Страница 15 из 22
Три модуса исторически документированной синергичности догматического сознания и философского дискурса: диалектический (начиная с полемики пресвитера Малхиона с Павлом Самосатским), концептуалистический (начиная с введения термина «единосущный» и различения Природы и Лиц в эпоху первых Вселенских Соборов), метафизический (дифференциация сущности и энергий у свт. Григория Паламы). Некоторые другие перспективы философско-догматической синергийности — модусы критический и «эвристический»[136].
Лекция 8
Нравственное богословие или теотетика
Возможность синергии догматики и философии [Лекция 7.3] при различии в их основной интенциональности — теоретико-исследовательские задачи философии и духовно-практические богословия. Тексты Нового Завета: цель познания истины дабы вы… соделалисъ причастниками Божеского естества (2 Петр 1:4). Альберт Великий (XIII в.): теология рассматривает вещи с точки зрения их благо-творности (res ut beatificabilis), тогда как философия изучает вещи сами по себе (res in se). В.Н. Лосский в «Мистическом богословии» (1944): «вся сложная борьба за догматы, которую в течение столетий вела Церковь, представляется нам, если посмотреть на нее с чисто духовной точки зрения, прежде всего неустанной заботой Церкви в каждой исторической эпохе обеспечить христианам возможность достижения полноты мистического соединения с Богом. И действительно, Церковь борется против гностиков для того, чтобы защитить саму идею обóжения как вселенского завершения: „Бог стал человеком для того, чтобы человек мог стать богом“. Она утверждает догмат Единосущной Троицы против ариан, ибо именно Слово, Логос открывает нам путь к единению с Божеством, и если воплотившееся Слово не той же сущности, что Отец, если Оно — не истинный Бог, то наше обóжение невозможно. Церковь осуждает учение несториан, чтобы сокрушить средостение, которым в Самом Христе хотели отделить человека от Бога. Она восстает против учения Аполлинария и монофизитов, чтобы показать: поскольку истинная природа человека во всей ее полноте была взята на Себя Словом, постольку наша природа во всей ее целостности должна войти в единение с Богом. Оно борется с монофелитами, ибо вне соединения двух воль во Христе — воли Божественной и воли человеческой, невозможно человеку достигнуть обóжения: „Бог создал человека Своей единой волею, но Он не может спасти его без содействия воли человеческой“. Церковь торжествует в борьбе за иконопочитание, утверждая возможность выражать божественные реальности в материи как символ и залог нашего обóжения. В вопросах, последовательно возникающих в дальнейшем — о Святом Духе, о благодати, о самой Церкви — догматический вопрос, поставленный нашим временем, — главной заботой Церкви и залогом ее борьбы всегда являются утверждение и указание возможности, модуса и способов единения человека с Богом»[137].
Традиционное определение нравственного богословия в качестве христианской теории нравственности[138]. Признание в классификациях богословских дисциплин того основного факта, что нравственное богословие (christliche Ethik) есть раскрытие «прорастания» христианских догматов в христианской жизни как осуществление в ней Царства Божия [Лекция 4.2]. Конечная цель этой жизни как обóжение человека (θέωσις) как максимальное со-общение тварной человеческой природы с нетварными божественными энергиями (благодать), при которой эта природа, не переставая быть собой, приобретает то, что не принадлежит ей как таковой (ср. христологический догмат — [Лекция 6.2])[139]. Теотетика (предлагаемое здесь образование от θέωσις) как богословская рефлексия над конечной целью христианской жизни, раскрываемой в таинстве обóжения, над ее основаниями в христианской антропологии и сотериологии, над объективными и субъективными условиями и средствами ее реализации, а также над задаваемыми ею перспективами направления всей сознательной человеческой жизнедеятельности[140].
Непосредственная укоренненность нравственного богословия в христианской догматике [см. Лекция 5.3]. Догмат о творении человека по образу и подобию Божию как основание всей «христианской этики». Догмат о грехопадении как основание необходимости спасения человека и невозможности его осуществления одними человеческими усилиями. Догмат о Боговоплощении как основание «объективной» возможности спасения человеческого рода как многоипостасного целого. Догмат об Искуплении как установление «объективного» средства спасения человеческого рода. Догмат о Воскресении Христовом как установление «объективного» средства уничтожения препятствий для осуществления конечного «проекта» человеческого существования. Догмат о Таинствах Церкви как установление возможностей освящения человека для богообщения. Догмат о нетварных божественных энергиях и их воспринимаемости человеком как обоснование возможности обóжения человека в синергии факторов «объективных» (действия божественной благодати) и «субъективных» (человеческий подвиг).
Уникальная глубинная антиномичность христианской теономной духовности. Бессмысленность для человека стремления стать как Бог (человек как созданный из праха земного «мыслящий тростник» — Блез Паскаль) и реальная возможность уподобления Богу («Он стал человеком, чтобы обóжить нас в Себе Самом» — свт. Афанасий Великий). Отсутствие для человека хотя бы малейшего шанса даже положить начало своему спасению собственными силами (вследствие вселенского масштаба грехопадения и пораженности им самого «центра» человеческого существа) и невозможность его спасения без участия всех его сил (вследствие того, что человек создан «по образу и подобию Божиему» свободным, а потому не может быть спасен без свободных усилий). Призванность к поэтапному восхождения по лествице добродетелей и достижению «прогрессирующих» результатов и гарантия потери всех результатов от одной мысли об их достижении и превосходстве себя над теми, кто их не достиг. «Антиномический» как следствие этого критерий духовной истины: достижения подвижнической жизни обратно пропорциональны самооценке «подвизающегося». Отсутствие соответствий этой антиномичности в менее многомерной духовности нехристианских религий[141].
«Субъективный» фактор спасения и обóжения — специфическая область исследований нравственного богословия/теотетики («объективный» — сфера догматического богословия). Исполнение воли Божией — единое на потребу (Лука 10:42) средство реализации конечных целей человеческого существования. Заповеди как общие ориентиры и неисчислимое многообразие конкретных ситуаций.
Заповеди как меры исцеления больной грехом души через выполнение конкретных предписаний воли Божией. Десять заповедей (декалог) Моисеева закона (Исх. 20:1-17) как средства победы над греховными действиями: 1) Я Господь, Бог твой — …да не будет у тебя других богов пред лицем Моим; 2) Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им… 3) Не произноси имени Господа твоего напрасно… 4) Помни день субботний, чтобы святить его… 5) Почитай отца твоего и мать твою, [чтобы тебе было хорошо и] чтобы продлились дни твои на земле… 6) Не убивай; 7) Не прелюбодействуй; 8) Не кради; 9) Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего; 10) Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, [ни поля его], ни раба его… ничего, что у ближнего твоего. Заповеди нагорной проповеди Иисуса Христа (Матфей 5:20-7:12) — превосхождения ветхозаветной праведности, в которых раскрываются средства победы над греховными страстями (как корням и греховных действий, против которых был обращен Моисеев закон)[142]. Невозможность разделения этики и аскетики в духовной жизни — тождественность «насаждения» положительных добродетелей «искоренению» противоположных страстей вследствие глубины человеческого грехопадения.
136
Под критическим здесь подразумеваются философские ресурсы отличения от догматов псевдодогматов, под «эвристическим» — возможности предположений относительно будущих догматических определений. Таким образом, философская рациональность может быть привлечена и к уточнению возможности «развития догматов» [Лекция 6.3].
137
Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991. c. 10–11.
138
Таково, по-существу, определение и последнего по времени из учебников по данному предмету в отечественном богословии, согласно которому нравственное богословие есть «учение Церкви о нравственному сознании и нравственном поведении человека» — Архим. Платон (Игумнов). Православное нравственное богословие. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. c. 5.
139
Прот. Георгий Флоровский, пытаясь выразить то, что по-существу невыразимо, правильно указывал, что понятие обóжения «способно запутать, если мыслить в „онтологических“ категориях. Это правильно: человек попросту не может „стать“ Богом. Но святые отцы мыслили в „личностных“ категориях, и в этом месте имелась в виду тайна личной общности (с Богом). Theosis означает личную встречу. Обóжение и есть эта внутренняя встреча человека с Богом, в которой все человеческое бытие, так сказать, как в половодье наполняется Божественным присутствием». — Цит. по: Фельми К.Х. Введение в современное православное богословие. М., 1999. с. 160.
140
Весьма характерно, что некоторые Отцы Церкви прямо отождествляли то, что называется нравственным богословием, с тем, что здесь обозначается как теотетика. См., в частности: Преп. Симеон Новый Богослов. Нравственные Слова. Кн.1, гл.6. О том, как все святые соединяются со Христом Богом и становятся одно с ним // Альфа и Омега, 1996, № 9/10. c. 97-100.
141
В качестве прямого антипода христианскому закону обратно-пропорциональной зависимости между духовными достижениями человека и его самооценкой можно представить иерархию ступеней «прогресса» бодхисаттвы, получившее нормативную трактовку в трактате «Дашабхумика-сутра» (ок. III в.) буддийской традиции йогачары. На первой ступеньке, «радостной», начинающий бодхисаттва овладевает совершенством щедрости, попечителей о всех, сострадает живым существам, которые не заботятся о своем «освобождении», и готов пожертвовать ради них женами, детьми, членами тела, здоровьем и самой жизнью, но «радостной» эта ступенька оказывается потому, что уже на ней он ликует из-за своего превосходства над «обычными людьми». Далее следует стадия «незагрязненности», на котором адепт овладевает совершенством нравственности (шила), а затем стадия «лучезарности», когда он становится способным к уразумению сокровенных умозрительных истин и овладевает совершенством терпения (кшанти), ибо денно и нощно упражняется в изучении махаянских сутр: теперь он уже должен излучать свет в небесных регионах. Постепенно он должен достичь последней, десятой ступени «облако учения» (дхармамегха): с облаком он сравнивается потому, что, подобно тому, как оно проливает дождь, так и он будет «дождить» свои милости на все живые существа и должен стать уже Майтреей, который ожидает своего часа на небе тушита, чтобы явиться на землю новым буддой. Так восхождение адепта, начавшееся с ликования по поводу превосходства над «обычными людьми», завершается полнотой самообожествления с претензией на восседание на «небесных престолах».
142
Это следует уже из первой интерпретации Иисусом Христом Моисеевых заповедей в Его нагорной проповеди: Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду… (Матфей 5:21–22). В своем толковании к этим стихам свт. Иоанн Златоуст поясняет: «Кто не предается гневу, тот, без сомнения, не решится на убийство; кто обуздывает гнев свой, тот, конечно, не даст воли рукам своим. Корень убийства есть гнев. Поэтому, кто исторгает корень, тот, без сомнения, будет отсекать и ветви, или — лучше — он не даст им и возникнуть». — Иже во святых отца нашего Иоанна Златоустого, архиепископа Константинопольского избранные творения. Толкование на святого Матфея евангелиста. Т. 1. СПб., 1993. c. 177.