Русские мыслители

Особое душевное родство Берлина с Тургеневым, живо обнаруженное работой «Отцы и дети», отражается также и в трех переводах из Тургенева — новелле, пьесе и авто­биографическом рассказе. Переводы новеллы («Первая любовь») и пьесы («Месяц в деревне») также напечатаны в серии Penguin Classics. А рассказ «Пожар на море» был, со вступительной заметкой Берлина, опубликован под назва­нием А п Episode in the Life of Ivan Turgenev («Случай из жизни Ивана Тургенева») в London Magazine,,July 1957, и затем пере­издан вместе с новеллой как First Love and A Fire at Sea («Пер­вая любовь и Пожар на море». London, 1982: Hogarth Press; New York, 1983: Viking).

Вероятно, читатели будут не прочь узнать и об иных произ­ведениях, прямо или косвенно относящихся к этой же облас­ти, но в данную книгу не вошедших. Исайя Берлин провел три радиопередачи: The Man Who Became a Myth («Человек, сделавшийся мифом. О Белинском»), The Father of Russian Marxism («Отец русского марксизма. О Плеханове») и The Role of the Intelligentsia («Роль интеллигенции») — все три вошли в сборник The Power of Ideas. Имеются несколько работ о Советской России, сведенные воедино под заглавием The Soviet Mind: Russian Culture under Communism (Washington, 2004: Brookings Institution Press); это собрание содержит и биб­лиографию остальных работ Берлина, посвященных России. Очерк Meetings with Russian Writers in 1945 and 1956 («Встречи с русскими писателями в 1945-м и 1956-м») — главным образом рассказывающий об Анне Ахматовой и Борисе Пастернаке, — отыщется в книге Personal Impressions, а его сокращенный вариант, озаглавленный Conversations with Akhmatova and Pasternak («Беседы с Ахматовой и Пастерна­ком») входит в книгу The Soviet Mind и в The Proper Study of Mankind (London, 1997; New York, 1998) — антологию очерков, извлеченных из предыдущих собраний.

Следует упомянуть и о недавних событиях в исто­рии сочинений Исайи Берлина, относящихся к России.

Премьеры драматической трилогии «Берег Утопии», напи­санной Томом Стоппардом и посвященной судьбам русской интеллигенции, состоялись в Лондонском Королевском Национальном Театре (2002 г.), Нью-Йоркском Линкольн- центре (2006-2007 гг.) и Российском академическом моло­дежном тетре (Москва, 2007 г.). По словам самого Стоппарда, на создание трилогии его «вдохновило чтение «Русских мыс­лителей», принадлежащих перу Исайи Берлина, восхищение теми людьми, о коих он повествовал». По сути, говорит драма­тург, «дух сэра Исайи незримо витает над моей трилогией»1. И безусловно, «всеобъемлющий взгляд» Берлина — если заимствовать заголовок содержательного предисловия, напи­санного Эйлин Келли[12], — почти ощутимо лепит очертания мира, представляемого этими замечательными пьесами.

Многим людям задолжал я искреннюю благодарность — но здесь могу вернуть лишь самые крупные свои долги. Говоря о первом издании этой книги, наипервейшим делом упомяну о необъятной и кропотливой редакторской работе, предпринятой доктором Эйлин Келли: когда бы не ее глубо­кое знание русского языка и русской культуры девятнадцатого столетия, задача моя осталась бы невыполнимой. Донельзя обремененная в те дни собственными трудами, доктор Келли проводила долгие часы в поисках ответов на мои вопросы. Я обязан и благодарен доктору Келли безмерно. Исайя Бер­лин был неизменно учтив, добродушен, шел навстречу моим настойчивым и неотступным просьбам дать вторую жизнь его литературоведческой работе — на которую сам он глядел с немалым и все возраставшим скептицизмом — и делился знаниями в ответ на мои зачастую назойливые вопросы, обращавшиеся почти допросами касаемо подробностей мел­ких и мельчайших. Лесли Чемберлен изрядно помог подгото­вить к печати очерк «Герцен и Бакунин о свободе личности». Пэт Утехина, последний литературный секретарь Исайи Бер­лина, проработавшая дольше всех остальных, оказалась неза­менимой помощницей и вдохновительницей на всех стадиях нашего сотрудничества.

Возвращаясь к нынешнему отредактированному пере­изданию, первым долгом почитаю от всего сердца побла­годарить Дерека Оффорда, много дней тратившего долгие часы в поисках цитируемых литературных источников, све­рявшего цитаты — и являвшего при этом поистине ангель­ское терпение. Отнюдь не будет преувеличением сказать: без Дерека я ни за что не сумел бы подготовить настоящий том к печати в его нынешнем виде. Я столь же безмерно признателен Татьяне Поздняковой, чьи глубочайшие позна­ния (и добрая готовность помогать) позволили непостижи­мым образом — там, где остальные лишь разводили руками в бессильном отчаянии, — выявить происхождение почти всех приводимых прозаических отрывков. Время от вре­мени Татьяне содействовал Константин Глебович Исупов. Татьяна также обустроила сканирование иллюстраций к «Отцам и детям» в Российской национальной библиотеке (Санкт- Петербург). Усердие этих двоих ученых — простиравшееся далеко за вообразимые пределы исполняемых служебных обязанностей — побудило меня снабдить настоящий том посвящением, ибо редакторские труды всецело зависели от помощи надежных сотрудников.

Маршалл Шатц со всевозможным дружелюбием и без малейших жалоб содействовал мне в разрешении многих нелегких задач — особенно там, где речь заходила о Баку­нине; Эндрью Дрозд, Яап Энгельсман, Ричард Фриборн,

Стеффен Гросс, Робин Гессман, Эйлин Келли, Марина Хмель­ницкая, Марина Козырева, Николай Сергеевич Матвеев, Елена Раппопорт, Джуди Скелтон, Роман Давидович Тимен- чик, Патрик Уоддингтон и Андрей Зорин также приходили на выручку — многие из них не единожды. В нескольких слу­чаях мои затруднения разрешали Ник Хирн, Ричард Рэмедж, Лиза-Мария Спирина, а также их коллеги из Славянского отдела Taylorian Institution Library[13] в Оксфорде. И впрямь: ныне изрядно заржавевшее — да и прежде бывшее довольно ученическим — знание русского языка делало меня особенно зависимым от посторонней помощи при подготовке нынеш­него тома, который, в известном смысле, является плодом совокупных усилий — и, справедливости ради, надлежало бы упомянуть на титульном листе не только четырех «из­бранных соавторов». Тем не менее за любые незамеченные редакторские оплошности отвечаю, разумеется, лишь я один.

Г. Г.

Вульфсон-колледж, Оксфорд Октябрь 2007

•

Предисловие

Всеобъемлющий взгляд

Не ищи решений в этой книге — их нет в ней, их вообще нет у современного человека. Александр Герцен. С того берега[14]

О

днажды, пытаясь разъяснить леди Оттолине Мор- релл, откуда взялся русский большевизм, Бертран Рассел заметил: хоть и чудовищно подобное влады­чество, да в России оно вполне уместно. «Если зададитесь вопросом: а как же надобно править людьми из романов Дос­тоевского? — уразумеете, в чем дело»[15].

С точки зрения многих западных либералов, советская тирания выглядела неминуемым итогом образа мыслей и действий, присущего «бесам» Достоевского — радикаль­ным русским интеллигентам. Что до степени отчужден­ности от окружавшего общества и, одновременно, степени воздействия на него, то радикальная русская интеллигенция девятнадцатого столетия была явлением почти sui generis[16]. Ее идейные вожаки образовывали небольшой кружок, спло­ченностью своих членов и убежденностью в непогрешимой правоте своей изрядно смахивавший на религиозную секту. Ярым нравственным противостоянием существовавшему порядку, полнейшей идейной одержимостью, верой в рассу­док и науку они вымостили путь к русской революции, и тем самым обрели великое историческое значение. Но слишком часто английские и американские историки пишут об этих людях со снисходительной брезгливостью, ибо учения, коих они столь пылко придерживались, были не их собствен­ными, а заимствованными у Запада, зачастую ложно поня­тыми и порочно использованными, — а еще потому, что фанатическая преданность идеям крайнего порядка якобы понудила их очертя голову — подобно героям «Бесов» — ринуться к самоистреблению, увлекая за собой и собствен­ный народ, и значительную часть остального человечества. Русская революция со всеми ее последствиями упрочила и без того твердокаменное англо-саксонское убеждение: страстная увлеченность идеями есть признак умственного и душевного расстройства.