Стюардесса

Сашенька Тарасова от стыда пряталась в своем гостиничном номере, а мужская часть экипажа делала разбор полета и писала объяснительные. Зато Динка с Танькой были нарасхват.

Не бывает худа без добра. Их лайнер после приводнения затонул в акватории Сены, едва стюардессы успели вывести людей, и пока шло разбирательство и верхи решали, что делать с лайнером, как поднимать такую махину, весь экипаж разместили в одной из лучших гостиниц.

Журналисты вволю удовлетворили свое любопытство, ни на секунду не оставляя девчонок, сопровождая их и в магазины, и в кафе.

Парижане готовы были на руках носить героический экипаж, спасший жизни многим их соотечественникам.

— Слушай, я чувствую себя как Жанна д’Арк, — сказала Танька. — В смысле национальной героиней.

— Должна тебя разочаровать, — фыркнула Динка. — Французы ее на костре сожгли.

— Вот она, людская неблагодарность, — вздохнула Танька, примеряя шляпку. — Мне идет?

Динка кивнула. Миленькая круглая соломенная шляпка с букетом фиалок очень шла к рыжим Танькиным волосам.

— О! Мадемуазель э ля рюс стюардесс?! — воскликнул продавец, взглянув на Таньку, и схватил с прилавка вчерашний номер вечерки. — Презент, презент…

Танька взглянула в зеркало и благосклонно улыбнулась:

— Правда? Спасибо. Я бы в жизни такую дорогущую не купила. Дин, ну за что тут пятьсот франков платить?

— А ты фирму видела? — хмыкнула Динка. — А дареному коню в зубы не смотрят.

Через пару шагов вновь налетели репортеры и защелкали фотоаппаратами, снимая Таньку в новой шляпке.

Динка поразмыслила, вернулась к прилавку и тоже нахлобучила на голову шляпку, но изящную, велюровую «таблетку» с вуалькой.

— Же ля рюс стюардесс, оси… — для доходчивости она ткнула пальцем в фото, на котором стояла рядом с Танькой, и повернулась к репортерам.

В конце концов, она тоже заслужила себе шляпку!

— Презент… — растерянно пробормотал вслед продавец, оглядываясь, нет ли поблизости еще кого из русских.

Вечером в их честь мэрия устроила прием. Появление юных стюардесс в формах и кокетливых пилоточках на кудряшках вызвало овацию. Но тут уж милым дамам пришлось уступить пальму первенства своему командиру.

И вправду, так мужественно выглядел высокий, худощавый командир с мальчишеским лицом рядом с испещренным морщинами, суровым вторым пилотом. Солидный штурман, молоденький бортинженер и угрюмый, насупленный радист — все возрасты, все типажи, как по заказу папарацци.

Динка смотрела на Костю и невольно восхищалась. Как ему, оказывается, идет форма! И какие мужественные складки у него в уголках губ… и с какой очаровательной скромностью он держится, но при этом какая сила чувствуется внутри…

И он явно пользуется вниманием противоположного пола… Гм-м…

Динке совсем не понравилось, что к Косте тут же подскочили две юркие француженки, бойко защебетали на смеси французского с английским, дополняя речь многозначительными улыбками. А Костя-то расцвел, подхватил дам под ручки и увлек к бару.

У! Бабник! Динка гневно отвернулась. Фу, даже настроение испортилось. Разве можно так легкомысленно вести себя на официальном торжественном приеме?! А еще командир! Весь экипаж позорит! Что теперь французы о них подумают? Его принимают, как героя, а он… Казанова!

— Ты чего надулась? — спросила Танька. — Смотри, какое чудо!

Она с восхищением рассматривала свой бокал с коктейлем, украшенный крошечным разноцветным зонтиком. Он был совсем как настоящий, даже раскрывался и закрывался. Танька незаметно вынула его из бокала и сунула в карман.

— Для Дуськиной Барби, — смущенно пояснила она.

…Сашенька Тарасова еще не отошла от пережитого шока, и Евлампия из солидарности осталась с ней в гостинице. Она хоть и злилась на эту никчемную вертихвостку, которая не умеет себя держать в руках, но врожденное чувство коллективизма не позволяло Евлампии оставить товарища одного.

А той даже на прием идти не захотелось, хотя раньше Сашенька никогда не упустила бы возможности пококетничать и покрасоваться. Даже мысль о том, что там можно закадрить какого-нибудь французика, а в перспективе и окрутить его, не упустив своего счастья, сейчас ее не вдохновляла. Ничего не хотелось, наступила полная апатия и безразличие ко всему. Только одна мысль еще тревожила.

— Теперь меня все презирают? — глядя в окно, вздыхала Сашенька’ — Мне что теперь, в другой экипаж проситься?

Евлампия строго поджала губы:

— Ты всегда от трудностей сбегаешь?

— А как мне теперь летать? — Сашенька говорила медленно, словно заторможенная. — Я не знаю, как на борт поднимусь.

— А через «не могу» не пробовала? Иногда помогает, — сказала Евлампия. — Пересиль себя, я рядом буду, если что. Страшнее, чем было, уже не будет.

— Да уж… — поежилась Сашенька. — Знала бы, в жизни не пошла в эту авиацию.

— Не можешь — уходи, — пожала плечами Евлампия.

— Куда? — испугалась Сашенька.

— На кудыкину гору. Тут уж или — или, третьего не бывает.

Сашенька закурила и задумчиво посмотрела на Евлампию.

— Я подумаю, — медленно проговорила она.

Голова кружилась от шампанского, а от всеобщего внимания и восхищения Динка была как на крыльях. От избытка чувств она покружилась по коридору гостиницы, проделала несколько пируэтов и залилась счастливым смехом.

Теперь ей уже ничего не страшно! Она уже пережила столько ужасных мгновений, когда прощалась с жизнью, что теперь все остальное — семечки! Тьфу, трын-трава!

После удачного трюка с «бомбой» у Динки словно гора с плеч свалилась. Она больше никому ничего не должна! Ей больше нечего скрывать и не от кого прятаться! Какое счастье чувствовать, что тебе ничто и никто не угрожает! Что-то Динка за последнее время отвыкла от состояния безопасности и безмятежности.

От какого-то чиновника мэрии, увязавшегося провожать их до гостиницы, Динка отделалась еще в холле. Да и с чиновником этим она танцевала и кокетничала только потому, что Костя слишком уж увлекся местными дамами. Вообще-то, конечно, скорее они им увлеклись, но он и не сопротивлялся и оказывал ответные знаки внимания.

Динка сама не могла объяснить себе, почему это так ее задевает. Но именно поведение нового командира оказалось капелькой дегтя в ее лучезарном настроении.

И потому все, что делала Динка, было немного чересчур. Чересчур громко она смеялась, чересчур вызывающе улыбалась, а сама косила глазом в сторону Кости, видит ли, каким успехом она пользуется?

Костя догнал их с Танькой в коридоре, насмешливо спросил:

— Ты еще не наплясалась?

— Ах нет! — закатила глаза Динка.

— Пойдем вниз, — неожиданно предложил он. — Там в баре ансамбль играет.

Динка посмотрела на Таньку, та сразу же отказалась:

— Без меня, я что-то устала.

Динка даже не стала лицемерить и уговаривать подругу, а просто повернулась к Косте и с готовностью взяла его под руку. Только не удержалась и язвительно поинтересовалась:

— А куда же ты своих дам подевал? Я думала, ты целый гарем заведешь.

— В принципе я за моногамию, — усмехнулся Костя.

— Это заметно! — фыркнула Динка.

…Ой, зачем только она согласилась выпить еще и в баре?! Не надо было мешать шампанское с виски и запивать все это трехлетним бордо.

Динка просто не чувствовала ног. Зато они показали этим французам класс! Все смотрели на них с Костей, а особенно на Динку. Ее чрезмерное веселье и смелые пляски вызывали одобрительные улыбки.

Маленький ансамбль: гитарист, клавишник и ударник — даже исполнил в их честь «Подмосковные вечера» и «Калинку».

На «Калинке» Динка была особенно в ударе. Она порхала по паркету, трясла плечами, откидывала голову, хлопала ладошками по пяткам и периодически сбивалась на украинский гопак.

Ой, мамочки! Она еще и юбку вверх поддергивала, пытаясь исполнить канкан…

И почему у нее такая хорошая память?! Другие куролесят невесть как, а потом не терзаются угрызениями совести, благодаря своему беспамятству. А она всегда все помнит в деталях, даже то, что лучше бы поскорее забыть…