Стюардесса

— Что? — крикнула Танька, но Динка пролетела мимо не останавливаясь.

Влетев в третий салон, она перевела дыхание и объявила:

— Минутку внимания. Срочно пристегните ремни. Детей взять на руки. Сейчас возникнут перегрузки, связанные со сложным виражом лайнера. Просьба не волноваться, рот держать открытым, воздух выдыхать, напрягая уши…

Она пошла по салону, проверяя, все ли выполнили команду.

Так и есть! В семнадцатом ряду сладко дрых полный, плешивый мужчина. Толстый живот выпирал перед расстегнутыми ремнями. Динка поднатужилась, свела вместе оба конца и с трудом защелкнула пряжку.

— А?! — проснулся мужчина.

Он резко ухватил Динку за руку и залопотал по-французски:

— Мой бумажник! Будьте свидетелями, мсье!

Но тут нос самолета резко взмыл вверх, и Динка, не удержавшись на ногах, рухнула на пол.

Оба пилота знали, что заклинившее шасси можно выбросить за счет перегрузок. Резко вверх на две тысячи метров. Сверху наваливается тяжесть, трудно дышать, руки немеют, сердце колотится… А глаза неотрывно следят за приборами.

— Есть, три тысячи, — выдохнул штурман.

— Нижний эшелон свободен, — доложил Игорь.

— Вниз, — велел Костя.

— Есть, — Елисеев до упора сдвинул рукоятку руля.

Теперь земля стремительно неслась навстречу. Желудок подскакивал к горлу, а сила сопротивления стремилась вырвать их из кресел, выбросить вверх.

— Глянь индикатор.

— Нет.

— Ёкалэмэнэ!

— А теперь?

— Нет.

— Повторяем маневр.

И снова вверх, на трехтысячный эшелон, и снова мгновенная тяжесть вжимает, сплющивает людей в креслах…

— Бесполезно, командир.

И вниз…

Танька вцепилась в сиденье откидного стула. Она сползла на пол, прижала его к груди, уткнулась лицом в обшивку.

Вверх — вниз…

И каждый раз она всхлипывала и тихонько скулила:

— Ой, мамочка… пожалуйста… не надо…

Динка ухватилась за ввинченные в пол ножки кресел, подтянулась и сумела сесть. Она низко нагнула голову, укрыв лицо в коленях.

Вокруг стоял дикий визг перепуганных пассажиров.

Вверх — вниз…

Уловив момент, когда наступило равновесие и лайнер принял горизонтальное положение, Динка быстро встала и как ни в чем не бывало с улыбкой пошла из конца салона к началу.

— У всех все в порядке? Пакет не нужен?

Она наклонялась к каждому ряду, и слева, и справа, посылая каждому уверенную дружелюбную улыбку.

— Что это было? — пролепетала женщина с девочкой на руках.

— Воздушная воронка, — соврала Динка. — Но вы не волнуйтесь, у нас очень опытный пилот.

— А можно выйти в туалет?

— Минутку, я узнаю у командира. Ремни не отстегивайте до конца полета.

Он даже не стал надевать рабочий комбинезон. Отвинтил люк в полу и спустился к основным узлам гидросистемы. Лихорадочно ощупывал стык за стыком, узел за узлом. Где заклинило? В чем причина?

Прямо под ним, внизу, с семиметровым размахом находились стойки шасси, скрытые от него еще одной перегородкой. Но основной механизм, приводящий в действие раздвижные шлюзы, был здесь.

Сашка вытер пот со лба и посмотрел на руки. Они дрожали. Спокойно. Надо внимательно осмотреть все еще раз.

Черт! Как смертельно хочется курить! Но нельзя, а рука сама тянется к внутреннему карману кителя…

Или он недоучка, или полный идиот, но он ничего не видит! Он не может найти причину!

Сашка третий раз осматривал одно и то же место, двигался дальше, возвращался — и чувствовал, как панический страх захлестывает его волной.

Страх от своей беспомощности и бесполезности. От него, бортинженера, сейчас зависит все, а он не может ничего сделать и даже не знает, что происходит…

Полтораста человек наверху, над ним, еще спокойно смотрят в иллюминатор на игрушечные пригороды Парижа…

В голове почему-то навязчиво вертелась одна строфа из старой, слышанной в раннем детстве песни:

Нет, они рухнут не на город, они мужественно доползут до отведенной им полосы и грохнутся под завывание авариек и «скорой помощи». Только от этого не легче.

Так, только без паники. Надо взять себя в руки. Посмотрим еще раз. Внимательно. Бывает, что не замечаешь того, что очевидно.

Смущало то, что на табло не было сигналов о неисправности. Он просто не знал, что искать.

Первое, что приходило на ум, — вышла из строя гидравлика, из-за этого могло заклинить створку. Но в кабине на схеме не было сигналов о сбое в гидросистеме.

По тому, как пол ушел из-под ног, Сашка понял, что ребята направили самолет в пике. Правильно, может, эта сволочь от перегрузки выскочит.

Он за что-то уцепился, зажмурился, ожидая, пока лайнер вернется в горизонтальное положение. Каждую секунду он ждал, что сейчас под ногами, внизу, громыхнут раскрывающиеся створки и произойдет выброс шасси.

Нет. Лайнер выровнялся. Пилоты оставили свои попытки.

И тут он увидел… Конечно, все так, как и предполагал…

Не то от ветхости и износа, не то из-за небрежности рабочих во время последней профилактики, но контрящая проволока на одном из узлов гидропровода ослабла. От вибрации во время полета слетела с резьбы фиксирующая гайка, и сквозь крохотное отверстие под давлением вытекла вся гидрожидкость.

Он провел рукой по месту изгиба трубопровода. Алюминиевая трубка была влажной. Но самой жидкости не было видно, она стекла ниже, на следующий уровень…

Ну вот и все. Надежды больше не осталось. Они не смогут выпустить шасси.

Костя молча выслушал Сашкин доклад.

— Значит, пробой гидропровода? — уточнил он.

Елисеев повернул кресло и тоже молчал, глядя на бортинженера.

— Амбец, — подытожил он. — Будем падать на брюхо.

— Садиться, — резко оборвал его Костя.

— Как прикажешь, командир, — развел руками Елисеев. — По мне, что в лоб, что по лбу.

— А почему приборы не показали пробой? — спросил Костя.

— Хрен его знает! — Сашка пощелкал тумблерами. — Значит, и в системе сигнализации сбой. Бывает…

— Раз в сто лет, — буркнул Елисеев.

— Я, что ли, его пробил?! — огрызнулся Сашка.

— Ты, щенок, обязан был машину принять, всю контровку лично проверить! — оборвал его Елисеев.

— Запроси возможность посадки на пену, — велел Костя радисту.

Игорь Игоревич удивленно посмотрел на него:

— У нас предельный посадочный вес. Нам не поможет пена.

— Запроси. И скажи, что, пока они готовятся, мы будем делать круги. Надо сжечь топливо.

— Девять тонн в час, — скептически скривил губы Елисеев. — Сколько кружить собираешься, командир? Часа четыре или пять?

— Сколько надо.

Игорь Игоревич склонился над аппаратурой:

— Сто двенадцать — шесть — два вызывает КДП. Просим посадку на пену. Ждем указаний.

— Сто двенадцать — шесть — два, — отозвался руководитель полетов. — Мы готовим для вас пожарные машины. Сообщите, сколько осталось топлива?

Лайнер выровнялся и начал плавно заворачивать над аэродромом новый круг.

Пассажиры перестали паниковать, но все равно напряженно поглядывали в окна.

— Могу предложить вам прохладительные напитки, — громко объявила Динка.

Она двинулась с тележкой по проходу, и это возымело успокаивающее действие. Все на секунду отвлеклись от происходящего за окном, переключили внимание на нее, сосредоточились на насущных потребностях организма. После перегрузок во рту пересохло, и стаканчик колы или минералки был как нельзя кстати.

Динка раздавала воду, а сама смотрела, не нужна ли кому медицинская помощь.

Бабушке из пятого ряда стало плохо с сердцем. Динка накапала ей корвалол. Отечному мужчине дала нитроглицерин. Девочка лет пяти от перегрузок потеряла сознание, и ей понадобился нашатырь.