Страница 114 из 117
4. Традиции и новаторство
Каждое поколение приносит в культуру что-то свое: научные и художественные открытия, нравы, обычаи, вкусы, манеру поведения.
«Каждое поколение имеет право в награду за свои труды и полезную деятельность шить себе брюки по своему вкусу. И сидеть на стульях, которые ему нравятся. И вешать на стены то, что хочется, а не то, что противно» [13, с. 344]. Так в присущей ему ироничной манере писал режиссер и художник Н.П. Акимов в период, когда узкие брюки, новой формы мебель и абстрактная живопись считались признаком политической неблагонадежности. Было такое время.
Появление нового в культуре неизбежно и необходимо. Ее развитие включает в себя две тенденции – к сбережению накопленного и созданию нового, к сохранению сложившегося стереотипа и к его преодолению. Это проявляется многообразно и находит выражение в диалектике традиций и новаторства.
Традиция (от лат. traditia – передача) и новаторство (от лат. novatia) – соотносительные понятия.
Традиция – результат веками и тысячелетиями накопленных знаний, опыта, форм и правил поведения, нравов, обрядов, обычаев. Каждая из традиций сложилась на определенном этапе развития народа и общества и несет на себе печать своего времени. Но, оказавшись плодотворной, становится необходимой и следующим поколениям людей. Это традиции «умной старины» (Пушкин). Закладывая в историческую почву свои ростки, они развиваются, иногда принимают новые формы, но сохраняют свою сущность. Именно поэтому традиции не могут рассматриваться вне, казалось бы противостоящего им, новаторства, на деле связанного с ними и продолжающего их. Ибо механическое повторение сложившихся в ранние эпохи традиций в новых условиях ведет к вырождению, становится эпигонством.
В то же время попытка создать новое вне связи с уже имеющимся, без опоры на традиции ведет к разрушению органической целостности культуры. Без использования накопленного опыта, знаний, умений каждое поколение вынуждено было бы начинать все сызнова, а без постоянного обновления человечество топталось бы на месте. Только органическое соединение традиций и новаторства обеспечивает развитие общества и развитие культуры.
Традиции разнообразны, и не все из них оказываются плодотворными. Например, существующий у некоторых народов обычай кровной мести.
У каждого народа в зависимости от природных и климатических условий, своеобразия исторического развития, национальных особенностей сложились свои обычаи, привычки, обряды, символы, формы общения, знаковая система. И конечно, язык – главный носитель культурной памяти и традиций каждого народа. Усвоение каждым новым поколением родного языка – необходимое условие развития человека и общества. При активном участии языка происходит формирование сознания. Язык, более чем другие элементы культуры, способствует усвоению накопленного. Некоторые языковые формы со временем меняются, иногда изменяется произношение слов, появляются новые слова. Но в целом язык народа сохраняется веками.
Язык выполняет много функций. Язык – это способ выражения мыслей, средство общения людей, выразитель национального характера, показатель уровня развития общества и его состояния. А по отношению к индивиду – выразитель самой личности, ее характеристика, ее образ. По тому, как человек говорит, можно определить уровень культуры, индивидуальные особенности, характер. Речь человека – это его «визитная карточка». Структура языка – выразитель психологических особенностей народа.
Так, например, английская культура предполагает, что человек может прямо и недвусмысленно высказывать собственное мнение и проявлять свои чувства. И это находит отражение в структуре и особенностях английского языка. Японская культура, напротив, исключает возможность непосредственного и прямого выражения своих мыслей, чувств и желаний. Она не допускает и возможности касаться чувств и мыслей другого человека. О них собеседник должен догадаться. И если в английской речи вполне допустимы прямые высказывания типа «Я так думаю», «Я этого хочу», то в японском языке такая речевая форма исключается: человек ничего не говорит напрямую. Собеседнику предстоит догадаться о подлинном положении дел. Этому помогают определенные формы поведения, близкие к ритуалу. Точно так же в языковой культуре находят выражение психологические особенности каждого народа [14, с. 672, 674–675].
О красоте и величии русского языка написано и сказано немало. А.С. Пушкин, восхищавшийся русским языком, говорил, что он «звучный и выразительный», ему свойственны «гибкость и плавность, простота и гармоническая точность». Он находил, что «отличительная черта в наших нравах есть какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражения».
«Да будет же честь и слава нашему языку, который в самородном богатстве своем, почти без всякого чуждого примеса течет, как гордая, величественная река – шумит, гремит – и, вдруг, ежели надобно, мягчает, журчит нежным ручейком и сладостно вливается в душу, образуя все меры, какие заключаются только в падении и возвышении человеческого голоса», – писал о русском языке Н.М. Карамзин [15, с. 73–74].
В языке, более чем в каких-либо других проявлениях жизнедеятельности человеческого общества и его культуры, находит выражение история.
Вот так определяет роль языка в историческом развитии поэт О. Мандельштам:
«Чаадаев, утверждая свое мнение, что у России нет истории, т. е. что Россия принадлежит к неорганизованному, неисторическому кругу культурных явлений, упустил одно обстоятельство – именно: язык. Столь высоко организованный, столь органический язык не только – дверь в историю, но и сама история. Для России отпадением от истории, отлучением от царства исторической необходимости и преемственности, от свободы и целесообразности было бы отпадение от языка. «Онемение» двух, трех поколений могло бы привести Россию к исторической смерти. Отлучение от языка равносильно для нас отлучению от истории. Поэтому совершенно верно, что русская история идет по краешку, по бережку, над обрывом и готова каждую минуту сорваться в нигилизм, т. е. в отлучение от слова» [16, с. 60].
«Отлучение от языка», «онемение», «отлучение от слова» грозит нам сейчас много больше, чем в то время, когда были написаны эти строки.
Язык засоряется чуждыми его природе словами и выражениями, иногда в него без особой необходимости вносятся иностранные слова, псевдонаучная терминология. Речь идет не о словах и терминах, вошедших в международный обиход, а о тех, которым в русском языке есть точное обозначение. Иногда (осознанно или неосознанно) они употребляются, чтобы скрыть их подлинный смысл; на чужом языке они звучат не так грубо: интердевочка, путана звучит мягче, чем проститутка; киллер вместо наемный убийца или просто убийца; рэкетир, а не вымогатель. А что такое дефолт, вообще было непонятно. И многое стало бы понятнее, если бы было сказано: финансовый крах, разорение.
Некоторые слова заменяются без всякой на то необходимости: слово консенсус повсеместно употребляется вместо согласие, договоренность.
Агрессию чуждой каждому национальному языку терминологии испытывают все страны. Некоторые пытаются защититься от нее. Во Франции Генеральный совет по языку, существующий при Министерстве культуры, запретил использовать в государственных документах, в деловой переписке и при обозначении товаров иностранные слова, если им есть аналог во французском языке. У нас пока такой защиты нет.
Еще большая угроза русскому языку – засилье ненормативной лексики, воровской жаргон. Уже вошли в обиход и стали употребительными такие выражения, как косить от армии, крутой, разборка, наезд, шмон. Какие-то слова обрели статус модных – клево, кайф, прикольно и др. Все это засоряет язык, унижает, приравнивает к воровскому.
Но особенную опасность представляет повсеместное и почти легализованное употребление мата. О попытках дать «теоретическое» обоснование правомерности употребления мата говорилось в главе 3 «Феномен культуры». Попытаемся разобраться в том, почему эта лексика получила распространение и почему ее употребление не может и не должно стать нормой русского языка.