Маркс против марксизма

Трактуя общественную собственность как экономическую категорию, экономисты в действительности воспроизводят точку зрения на нее не Маркса, а Ф. Лассаля, которого Маркс раскритиковал в «Критике Готской программы». Согласно Лассалю, общественная собственность устанавливается рабочими с целью более справедливого распределения трудового дохода. Задачей социал-демократии, по его мнению, является борьба за так называемый неурезанный трудовой доход, в силу которого рабочие должны получать за свой труд сполна, без сяких вычетов и удержаний. Формула «каждому по труду», по мнению Лассаля, и выражает конечную цель освободительного рабочего движения. Против такого понимания смысла и цели классовой борьбы пролетариата (а заодно и устанавливаемой им общественной собственности) Маркс выдвинул два возражения. Во-первых, в любом обществе люди будут вынуждены отчислять часть своих личных доходов в пользу общественных нужд и потребностей. Поэтому идея «неурезанного трудового дохода» — чистая утопия. Но главное даже не в этом. Общественная собственность нужна рабочим не для того только, чтобы получать больше и жить лучше, но прежде всего для того, чтобы вообще перестать быть рабочими, стать совершенно новыми людьми, способными включиться в общественное производство на совершенно ином уровне. С этого, собственно, и начинается коммунизм. Необходимость перехода к общественной собственности диктуется, следовательно, не потребностью рабочих в более справедливом распределении доходов, а характером научного, или всеобщего, труда, сменяющего собой абстрактный труд непосредственных производителей. Такой труд может функционировать в производстве лишь в непосредственном единстве со знанием, а социальной формой этого единства и является общественная собственность.

Вот чего не поняли экономисты, увидевшие в общественной собственности экономическую категорию. Для них она соединима с любым трудом, будь то труд крестьянина или рабочего. Ее можно ввести на любом предприятии, в любой отрасли производства. Но тогда непонятно, почему общественная собственность не появилась на свет раньше своей теоретической версии. Почему и сегодня переход к ней — только тенденция, пробивающая себе дорогу в наиболее развитых странах? Что мешает ей стать реальностью при любых обстоятельствах? Большевики так и поняли проблему: достаточно взять власть в свои руки, чтобы, опираясь на нее, ввести декретом общественную собственность. Земля — крестьянам, фабрики — рабочим, власть — Советам — ни один из этих лозунгов не был реализован на практике. И причина тому — ложное отождествление общественной собственности с государственной. Последняя, конечно, способна покончить с рыночной экономикой, но ценой искоренения даже того минимума экономической свободы, которая потребна для нее. Именно эта версия социализма стала удобной мишенью для нападок на саму идею социализма, дала повод для ее опровержения со стороны антисоциалистических сил и идеологий.

Большинство критиков этой идеи не сомневается в том, что социализм на практике является не чем иным, как этатизмом — прямым вмешательством государства во все сферы общественной жизни. Действительно, глядя в сторону еще недавно существовавших и еще кое-где существующих «социалистических стран», легко сделать вывод, подобный тому, какой сделал Д. Белл, а именно, что социализм в этих странах взял на себя функцию, которую Маркс исторически отводил капитализму, — создания технологической базы индустриального общества, но только принудительными и репрессивными методами. «В этом смысле, — пишет Белл, — «коммунизм» является не «следующим» этапом истории, а одним из многих альтернативных способов индустриализации, а то, что создают эти режимы, суть «индустриальные» общества, но формирующиеся с помощью специфических политических, а не рыночных механизмов»[81]. От капитализма социализм отличается лишь особым типом управленческой бюрократии — не столько рациональной, сколько партийно-номенклатурной и идеологической. С переходом в постиндустриальное общество, которое Белл называет «обществом знания», данное различие будет все более стираться, уступая место по существу единой в своей основе социальной системе. Иными словами, социализм и капитализм — лишь две разновидности индустриального общества, за пределами которого их противостояние теряет всякий смысл. Вопрос о том, каким все-таки будет постиндустриальное и информационное общество — капиталистическим или социалистическим, похоже, для Белла не имеет существенного значения.

Нельзя отрицать, что в странах, отставших в своем развитии, социализм выглядел и выглядит именно таким, каким описал его Белл и многие другие западные социологи, — излишне бюрократизированным и даже тоталитарным. Но означает ли данный факт, что в этом и состоит его общественная суть, что государственной индустриализацией общества исчерпывается его историческое предназначение? Ведь многое, о чем писал Маркс в расчете на социалистическую перспективу развития, — превращение науки в главную производительную силу, замена физического труда умственным, перенос управленческих функций с владельцев частных капиталов на директоров компаний и менеджеров, — происходит уже при капитализме, никак не меняя его экономической природы. Что же тогда остается на долю социализма, где и как он может проявить себя?

Однако только теперь становится очевидным, что социализм и в своем изначальном замысле, и по существу связан с решением не технологической или экономической, а культурной задачи, стоящей перед обществом и каждым отдельным человеком. Именно на культурный вызов истории у капитализма с его высокими технологиями и глобальными связями нет прямого ответа, что заставляет многих интеллектуалов на Западе говорить о поразившем его культурном кризисе. Судьба социализма во многом предопределена именно этим кризисом, а не «кризисом перепроизводства», «обнищанием пролетариата» или каким-то другим экономическим и финансовым катаклизмом. Все экономические предсказания подобного рода, включая и предсказания самого Маркса, оказались ошибочными. Не экономический, а культурный тупик заставляет искать выход из него в социалистическом направлении.

Тема кризиса европейской культуры — одна из основных в по-стклассической философии культуры, т. е. начиная примерно с последней трети XIX века. Достаточно обратить внимание на названия некоторых значительных произведений на данную тему, чтобы понять, в каком направлении движется мысль: ничего подобного мы не встретим в предшествующий — классический — период. Вот некоторые из них, взятые в порядке простого перечисления: «По ту сторону добра и зла», «Сумерки идолов» (Ф. Ницше), «Понятие и трагедия культуры», «Конфликт современной культуры» (Г. Зиммель), «Закат Европы» (О. Шпенглер), «Проклятая культура» (Т. Лессинг), «Германия и кризис европейской культуры» (А. Вебер), «Восстание масс» (X. Ортега-и-Гассет), «В тени завтрашнего дня. Диагноз духовного недуга нашего времени» (Й. Хейзинга), «Кризис европейского человечества и философия» (Э. Гуссерль), «Неудовлетворенность культурой» (З. Фрейд), «Конец Нового времени» (Р. Гвардини). Список, конечно, можно продолжить, включив сюда многочисленные работы экзистенциалистов, постструктуралистов, постмодернистов, представителей философско-религиозной и философско-антропологической мысли. Все они весьма мрачно оценивают состояние современной им западной культуры.

Начало тотальной критике этого состояния было положено Ф. Ницше. По словам К. Ясперса, Ницше был первым, кто нарисовал «устрашающую картину современного мира, которую все с тех пор без устали повторяют»: «…крушение культуры — образование подменяется пустым знанием; душевная субстанциальность — вселенским лицедейством жизни “понарошку”, скука заглушается наркотиками всех видов и острыми ощущениями; всякий живой росток подавляется шумом и грохотом иллюзорного духа; все говорят, но никто никого не слышит; все разлагается в потоке слов; все пробалтывается и продается. Не кто иной, как Ницше, показал пустыню, в которой идут сумасшедшие гонки за прибылью; показал смысл машины и механизации труда; смысл нарождающегося явления — массы»[82].

81

Белл Даниел. Грядущее постиндустриальное общество.

Опыт социального прогнозирования. Пер. с англ. М., 1999.

С. 97–98.

82

Ясперс К. Ницше и христианство. М., 1994. С. 13.