Страница 6 из 77
Березняк отказывает:
— Наводчику нельзя!
— Чекалин может заменить, — настаиваю я.
— Ну что, сержант? — обращается Березняк к Ивойлову. — Отпустим друзей?
— Пусть идут. Ночью, поди, не сунется немчура к мосту.
Идем по опустевшим улицам. Жители покинули свои дома и ушли на восточный берег. Дальше добирались по-пластунски. Сразу за железнодорожным полотном начинаются траншеи нашей пехоты. На нейтралке редкие осветительные ракеты создают какой-то полумрак, лес просматривается смутно. Изредка татакают пулеметы.
Отрыли окопчик рядом с будкой стрелочника, разложили бутылки с горючей смесью. Неподалеку — переезд.
— Павлик!
— Чего?
— Зайдем в будку, посмотрим, как там?
— Давай!
Подползли, открыли дверь. Пусто, но в углу стоит железная кровать.
— Петька, посмотри в окно. Обзор, как на полигоне.
— Может, сюда перебазируемся?
— Дура! Саданет снарядом, и поминай как звали. А вот полежать на коечке есть смысл. Вспомнить гражданское бытье. — Павел растянулся во весь рост.
Я осторожно закурил.
— Не свети. Заметят, сволочи!
— Да я в рукав.
Помолчали.
— Пойдем, Павел, к ровику. Неуютно здесь…
— Пошли!
Не успели мы отползти с десяток метров, как из лесу прилетел снаряд и будка стрелочника загорелась.
— Покурил, дурень! — буркнул Павел. Чуть позже он добавил: — Значит, жить будем. Примета есть.
Ранним утром 15 сентября немцы начали форсирование Западной Двины. Около двух часов немецкие орудия и минометы кромсали траншеи нашей пехоты. Потом перенесли огонь на Андреаполь. Городок весь в огне. Снаряд дальнобойной пушки разорвался около школы. Взрывной волной пристройку сдуло как ветром.
Мы ждем танки, но танков пока нет. На нашем участке немцев придержали, но севернее наша пехота попятилась. Березняк рассказал, что в батарее Роянова одно орудие осталось без прикрытия. Расчет, подпустив фашистов на 150–200 метров, открыл огонь. Около трехсот трупов нарубали. Наших в живых осталось трое. Лейтенант Роянов и два связиста. Продолжали отбиваться. А тут отступивший было батальон перешел в атаку и отбросил противника. За проявленное мужество Роянов представлен к награждению орденом Ленина.
Прыжок через Западную Двину у немцев не состоялся. Наступило затишье.
Впервые после начала войны получил письма от Маши, отца и матери. Письмо отца — скупое, солдатское. Маша пишет, что мои письма получила, но ей непонятно, почему я ей советую не писать ответа. Ей, конечно, пока неизвестно, что мы на одном месте не бываем. Виталька похварывает. Маша работает в столовой мартеновского цеха. Тревожится за меня. Чья-то детская ручонка под диктовку матери написала: «Здравствуй, мой сынок. Я рада, что ты жив. А на племяша твоего Андрюшу пришла похоронка… Вот ведь горюшко-то какое свалилось. Береги себя, не лезь куда попало… А я не вылажу из Никольской церкви, молюсь за тебя. Поклон тебе от няньки Маши. Сохрани тебя бог».
Мама! И вспомнилось такое далекое и как будто такое близкое беззаботное детство.
…Воскресенье. Спать хочется, а будят:
— Вставай, сынок, в церковь пойдем.
Я брыкаюсь и бурчу: «Не пойду, спать хочу».
— А вот бог тебя накажет!
Я вскакиваю: я побаиваюсь, может, он сидит на небе и все видит.
Нежные материнские руки смазывают мою кудлатую шевелюру репейным маслом, причесывают. Алейская пыль охотно липнет на масленую голову, и вечером я реву на весь дом, когда те же руки меня пытаются расчесать.
А вот забураненная в Алейской степи деревня Платово. Под трубный буранный гул мать рассказывает мне сказки про подземные царства, и я засыпаю на ее коленях.
А вот мы, алейские ребятишки, в ночном. Лошади спутаны, и слышится их пофыркивание. Мы ложимся на свежескошенную, подсохшую за день траву и смотрим, как в вечернем небе загораются звездочки. Солнце скрылось где-то за деревней Кашино, около реки Алей шумит Забока, а за Алеем в деревне Мало-Понюшево высокий девичий голос выводит какую-то грустную песню. Ах! Золотое детство! Куда ты делось?..
В конце сентября батарея снялась с огневых позиций в Андреаполе и своим ходом двинулась до станции Соблаго. Через Торжок, Ржев полк следует в места, знакомые нам по ярцевским боям.
Станция Дурово. Автостраду Москва — Минск трудно узнать: глубокие воронки изуродовали ее. Осень в полном разгаре, не степная, алейская, к которой я с детства привык, но тоже привольная, просторная, необозримая. Здесь лес чередуется с полями, красота не по-нашему мягкая, спокойная.
Из штаба полка Березняк возвратился озабоченный. Сразу же собрал всех батарейцев, подробно обрисовал обстановку: немцы готовят решительное наступление на Москву. На нашем направлении сосредоточены отборные танковые и артиллерийские части, а также моторизованная пехота. У нас забота та же — танки и только танки.
Артиллерийская подготовка началась минута в минуту, хоть часы проверяй. Аккуратно воюют немцы: позавтракали, постреляли, побомбили и пошли — впереди танки, следом мотопехота. Мы этот распорядок дня знаем. Снаряды досланы. Сейчас встретим.
— По танкам! — слышу голос комбатра, но тут же: — Отставить!
— В чем дело?
Кто-то кричит:
— Молодцы пехотинцы! Гробанули гранатами!
Так и есть. Около траншеи горят два танка.
Теперь ждем второго действия. В чистом осеннем небе до сотни немецких самолетов, как в парадном строю надвигаются, развернулись в боевой порядок. Пикируют в порядке очереди. Даже бомбы сбрасывают как бы по счету. Отрепетировали, вояки. Земля трясется как в лихорадке. Залезть бы в щель, как в глубокую пору. Нельзя. Ты — наводчик. Ты должен сидеть, смотреть в панораму, искать в просветах дыма танки. Треск наших и немецких пулеметов — тоже не для тебя музыка.
— Правее пошли! — слышим голос Березняка.
Правее нас, в двух-трех километрах, видно густое облако пыли. Опять мимо нас, опять стороной. В спешном порядке снова цепляем орудие на крюк тягача. На горизонте, уже восточнее, тревожные отсветы горящих деревень.
Деревня Копаровщина одной длинной улицей протянулась вдоль берега реки Вопь. Немного пониже река делает изгиб, принимая форму лука. Большак, разрезающий деревню пополам, зажат между болотистыми поймами речушек Царевич и Задняя. Батарея развернута у основания дуги таким образом, что наступающие танки немцев должны подставить под наши снаряды свои правые борта. Батареи Роянова и Ваковского — у вершины «лука». Они встретят танки в лоб. Удобная позиция. Только бы теперь через нас. Вот тут у небольшого съезда с правого повышенного берега на деревянный мост мы их прихватим.
По словам Березняка, впереди наших войск нет. Мы опять отходим последними. Все двенадцать орудий трех батарей дивизиона стволами своими глядят на тракт. Другого пути танкам нет.
…Кроме Павла Багина, самого близкого мне человека, я крепко дружу с наводчиком второго орудия Мишей Кизименко. Степняк из-под Оренбурга. Чертовски красивый парень Миша! Но девичий баловень скромен, стеснителен, собран и аккуратен. Все наводчики батареи знают свое дело. Петя Лущай, Иван Косых, Миша и я равны в этом. Но все-таки, честно говоря, я по-доброму завидую Мише. У меня вот непомерно развито самолюбие, во всем и всегда хочется быть первым. Однако, когда мы несколько дней тренировались в стрельбе по танкам, голос Миши: «Орудие готово», — хоть на долю секунды, но опережал мой.
И вот сейчас, перед боем, Миша сидит на станине своего орудия. Молчит. О чем он думает? Об оренбургских степях? О невесте Аннушке, фотография которой лежит в его ранце?
— Танки!
Сбросили ветки деревьев и маскировочную сетку. В панораму отчетливо вижу в километре или чуть больше пылящую колонну. На бреющем полете пронеслось звено «мессеров». Не до них. У нас другие заботы. Подвожу перекрестие панорамы точно под основание башни головного танка. Цель поймана! Однако далековато. Появилась девятка «юнкерсов». Тут же крутятся «мессеры». Но нас голыми руками не возьмешь. Батарея Ваковского заставляет сойти пикировщиков с боевого курса.