Страница 20 из 77
Однажды, например, самолет вернулся с боевого задания с развороченным распределительным электрощитом. Осколком зенитного снаряда многое оборудование, в том числе электрическое, было повреждено. Поразительно, как это раненному в голову летчику удалось все-таки привести «петлякова» на Монинский аэродром и благополучно посадить. Потом мы двое суток ремонтировали самолет. Помнится, не обошлось тогда и без курьеза. Получив отремонтированный самолет, летчик решил опробовать работу моторов. Когда он включил бортовые аккумуляторы, передние пулеметные установки вдруг дали очередь. К счастью, никто не пострадал. Командир эскадрильи приказал мне еще раз тщательно проверить систему электрооборудования.
В других условиях это — обычная работа. Но на лютом морозе она, пожалуй, равносильна тяжкому наказанию. Тем более что любая халтура тут была бы равносильна преступлению. Словом, изрядно промучившись, я все-таки сделал проверку электроцепи, нашел дефект.
Справедливости ради хочу отметить, что от подобных оплошностей никто из нас, наземных специалистов, не был застрахован. Вот одно тому подтверждение. В нашей эскадрилье существовал порядок: после того, как экипаж разместится на своих местах, опробует все оборудование и запустит моторы, оружейник В. Горячев начинал устанавливать пиропатроны на ракетные установки. Они размещались под плоскостями самолета. Как-то он подошел к одной из установок, поставил пиропатрон и принялся заворачивать контактную вилку. Внезапно реактивный снаряд сработал и с диким ревом улетел в ближайший лес. Пламенем и сильнейшей струей отработанных газов Горячева отбросило в сторону крутившегося на малых оборотах винта. Буквально чудом оружейник не был им зарублен.
Такое могло произойти только при условии, что в цепи между кнопкой в кабине пилота и снарядами каким-то образом оказался ток. Естественно, в дальнейшем пришлось перед каждым вылетом более тщательно и здесь проверять электропроводку…
Шли боевые будни, и эскадрилья несла невосполнимые потери. Не могу забыть до сих пор трагическую гибель экипажа младшего лейтенанта Миронова. Возвращаясь с боевого задания, наш «петляков» совершил вынужденную посадку в районе Бронниц. Туда была послана ремонтная группа, которая привела машину в порядок и подготовила к перелету в Монино. Командир эскадрильи доверил сделать это летчику Миронову. Вместе с ним к месту вынужденной посадки «петлякова» отправились штурман Смирнов и стрелок-радист Карев.
Прежде всего пилот осмотрел заснеженное поле — оно оказалось вполне пригодным для взлета. Затем начал прогревать моторы. В это время Карев попросил отпустить его в расположенную неподалеку деревню повидаться с родными. Миронов разрешил, но предупредил Карева, чтобы он после свидания с родными добирался до Монина своим ходом. Место стрелка-радиста занял механик из ремонтной группы старшина П. Русецкий. Командир экипажа благополучно взлетел и взял курс на свой аэродром. Он очень торопился, так как приближался вечер.
А Монино накрыла низкая облачность, которая поглотила посадочную полосу. Обнаружить ее без радиосвязи с эскадрильей практически было невозможно. Но связаться с землей мог лишь стрелок-радист, место которого занимал механик, ничего этого не умевший. Так сложилась катастрофическая ситуация.
Многие на аэродроме слышали гул моторов низко летавшего самолета, догадывались, что это кружит в поисках полосы Миронов и надеялись на чудо. Увы, чуда не произошло. В конце концов Миронов увел самолет далеко в сторону от Монина. Через несколько дней, когда облачность рассеялась, Пе-2 случайно обнаружили в лесу десантники, совершавшие учебно-тренировочные прыжки с парашютом. Весь экипаж нашего воздушного разведчика погиб…
Битва за Москву завершилась разгромом ударных группировок немецко-фашистских войск. Враг был отброшен на 150–200 километров. Личный состав 215-й Отдельной дальнеразведывательной эскадрильи гордился тем, что в эту блестящую победу он тоже внес свой посильный вклад. Защищая столицу, отдали жизни летчики старший лейтенант Афанасьев, лейтенанты Тупикин и Романов, штурманы капитаны Тютюнников и Тимофеев, лейтенант Редько и другие наши боевые товарищи.
К весне 1942 года в эскадрилье осталось всего два самолета-разведчика. Из них годным был только один, который обслуживал техник-лейтенант А. Салгаников. И надо же было такому случиться! Однажды он, подготавливая самолет к вылету, умудрился нажать тумблер уборки шасси. На глазах всех, кто был неподалеку от стоянки, машина начала медленно опускаться на брюхо. Первым опомнился механик В. Мусин, который подбежал к элерону и, подергав его, показал Салганикову скрещенные над головой руки — знак запрета всех действий. Но было уже поздно — самолет лежал на земле. Сложить шасси на стоянке единственному действующему самолету-разведчику! Это грозило технику-лейтенанту трибуналом. Правда, до этого происшествия Салгаников отличался безупречным отношением к своим обязанностям. И командование эскадрильи, все взвесив, сочло возможным ограничиться взысканием. Оно отозвало назад и документы на награду, к которой Салгаников был представлен накануне.
Все авиаторы наземных служб эскадрильи к весне 1942 года освоили смежные специальности. Каждый из нас теперь мог заправить самолет горючим, маслом, водой, кислородом. Словом, выполнить любую работу, не связанную с основной специальностью. Большая заслуга в этом была начальника технического коллектива лейтенанта Н. Колпакова. Он был старше нас, поэтому мы звали его просто дядей Колей. Спокойный, выдержанный, хорошо знающий самолет, Колпаков заражал своих подчиненных трудолюбием.
Мы научились стрелять из бортовых пулеметных установок. В этом помогли оружейники, хотя у них самих работы было предостаточно. Частенько, например, выходили из строя пулеметы БК. Техник-лейтенант В Кукушкин, механики по вооружению старшина И. Горячев и сержант В. Перовский постоянно ремонтировали то одну установку, то другую. Самоотверженным трудом они добивались безотказной работы оружия.
Монинский аэродром тогда нередко навещали немецкие воздушные разведчики. Как-то днем такой самолет сбросил с большой высоты крупнокалиберную бомбу, которая упала возле стационарных мастерских. Бомба ушла глубоко в землю, но почему-то не взорвалась. И нам очень захотелось сбить над аэродромом хотя бы один вражеский самолет. Оружейник А. Плаксин смонтировал прямо на стоянке установку для стрельбы реактивными снарядами. Некоторое время мы с волнением ожидали появления над аэродромом подходящей цели. И вот наконец-то пожаловал опять воздушный разведчик. Плаксин подбежал к установке, прицелился и выпустил в него реактивный снаряд. Результаты оказались плачевными и в прямом и в переносном смысле: в самолет снаряд не попал, а струей раскаленного газа оружейнику обожгло лицо. После этого командир эскадрильи категорически запретил впредь устраивать подобные эксперименты…
Как я уже упоминал, весной 1942 года самолетов в эскадрилье почти не осталось, а Ставка Верховного Главнокомандования требовала все больше и больше достоверных данных о противнике. Вероятно, о нашем бедственном положении было сообщено кому следует. Так или иначе, но вскоре стало известно, что на базе эскадрильи будет создаваться Отдельный разведывательный авиационный полк. Тогда же группа летно-технического состава была направлена в Кинешму, а затем в Иваново для изучения иностранных самолетов, которые начали прибывать в нашу страну по ленд-лизу. Например, Берман, Конкин, Свиридов, Ильин, Дубров, Блуднов и я целый месяц изучали американский истребитель «аэрокобра», который намеревались использовать в воздушной разведке. Собирали «аэрокобры» и другие самолеты в Иванове иностранные специалисты. Но мы старались тоже не стоять в стороне.
Примеров смекалки, ответственности, высокой работоспособности нашим людям было не занимать. Запомнилось, что мы намного быстрее выполняли некоторые виды работы. Скажем, если американцы производили установку винта с изменяющимся шагом на «аэрокобре» почти за неделю, то наши специалисты научились это делать менее чем за день.