Страница 6 из 66
Причины кризиса
15 г. до P.X
Таким образом, восстание, которое разразилось в Альпах и которое Август не мог совершенно усмирить, было пустяками по сравнению с войнами, грозившими разразиться в долинах Рейна и Дуная. Из всех европейских провинций одна только отдаленная Испания, изолированная и наконец покоренная последними экспедициями Агриппы, была спокойна. Во всех других pax romana колебался. Галлия вся была в волнении и беспокойстве; Винделикия если не восставала, то лишь потому, что еще была оглушена ударом, полученным в предыдущем году; Норик сложил оружие при приближении армии Тиберия, ибо был ослаблен недавними вторжениями даков и гетов; Паннония, напротив, была охвачена мятежом; в Далмации, так же как в находившихся под руководством Рима мелких государствах Мезии, и во Фракии к югу от Балкан, где царствовала династия Одризов, также бывшая под римским протекторатом, население волновалось. Во Фракии антиримская партия была сильна и многочисленна, а династия непопулярна, так как она переносила римский протекторат и показывала склонность к эллинизму. Фракийские крестьяне и пастухи с неудовольствием служили в римских вспомогательных войсках или оплачивали стихи греческих поэтов, живших при царском дворе.[51] Август тем более должен был беспокоиться состоянием этих провинций, что начинал также видеть на другом пункте неожиданное и очень важное отражение великого события, виновником которого был Цезарь: завоевания Галлии. Бросаясь со своими легионами в середину колебавшихся кельтских республик, заставляя несколькими сильными ударами обрушиться на вековые основы, древний порядок вещей, установленный в Галлии, роковой человек не только произвел глубокую революцию в Галлии, но и нарушил прежнее равновесие европейского континента, вызвав водоворот в народах и государствах, который, почти незаметный вначале, начинал принимать значительные размеры. Римское завоевание умиротворило и демилитаризовало прежние кельтские республики. Эти воинственные государства, которые в течение стольких веков находились между германским варварством и Италией, сделались простыми административными делениями богатой нации, которая получила большое экономическое развитие, но не имела более национальной военной организации. Галлия была теперь открыта германцам, которые могли пройти через ее мирное население и идти на Италию, не встречая на своем пути никакого другого препятствия, кроме пяти легионов.
Галлия и Германия
Агриппа уже давно понимал, что на Рейне возникла новая германская опасность; но теперь эта опасность появилась и на Дунае, и притом в более тяжелой форме, чем он предполагал. Уступки галльских земель вдоль рейнской границы не произвели никакого действия для устранения этой опасности; волнующемуся морю племен, от Вислы до Рейна и от Балтийского моря до верховьев Дуная, нужно было противопоставить теперь другие плотины. Германцы были бедны, у них было мало драгоценных металлов; они не строили ни городов, ни больших сел, жили рассеянно по деревням, в уединенных жилищах, не имея крепкой связи с землей. Они имели грубые нравы, некоторые начатки ремесел, бедную религию, поверхностное земледелие, многочисленные стада и почти кочевые обычаи. Часто даже самым многочисленным племенам приходилось снимать свои жилища, переселяться на новые земли, делить их между собой, снова строить свои жилища, пускать на новое пастбище свой скот и делать новую запашку. Их несложный багаж составляли: стада, провиант в виде хлеба, оружие, немного движимого имущества и несколько рабов. К концу первого года, когда можно было снять первую жатву, племя чувствовало себя так же хорошо на новых землях, как и на прежних. Суровый климат, огромные леса, почва, богатая только пастбищами и производившая гораздо менее хлеба, чем Галлия, удаление от цивилизованных стран, невежество, воинственный дух — все это не только препятствовало германским племенам обогащаться, цивилизоваться, основывать прочные государства, но и иметь прочную оседлость. Многочисленные племена, приходившие в движение от малейшей причины или тревоги, постоянно были в борьбе друг с другом, оспаривая друг у друга известные области, отнимая стада или драгоценные металлы, мстя за старые обиды. В каждом племени все свободные люди и собственники с детства до старости занимались только войной, поручая все остальные работы рабам и женщинам. Религия, нравы и семья старались возбудить в человеке любовь к опасности и презрение к смерти. В общем, всякий народ, безразлично — большой или малый, был ордой мужественных и воздержанных воинов, вызывавших удивление своей храбростью и горячностью.
Германская опасность
15 г. до P.X
К счастью для Рима, этой силе и этой горячности нехватало правильной организации. Всякое племя управлялось свободными людьми, собственниками и воинами, собиравшимися на собрания, решавшими вопросы войны и мира, издававшими законы и производившими суд. Влияние этих собраний, состоявших из воинственных и импульсивных людей, несколько умерялось жрецами и фамилиями, наиболее выделявшимися среди других своим богатством и своей военной славой. Но авторитет собраний и знати был слаб, ибо ни время, ни соприкосновения с более цивилизованными народами, ни постоянные войны еще не смягчили дикий независимый дух германского воина и собственника. По этой-то причине Галлия могла так долго удерживать германские вторжения, и поэтому-то Август не боялся бы так германцев, если бы с потерей Галлией воинской энергии и с приобретением ею больших богатств жалкое варварство германцев не толкало их роковым образом завладеть галльскими сокровищами, ибо война была не только страсть, но и ремесло германцев: аристократия не могла бы без добычи раздавать подарки менее богатым воинам и поддерживать своих клиентов, бывших единственным принципом политического порядка в этом мире, брошенном в добычу анархии.
Легко было предвидеть, что германские племена перестанут грабить друг друга, отнимая друг у друга свои жалкие сокровища и немногочисленные стада, в тот момент, когда окажутся в силе все вместе устремиться на столь богатую Галлию. Великое имя Рима, конечно, еще удерживало их на берегах Рейна, но что должно было случиться в тот день, когда они заметят, что это страшное имя прикрывает силу более чем скромную? В последние столетия за Альпами быстро одно за другим возникали и падали мелкие и крупные государства, повсюду нагромождая свои руины, и на этом непрочном фундаменте начинало колебаться само римское господство. Приближался момент, когда Рим должен был принять определенное решение относительно европейских провинций. Италия начинала замечать, насколько богата по крайней мере одна из этих провинций, Галлия; Август видел в ней Египет Запада, громадную будущую сокровищницу для казначейства республики, значительный рынок для италийского земледелия и промышленности. Было очевидно, что империя нуждается в недавно завоеванных европейских провинциях; но было также очевидно, что неопределенное положение этих провинций не могло долго продолжаться. Особенно нужно было усилить защиту Рейна и расширить границы империи до Дуная. Нельзя было более защищать столь растянутую и мало укрепленную природой границу при помощи такого небольшого числа легионов. Естественной границей для защиты был Дунай, позади которого несколько хорошо командуемых легионов легко могли бы охранять обширные области. Поэтому во что бы то ни стало нужно было дойти до Дуная, даже рискуя оставить за собой не заслуживающие доверия и волнующиеся племена.
Неспособность дипломатии в восстановленной республике
Выполнить это стало очередной задачей Рима. Этот труд был самой тяжелой частью наследства Цезаря, самым важным следствием удара, который он нанес неизвестному, завоевывая Галлию. И он был так труден, что им, вероятно, можно объяснить, почему Тит Ливий около этого времени поставил в своей большой Истории Рима вопрос, который, конечно, кажется теперь нелепым: сделал ли Цезарь больше добра или зла? Счастьем или несчастьем было бы для мира, если бы роковой человек не родился?[52] Чтобы удержать бесчисленных варваров по обеим сторонам столь растянутой границы, была нужна вся та дипломатическая ловкость и военная энергия, доказательства которых римская знать дала во время завоевания империи. А между тем, несмотря на отчаянные усилия консервативной партии, эти качества быстро исчезали в новой аристократии, состоявшей теперь из остатков исторической знати, уцелевших вождей революции, богатых всадников и образованных лиц, принадлежавших к средним классам. Немного империалистической риторики, вроде той, которую разводил Гораций в своих звучных строфах, немного географических познаний, немного очень неясной политики и безграничная вера в Августа — таково было теперь все искусство управлять провинциями для этого ленивого и поверхностного класса, развращенного беспринципной и легкомысленной погоней за интеллектуальными удовольствиями. Сенат без противоречий и не требуя объяснений вотировал все суммы, требуемые Августом для войны; бывшая при Цезаре или Помпее оппозиция теперь прекратила свое существование. Все, напротив, были в восторге, что Август сам, без совещания с сенатом, принимал все решения по поводу мира и войны, как это было предоставлено ему сенатским постановлением.[53] Высшие классы не имели более никакого принципа или традиции, чтобы ориентироваться в вопросах внешней политики; они смешивали издали все места и эпохи и в безумной гордости заботились только о том заключении, которое всегда казалось им неизбежным: о консолидации и расширении Римской империи. Что касается до средств, которые нужно было употребить, до затруднений, которые нужно было победить, до опасностей, которые нужно было предусмотреть, и до других подобных забот, то обо всем этом должен был заботиться только один Август. Целые столетия повторяли, что Август своей ловкой политикой постепенно отнял у сената всю его власть во внешних делах; напротив, именно моральная распущенность знати и паралич сената оставляли в этот момент Августа совершенно одного бороться с врагом на Рейне и на Дунае.
51
См.: Ovid. Pont., II, 9. — В этом письме к фракийскому царю Котису находятся любопытные подробности об одном из тех полу варварских дворов, которые под влиянием мира и эллинизма старались цивилизоваться.
52
Seneca. Nat. quacst., V, ХVIII, 4.
53
С. I. L., VI, 930, v. 1: foedusve cum quibus volet facere liceat… ita uti licuit Divo Augusto. Этой фразой Senatus consul turn de imperio Vespasian! доказывает, что Август имел право вести войны и заключать мир, но нельзя сказать, когда это право было ему предоставлено.