Август и великая империя

Кампания против ретов и винделиков

Чем более жаловались галлы Августу, тем, вероятно, упорнее Ликин старался убедить его, что из этой столь плодородной и населенной провинции, где уже было в обращении столько драгоценных металлов, можно извлечь, как из Египта, много золота и серебра и что со временем Галлия может сделаться второй житницей Рима. При недостатке капитала, которым страдала тогда Италия, и посреди затруднений, которые приходилось тоща преодолевать, чтобы спасти Рим от хронического голода, эти соображения не могли не иметь важного значения; но они уравновешивались жалобами галльских вождей, глухими угрозами народного недовольства и германской опасностью. Август поэтому, по своему обыкновению, колебался. Если верить одному древнему историку, Ликин, наконец, привел главу республики в большую комнату, наполненную собранным в Галлии золотом и серебром, и при этом зрелище Август окончательно присоединился к его мнению. Достоверно, во всяком случае, то, что Ликин остался в Галлии на своем посту и что галльские вожди должны были удовольствоваться общими обещаниями, что наиболее важные злоупотребления впредь не будут иметь места.[25]

Потом, весной 15 г., вновь началсь война. В то время как Силий, по-видимому, покорил лепонтиев и овладел большой частью современной Швейцарии, Друз и Тиберий выполнили задуманное в предыдущем году двойное нападение на ретов и винделиков. Друз вступил в долину Эча; он встретил врага у Тридента и одержал над ним первую победу; потом он поднялся по долине Эйзака до Бреннерского прохода, по одним известиям — постоянно сражаясь, а по другим — без всяких затруднений, а затем спустился к Инну. В это время Тиберий с армией прибыл на берега Консганцского озера и дал на этом озере морскую битву винделикам, укрывшимся на островах. Мы не знаем точно, где и когда встретились оба брата; знаем только, что они вместе прошли через Винделикию, направляясь к Дунаю, что 1 августа они разбили винделиков в битве, в которой командовал Тиберий, и завоевали таким образом южную Баварию, раздвинув границу империи до Дуная,[26] и что затем они со своей армией вступили в Норик, не встретив там сопротивления.[27]

Популярность Друза и Тиберия

15 г. до P.X

В Риме, где Друз уже пользовался большой популярностью, известие о победоносном сражении, выигранном у Тридента, возбудило такой энтузиазм, что сенат тотчас декретировал ему преторское достоинство, хотя он не был еще избран на эту должность, и поставил, таким образом, молодого генерала вне конституционных законов.[28] Но энтузиазм к обоим молодым людям еще более возрос, когда узнали о покорении Винделикии и полном успехе экспедиции. Проснулись все надежды, все честолюбивые планы, все сожаления, возбужденные в общественном настроении культом великих умирающих традиций. Вот наконец, в мертвом, выкорчеванном, пораженном молнией лесу, лишенном своей листвы, старый ствол вновь покрывается листьями и цветами и снова приносит плоды! При всеобщем упадке знати одна из наиболее древних аристократических римских фамилий, фамилия Клавдиев, дает республике двух людей, достойных былой славы, которые, не достигнув еще тридцати лет, дали доказательства энергии, ума, чистоты нравов, которых тщетно искали в прекрасных дворцах и среди громких имен Рима.

Прославление Горацием победителей

Общество не замедлило увидать в Друзе и Тиберии то возрождение исторической знати, которого так горячо желали для благосостояния республики; радость, изумление, энтузиазм были столь велики, что Август просил Горация прославить в своих стихах это счастливое событие. И Гораций, отказывавшийся прославлять подвиги Августа и Агриппы, на этот раз согласился. Польстило ли ему это приглашение Августа, который, избирая его, признавал его, таким образом, национальным поэтом после смерти Вергилия и рекомендовал, так сказать, вниманию публики, столь сдержанной до сих пор по отношению к этому полугреческому поэту из Венузии? Или он увлекся надеждой, всегда теплящейся в сердце всякого поэта, невольного врага толпы, сделаться популярным, подобно Вергилию, обратившись к национальному сюжету? Остается, во всяком случае, фактом, что он написал две оды в сто двадцать восемь стихов: одну в честь Друза, другую в честь Тиберия. В первой он рисует Друза, нападающего на ретов и винделиков:[29]

Тот, кто утверждает, что Гораций был придворным поэтом новой монархии, не увидит в похвале обоим братьям ничего, что увеличивало бы недавний престиж династии; напротив, в них виден цвет доблести, возродившийся на старом стволе аристократической традиции, пораженном столькими революциями; там видно олицетворенное в Августе живое доказательство аристократической доктрины, древняя римская семья, в которой добродетели переходили от отца к сыну путем наследственности и воспитания:

Гораций, подобно многим современным писателям, оправдывает аристократию биологическими аргументами о потомстве и наследственности, хотя они грубее тех, которыми пользуются теперь ученики Дарвина. Но одной наследственности недостаточно даже для Горация: если аристократия — закон природы, то отчасти она и результат воспитания и традиции, органом которых являете семья:

25

Dio, LIX, 21.

26

Oberziner. Op. cit., 100–102.

27

Strabo, IV, VI, 9. — Лето, когда Тиберий и Друз покорили Норик, могло быть только летом этого года.

28

Мне кажется, что так можно истолковать неясный и слишком краткий текст Диона (LIV, 22): οστε και τιμάς στρατηγικός έπι τούτ<ρ (победы над жителями Тридента) λαβείν. Вероятно, по отношению к Друзу приняли меру, аналогичную принятой по отношению к Октавиану в 43 г. до P. X., в эпоху Мутинской войны, и по той же причине, т. е. чтобы дать ему полноправную и законную военную власть. Для лучшего понимания текста Диона его можно сблизить со словами Цицерона (Phil., V, XVI, 45): demus igitur Imperium Caesari, sine quo res militaris administrari, teneri exercitus, bellum geri non potest; sit pro praetore eo iure, quo qui optimo.

29

Ног. Саrm., IV, 4, 1—12.

30

Ibid., 22–32.