Страница 9 из 61

От Цезаря до Августа

Ферреро Гульельмо

III. Общая растерянность

Бегство Брута и Кассия из Рима. — Цицерон в Путеолах. — Луций Антоний и Фульвия. — Перемена в поведении Антония. — Первые фальсификации распоряжений Цезаря. — Прибытие Гая Октавия. — Брут и Кассий в Кампании. — Антоний собирает ветеранов. — Брут и Кассий в Ланувии.

Бегство Брута и Кассия из Рима

Консерваторы очень хвалили суровость Антония,[53] за которую его приветствовал и Брут.[54] Но это продолжалось недолго. Простой народ взволновался еще более и провел демонстрации против убийцы Герофила. Сожгли даже лавку скульптора, где подменили головы у статуй Цезаря. Антоний должен был прибегнуть к новой строгости: он приказал распять рабов и сбросить с Тарпейской скалы вольноотпущенников, захваченных во время этих беспорядков.[55] Но это было бесполезно. На следующий день, 13 апреля, Брут и Кассий, устав жить в постоянном страхе, обессиленные бездеятельностью и уединением, на которые были осуждены, выехали из Рима, направляясь в Ланувий. Антоний, видя, что волнения в Риме все возрастают, еще более сблизился с консерваторами. Он предложил позволить Бруту оставаться более десяти дней вне Рима,[56] поручить Лепиду вести переговоры о мире с Секстом Помпеем, еще могущественным в Испании благодаря семи своим легионам, и предложить ему возвратиться в Рим.[57] Затем, к еще большему удовлетворению консервативной партии, он отменил сенатским постановлением избрание народом великого понтифика;[58] вслед за этим коллегия понтификов признала великим понтификом Лепида. Несмотря на все это, после отъезда Брута и Кассия выезд знати из Рима превратился в поспешное бегство: еще остававшиеся заговорщики один за другим искали себе убежище. Требоний без огласки как частное лицо решил отправиться в свою провинцию, страшась какого-нибудь насилия со стороны простого народа.[59] Клеопатра также бежала из Рима, а Лепид, как только был выбран верховным понтификом, отправился в Нарбонскую Галлию. Антоний почти один остался в Риме, как на своего рода вулкане, который дымился, рокотал, трепетал и, казалось, готовился к ужасному извержению.

Положение в Риме

Сколь много событий и непредвиденных изменений произошло в течение этого месяца с мартовских ид! Думали примирить партии и восстановить умеренное республиканское правление, а вместо этого получили только недоверие и дезорганизацию. Однако на мгновение после волнений, смятений и мятежей, продолжавшихся уже месяц, эта дезорганизация могла создать иллюзию успокоения и заставить верить в возвращение спокойствия. Бежавшие сенаторы, конечно, обрели тотчас же после выезда из Рима приятное чувство, которое испытывают, когда после пребывания в удушливой жаре достигают вершины горы, где вдыхают свежий и чистый воздух. В небольших италийских городах, подобных Ланувию, ремесленная чернь была немногочисленна, у нее не было ни коллегий, ни вождей, ни той наглой дерзости, которую придавали римской черни ее многочисленность и могущество. Зажиточные собственники и богатые купцы в тот момент, когда Риму грозила революция, почти все были расположены к партии порядка, т. е. к консерваторам и заговорщикам.[60]Последние после той ненависти, с которой они боролись в Риме, нашли в этих городах почтение и удивление, которых добивались, и легко позволили увлечь себя иллюзии, что опасность миновала. Сами Брут и Кассий не выказывали сильной деятельности; они остановились в Ланувии и ограничились рассылкой по всем муниципиям Лация манифеста, адресованного молодым людям из числа связанных с ними узами родства, дружбы или клиентеллы фамилий, приглашая их образовать подобие охраны, с которой можно было бы возвратиться в Рим.[61] Требоний, Децим Брут, Туллий Кимвр были в дороге; другие заговорщики и выдающиеся консерваторы, рассеянные по виллам и маленьким городам, ничего не делали и даже не писали.

Цицерон в Путеолах

15—30 апреля 44 г. до Р. X

В Риме народ, не имея более перед собой объекта преследования　или угроз, также мало-помалу успокоился. Беспокоился и волновался один только старый Цицерон, который, получая отовсюду знаки почтения, после приятного восьмидневного путешествия прибыл «в свои кумские и путеоланские поместья», где нашел многих из высшего римского общества и почти всех вождей цезарианской партии:

Бальба, Гирция и Пайсу.[62] Но он не мог вполне наслаждаться прекрасным солнцем, чистым небом и первыми цветами, ибо был охвачен необычайным волнением, придавшим ему в его возрасте — ему было тогда шестьдесят два года — весь энтузиазм и пыл неопытного юноши. Неизменно деятельный, он получал и посылал большое число писем, наносил визиты, принимал своих друзей и поклонников, поспешно писал книги «De Divinatione» и другую «De Gloria»; он заказывал в Риме и читал греческие книги; он писал заметки, занимался своими частными делами, обдумывал большой трактат «Об обязанностях», который в рамках греческих доктрин представлял бы теорию морального и политического восстановления республики; он обсуждал как в частных разговорах, так и в письмах политическое положение. Теперь, когда он был далек от ветеранов, он сделался крайним, непримиримым, фанатическим консерватором, который, публично будучи еще дипломатичным, в своих письмах и беседах высказывал свое мнение предельно откровенно. Он сожалел, что не был приглашен, как он грубо выражался, на «великолепный банкет в мартовские иды». Он постоянно квалифицировал Брута и Кассия на греческий манер «героями».[63] Он хотел бы быть в состоянии уничтожить всю непокорную римскую чернь. Он повсюду видел засады цезарианцев и угрозы новой резни и новых грабежей.[64] Он подозревал, что Антоний ведет двойную игру, и называл его беспечным игроком.[65] Он жаловался, что убийство Цезаря не послужило уроком: разве не продолжают повиноваться воле диктатора? Наконец, он не переставал повторять, что нужно иметь оружие и деньги; он говорил, что республика с такими беспечными магистратами, со всеми восставшими ветеранами, со столькими цезарианцами на государственных должностях идет к своей гибели.[66] Он приходил в бешенство при виде новых собственников, покупающих имения его друзей, или при виде разбогатевших центурионов Цезаря.[67] Он негодовал на полуизгнание Брута и Кассия;[68] и — невероятная вещь! — доходил до того, что был недоволен наследством, оставляемым ему цезарианцами.[69] Время от времени в моменты упадка духа и отвращения к жизни он подумывал искать убежища в Греции.[70] Но достаточно было пустяка, малейшей новости, незначительного происшествия, чтобы изменить его настроение и показать ему будущее в розовом свете; тогда все шло к лучшему: легионы не восставали более, Галлия не возмущалась;[71] Антоний был безвредным пьяницей.[72] Но, по существу, Цицерон только писал и говорил, и его вспышки, его нападки, его преувеличения не выходили из маленького кружка близких ему людей и не могли зажечь огонь гражданской ненависти.

Арр., а с., ш, з.

Cicero, А., XIV, 8, 1.

Арр., В. С., III, 3.

Cicero, Phil., II, XIII, 31; отсюда, кажется, следует, что это позволение было дано до аполлоновых игр, т. е. ранее июля, так как перечисление услуг, оказанных Антонием Бруту, следует, очевидно, хронологическому порядку. Мне казалось вероятным, что оно было дано именно в этот момент, так как Брута никогда не упрекали, что он отсутствует противозаконно.

Арр., В. С., 1П, 4; решение по поводу флота было, однако, как увидим, принято позднее.

Дион (XLIV, 53) заставляет нас предположить, что избрание происходило именно в этот момент, но не дает нам никаких указаний на его способ. Я не думаю, как предполагает Ланге, чтобы Антоний предложил народу lex, закон. Очевидно, что он не хотел предоставить выборы верховного понтифика комициям, так как не верил в расположение народа. Мог ли он положиться на него, для того чтобы провести такой реакционный закон? Кроме того, если бы отмена народных выборов была утверждена законом, нельзя было бы впоследствии утверждать что понтификат Лепида был незаконен (см.: Mon. Anc. (Gr.), VI, I—2). Поэтому я и предполагаю, что это был senatus consultum, сенатское постановление.

Cicero, А., XIV, 10, I; Арр., В. С., III, б.

См.: Cicero, А., XIV, 6, 2; Jullian, Les transformations politiques de Pita lie, с. II—13, опираясь на многочисленные факты, доказал, что зажиточные классы в Италии во время этого кризиса были на стороне заговорщиков.

Одно замечание Цицерона (А., XIV, 18, 4) показывает, что в первой половине мая друзья заговорщиков еще надеялись, что Брут и Кассий возвратятся в Рим к 1 июня.

Cicero, А., XIV, 11, 2; F., IX, 14, 1.

Cicero, А., XIV, 4, 2; XIV, б, 1.

Ibid., 4, 1; XIV, 13, 2.

Ibid., 5, 1; ab aleatore форцсх; яоХ{£.

Ibid., 4, 2; XIV, 5, 2; XIV, 10, 1; XIV, 12, 1.

Ibid., 6,1; XIV, 10, 2.

Ibid., 10, 1.

Cicero, A., XIV, 3, 2; XIV, 14, 5.

Ibid., 13, 4.

Ibid., 9, 3.

Ibid., 3, 2