Страница 25 из 61
Переписка Октавиана с Цицероном
Опьяненный этими великими мечтами и обремененный наскучившими ему государственными делами, Цицерон отвечал Октавиану отказом в конфиденциальном свидании.[324] Но едва он отослал письмо, как (вероятно, 2 ноября) от Октавиана прибыл гонец. Это был один из его клиентов, некто Цецина из Волатерр. Он рассказал, что Антоний идет на Рим с одним легионом и что Октавиан колеблется, идти ли ему в Рим со своими тремя тысячами ветеранов, постараться ли задержать Антония в Капуе или же отправиться к македонским легионам. Сомневающийся старец, которому полученные известия придали мужества, почувствовал возрождение своих иллюзий, преувеличивая, подобно всем своим друзьям, могущественное влияние имени Цезаря на народ. В то время, когда Кассий шел на завоевание Востока, разве не мог Октавиан, образуя легальную оппозицию Антонию, увлечь за собой народ и высшие классы?[325] Быть может, еще удастся низвергнуть Антония и спасти амнистию. Поэтому Цицерон посоветовал Октавиану отправиться в Рим. Но 3 ноября он получил от Октавиана два других письма, в которых он звал его в Рим и объявлял, что он, Октавиан, со своими солдатами готов предоставить себя в распоряжение сената, обещая подчиниться руководству Цицерона. Последний тотчас снова возымел надежду и в то же время еще больше заинтересовался общественными делами.
4 и 5 ноября пришли новые письма с теми же предложениями и увещаниями, но еще более настоятельными. Октавиан договорился о необходимости немедленного созвания сената.[326]
Возвращение Антония в Рим
Вообще расположение сына Цезаря к партии заговорщиков сразу усилилось, и план Марцелла, внешне столь химерический, казалось, ГОТОВ был осуществиться. Это было знаком ТОГО, ЧТО события разворачиваются быстро. Действительно, Антоний, наблюдавший за своими противниками, прекрасно знал, что Кассий уехал на восток с намерением завоевать Сирию;[327] он знал, что консерваторы послали Дециму письма и гонцов, побуждая его не признавать lex de pe
Прибытие в Рим Октавиана
Но когда около 10 ноября[329] Октавиан раньше Антония прибыл в Рим с 3000 ветеранов и приказал им расположиться лагерем возле храма Марса, где позднее возвышались термы Каракаллы,[330]он тотчас же отметил, что поздравления и поощрения, полученные им, не дают ему реальной поддержки. Общественное мнение Рима было не в его пользу. Крайние консерваторы в своих частных беседах одобряли Октавиана и нападали на Антония, обвиняя последнего в желании предать Рим огню и мечу; но многие другие консерваторы, более осторожные и благоразумные, например Варрон, Аттик,[331] родственники и друзья заговорщиков, не доверяли Октавиану и считали, что нельзя предоставлять защиту амнистии сыну самой жертвы. Кроме того, в сенате, между магистратами и в высшем обществе многие люди боялись Антония. Говорили, что, располагая столькими легионами, он не испугается молодого человека, не занимавшего никакой должности и командующего только тремя тысячами ветеранов; находили, что вооружения Октавиана безумны и преступны.[332] Наконец, большинство цезарианцев, и не только те, кто до сих пор следовал за Антонием, были настроены против Октавиана, которого не без оснований обвиняли в измене их партии, выгодной их общим врагам. В общем, все были возмущены его дерзостью, и даже те, кто тайно провоцировал его к набору войск, явно не осмеливались поддерживать его. Октавиан решил произнести речь, чтобы объяснить свои поступки и рассеять предубеждения в обществе. После многочисленных переговоров и обещаний он убедил трибуна Канутия созвать сходку на форум. Но предприятие было очень трудным, потому что и у тех, и у других было слишком много важных предубеждений. Октавиан оказался в неразрешимом противоречии: он объявлял Антония изменником делу цезарианцев, приглашал ветеранов защитить память своего отца и предлагал теперь этих же солдат консервативной партии для защиты убийц Цезаря и уничтожения принятых им решений. Чтобы не раздражить ни народную партию, ни консерваторов, молодой человек говорил двусмысленно. Октавиан произнес напыщенную похвальную речь Цезарю, но не осмелился утверждать, что набрал своих солдат, чтобы отомстить за своего отца, о чем не позаботился Антоний; он не осмелился даже признаться, что вступил в переговоры с Цицероном. Он довольствовался словами, что отдает своих солдат в распоряжение отечества, и его речь оставила солдат и народ нерешительными и равнодушными и очень не понравилась консерваторам, помощи которых он просил, а особенно Цицерону.[333]
Затруднительное положение Октавиана
Однако гром уже грохотал над его головой. Антоний приближался, рассылая по дороге строгие эдикты против Октавиана, в которых, упрекая его в низком происхождении, говорил, что Цезарь усыновил его только потому, что еще мальчиком соблазнил его, и называл новым Спартаком.[334] Он выпустил также эдикт, по которому созывал сенат на 24 ноября, чтобы говорить de summa republica, и в котором заявлял, что сенаторы, не явившиеся на заседание, будут рассматриваться как союзники Октавиана.[335] Семейство и друзья Октавиана считали себя всеми покинутыми, хотя его шурин Марцелл и тесть Филипп старались помочь ему изо всех сил. Они оба[336] и Оппий, которого Октавиану удалось привлечь на свою сторону,[337] просили Цицерона вмешаться. Но Цицерон, после того как слишком понадеялся на Октавиана, напуганный угрозами Антония, снова стал не доверять всем, и преимущественно Октавиану.[338] Приближаясь к Риму, он послал извинения за свою бездеятельность, ссылаясь на то, что ничего нельзя предпринять до будущего года, когда Антоний не будет более консулом. Он просил у Октавиана залога его искренности и предлагал свою помощь, если тот докажет, что действительно был другом убийц Цезаря. Это доказательство могло быть дано 10 декабря, когда вступали в должность новые трибуны. В их числе был Каска, заговорщик, нанесший Цезарю первый удар кинжалом. Оппий тщетно пытался уверить Цицерона, что Октавиан — истинный друг Каски и всех убийц Цезаря.[339] Цицерон хотел в данный момент заниматься только своими денежными делами и «De officiis». Во всяком случае сделанные Октавианом и его друзьями попытки настроить народ против Антония, не имели успеха. Даже набранные в Кампании ветераны колебались; они знали, что рисковали быть объявленными общественными врагами, и это приводило их в ужас; кроме того, они чувствовали, что среди цезарианцев многие враждебны Октавиану.[340] Могли ли они в количестве 3000 человек и имея во главе совсем молодого человека восстать против консула? Войско уменьшалось, подобно таящему льду.
324
Cicero, А., xvi, 8, I.
325
Ibid; так как письмо написано не позднее 2 ноября, то посещение Цецины должно относиться именно к этому дню.
326
Cicero, А., XVI, 9, 1; binae uno die mihi litterae ab Octaviano (письмо написано, может быть, 3-го); А., XVI, 11, б: ab Octaviano quotidie litterae (письмо написано 5 ноября, как видно из § 1).
327
О том, что Антоний подозревал о намерениях Кассия, мы знаем из письма, которое он писал Гирцию в марте 43 года под стенами Мутины и Октавиану раньше, чем были получены письма Кассия. См.: Cicero, Phil., XIII, 15, 30: in Syriam Cassium misistis.
328
Cm.: Cicero, F., XI, 5, 1.
329
См.: Ruete, Correspondenz Ciceros. 36.
330
Gardthausen, Augustus und seine Zeit, Leipzig, 1891, I, 70.
331
Cicero, A., XVI, 9; XVI, 14, I; XVI, 15, 3.
332
Cicero, A., XVI, II, 6: Quis veniet (in senatum)? Si venerit, quis, incertis rebus, offendet Antonium?
333
Арр., В. С., III, 41–42; Dio, XLV, 12; Cicero, А., XVI, 15, 3.
334
Cicero, Phil., Ill, VI, 15; III, VIII, 21. Грязные обвинения Антония, о которых упоминает Светоний (Aug., 68), может быть, выставлены были в этом случае.
335
Ibid., VIII, 19.
336
Plut., Cic., 44; Cicero, A., XVI, 14, 2.
337
Cicero, A., XVI, 15, 3.
338
Ibid., 14, 2.
339
Cicero, A., XVI, 15, 3.
340
Арр., B. C„III, 42.