Страница 16 из 17
Возникает вопрос о причинах и закономерностях фонетических и семантических изменений, приведших к переходу от различных вышеотмеченных этимологических вариантов к «аrun». Ответа нет. Переводя терминологию в русло предшествующих рассмотрений, повторим его: «Каков алгоритм этимологической реконструкции топонимов и какой объем, какого рода информации необходим для этого?». Ответа мы также не получим. Такой подход стал уже настолько привычным, что один из авторов считает: «иметь единственный вариант как-то неприлично, надо бы 2–3». Несколько вариантов делают отыскание истины недостижимым. Это означает, что такой цели не ставится изначально. Ее заменяет ставшее традиционным стремление к наукоподобному жонглированию лексическими фантазиями. С легкой руки лингвистов этот подход был заимствован не только историками, но и всеми пожелавшими «выйти на ее тропу».
Приведем еще ряд характерных примеров. Так, считается, что скифы именовались на самом деле скитами от скитания, а целты (кельты) – желты от светло-русого цвета волос, сколоты есть жолоты, то есть золотые. Британия на самом деле читалась как Бридания – от больших бород, Каледония – Хладония, Бельгия – Белга от белки. Этноним этруски производился от русского слова хитрушки, Днепр – Данапер – прущий со дна. Не проводили разницы между «россы», «руссы», «расы», «россаны», «россаланы», «рюджии», «рушии», «расцы», «раши», «рутсени», «руцции», «руги», «расси», поскольку все это относится к русскому народу. Эти представления содержатся в труде В. К. Тредиаковского [20], второго русского академика наряду с М. В. Ломоносовым, поэта, филолога и историка. Они относятся к середине XVIII века. Очевидно, читатель уже знаком, и мы встретимся далее по тексту с аналогичными подходами, не только существовавшими почти триста лет назад, но и присутствующими у современных авторов. То есть для этой области науки время застыло и не было предпринято никаких прогрессивных решений. Если бы дело обстояло так в металлургии, физике или химии, то мы сейчас писали бы гусиными перьями.
Этимологи деликатно обходят стороной и другой очень важный вопрос о механизме внедрения своих версий. Каким образом они превращались в топонимы? Чтобы слово стало топонимом, оно должно быть общественно значимым. Это может быть реализовано через традицию либо процедуры своеобразной официализации и легализации, а затем легитимизации. Одного лишь офонимического признака здесь явно недостаточно. Если мы установили, что название племени смолян происходит от смолы, а древлян от древа, то такая этимология является слишком простой и прямолинейной. Она не объясняет образно-ассоциативную трансформацию исходного значения обыденного слова в сознании наших далеких предков и придание ему религиозно-мистической сущности, дабы стать этнонимом. А выражения таких ассоциаций были весьма неожиданными. Так, глаз означал солнце, а птица – небо. Для того чтобы решить эту проблему, вначале она должна быть осознана.
Топонимы – это крайне консервативное явление. Изменения в названиях должны иметь свои причины; сиюминутные и малозначимые события, которые иногда приводятся в качестве обоснований, являются неверными. Корни фонетических изменений лежат в исторических процессах тех времен, которые происходили в данном месте и связаны с появлением нового окружения. Производить произвольные трансформации без их учета – прием недопустимый, особенно когда это касается заимствований слов из лексиконов других народов. Если «аrun» предшествовало бретонское название «arno» или французское «ласточки», то необходимо исследовать, какие процессы происходили в этом регионе, какой народ, когда и почему произвел такую замену на «аrun». Появление в этом районе Англии басков с исторической точки зрения смотрится одиозным. Основная масса этимологий демонстрирует более виртуозное знание словарей и способности авторов создавать самые невероятные комбинации. В области естественных наук такие результаты обычно не публикуются и не выдаются за итог исследований. Возможно их упоминание мельком, и то в порядке высказывания гипотез.
Не лучшую услугу оказывает народная этимология (legendes les profanes – истории необразованных), которая иногда воспринимается как данность. Она является продуктом устного народного творчества, восполняющим информационный вакуум за счет примитивных фантазий или фонетических заблуждений, реального субстрата под собой не имеющих. Достаточно привести примеры с легковесным и легковерным отождествлением топонимов Брест (вяз) с Берестье, а названия Минск со словом «менять», Гомель – «Хо! – мель», Калуга – «Ко лугу», Таруса – «То русы», Жиздра – «жив – здрав!» и др. Козельск так был назван потому, что там бродило много козлов, а в Липецке оказалось много лип. Один путник, увидев селение, спросил другого: «Чи та или не та?». Тот ответил: «Чи та». Этого было достаточно, чтобы назвать город Читой, заменив старое название. Согласно местному преданию, Петр I, проезжая ночью, бросил фразу: «То тьма». Появился город Тотьма, о котором он ни разу не слышал.
К сожалению, не было предпринято попыток создания каких-либо критериев и правил этимологизации топонимов. Данное направление плелось в хвосте лингвистики, зачастую не замечая ее успехов, а также забывая о том, что топоним – это не только «онима», но и «топос». То есть не только лингвистическая категория, но и топографическая.
В существующем виде историческая топонимика является вспомогательной дисциплиной, обслуживающей интересы других наук. Она не способна сформировать объемы информации, достаточные для реконструкции исторических событий и генерации самостоятельных концепций.
Как следует из вышесказанного, каждый метод в отдельности не в состоянии обеспечить необходимый объем достоверной информации, достаточный для надежной реконструкции исторического события. При таком подходе авторы обречены на «…изложение своих версий на основании разрозненных фактов» [19] или «…критический взгляд на старые источники уровня текущего столетия» [18], если даже «проглядывается уверенность в собственном варианте» [13]. Таким образом, все сводится к «изложению своих версий, варианту и критическому взгляду» (опять же сугубо субъективного характера). Это означает составление очередной комбинации вышеупомянутых шашек, существующих в заведомо недостаточном количестве, и представляет собой выстрел вслепую в надежде попасть в яблочко. Зачастую существуют подходы использования известного на данную тему материала, включая непроверенную информацию историков предшествующих поколений, не проводя исследований на предмет достоверности. То есть вакантные клетки на шахматной доске заполняют ложные шашки. Как мы увидим далее, это приводит к алогичным или одиозным выводам.
Предполагается ли в ближайшее время изменение этой ситуации в плане появления новой информации? Маловероятно. Надежды на то, что удастся найти в архивной пыли исчерпывающую летопись анонимного автора, объективно описывающую события некой эпохи, призрачны. Равно маловероятно неожиданное появление параллельных письменных сведений о загадочных археологических культурах. Дискуссии по поводу этимологии и принадлежности десятка новых топонимов, равно как и обнаружение неизвестных групп брахицефалов, ситуации не прояснит. В любом случае эти данные могут стать лишь базой для новых версий или будут ждать своего времени, чтобы занять место в какой-либо теории.
В целом авторы оперируют одним и тем же известным на настоящий момент набором информации, как в количественном, так и в качественном отношении. У кого-то ее несколько больше, у кого-то меньше. Поэтому ее недостаток чаще всего восполняется самим автором и с ее помощью «заполняются все 64 клеточки на шахматной доске» или по двум точкам «проводится только прямая», забывая о массе кривых и получая единственный, но исключительно собственный, вариант. При этом автор когда не подозревает о конкурентных решениях, когда не желает их видеть, а иногда, защищая собственные «наделы», подвергает уничтожающей критике альтернативные варианты. Получая частные комбинации информации, фактически строятся неадекватные модели явлений, существующие только на бумаге, но не в реальности. Они-то и преподносятся как «сенсации». Во многих случаях это чистосердечное заблуждение. «Деятельность человеческого мозга двусторонняя, и самые прямые и серьезные соображения оказываются лукавым и насмешливым взором» (Ж. Дюмезиль). Такие ситуации встречаются во всех областях наук, но особенно этим страдают вербальные исторические построения, поскольку они не подтверждены количественно. Но если существуют различные версии, то этого явно недостаточно для установления истины.