Страница 8 из 20
– Откуда звук? – спросил Иван. – Не могу понять, такая странная акустика. Гулкое всё почему-то…
– Потому что тихо и людей нет, – сказал Матвеев. – Кажется, из того коридора доносится.
– Надо идти к распределительному узлу, – сказал Куратор. – Остальное подождёт.
– Там дети, – настойчиво сказала Ольга. Все замолчали, и в тишине детский плач зазвучал отчётливее.
Иван молча направился туда, откуда доносился звук. Поскольку фонарик был один, остальным волей-неволей пришлось за ним последовать. Вышли в один из вестибюлей. В совершенно темном большом зале пятно света от фонарика выглядело особенно жалко, большие окна на улицу были неестественно черны. Плач слышался здесь совершенно явственно, можно было разобрать, что плачут несколько детей, и тихий женский голос их утешает. Откуда доносится звук – не понять, в большом помещении с колоннами он причудливо переотражался.
– Эй, кто там! – закричала в темноту Ольга. – Товарищи, где вы?
Плач замолк.
– Э-ге-гей! – громко крикнул Иван. – Кто там ревёт? Вы где?
– Мы здесь, здесь! – донёсся откуда-то женский голос. – Тут темно, и мы не знаем, куда идти! Мы в какой-то комнате…
– Выходите в коридор и кричите!
Вдалеке скрипнула дверь, раздался приглушенный гомон детских голосов.
– Мы здесь! Ау! – закричала где-то в темноте женщина.
– Этот коридор, – уверенно сказал Иван.
– Мы идём к вам, стойте на месте! – крикнула в ответ Ольга.
– Мы видим ваш фонарик!
Пробежав метров пятьдесят коридора, они увидели два десятка разновозрастных детей, жмущихся к невысокой брюнетке. Младшие шмыгали носами и размазывали слезы по физиономии, старшие делали вид, что ничуть не напуганы.
– Швейцер, Анна Абрамовна, завуч первой школы, – представилась женщина. – А это мои дети… То есть, ученики, конечно.
– Что вы здесь делаете, Анна Абрамовна? – спросил директор. – Откуда дети?
– Экскурсия у нас, в рамках профориентации. Организовал Дом Пионеров и ваш администратор, Вазген Георгиевич.
– Точно! – хлопнул себя по лбу Иван. – Вазген же подавал заявку! Я и забыл совсем. И твоя подпись, Палыч, там точно была.
– Да, – неуверенно сказал Лебедев. – Что-то такое припоминаю… А где ваш сопровождающий?
– Когда свет погас, Вазген Георгиевич завёл нас в кабинет, сказал ждать, а сам ушёл. А что случилось? Авария? Дети напуганы…
– Я писать хочу! – сказала маленькая девочка, на вид лет семи, не больше.
– И я, и я! – откликнулись другие.
– И кушать… – сказал неожиданным ломающимся баском сутулый худой подросток.
– Сейчас организуем! – Ольга присела, придерживая рукой живот, на корточки рядом с маленькой девочкой. – Как тебя зовут, малышка?
– Марина! Марина Симонова!
– Не бойся, Марина Симонова, всё будет хорошо.
– И свет будет?
– Обязательно будет!
В этот момент, как по заказу, загудели и зажглись лампы. Одна через две, тускло, но вокруг сразу всё изменилось – обычный коридор, привычная обстановка, только окна темные, как будто на улице ночь.
– Тётя, ты волшебница? – поражённо спросила девочка.
– Что? А, нет, ну что ты, милая…
Но девочка продолжала смотреть на неё с восторгом и восхищением.
– Так, туалет в конце коридора, – распорядился Иван. – Оль, отведи туда детей, потом собираемся в вестибюле. Не разбредаться! Кто голодный – потерпите, чуть позже организуем питание в столовой.
В вестибюль постепенно собирались и другие учёные. Когда зажёгся свет, они начали спускаться из своих кабинетов и лабораторий. Ольга с Анной, сводив детей в туалет, вернулись к остальным, а Лебедев, взяв микрофон системы оповещения ГО с расположенного у входа пульта охраны, заговорил в трансляцию:
– Внимание, внимание! Говорит директор Института Терминальных Исследований Арсений Павлович Лебедев! Товарищи сотрудники, прошу всех срочно собраться в вестибюле первого корпуса! Повторяю…
Одним из первых пришёл потерявшийся было Мигель. Он обеспечил свет, переключив на распределительном щитке питание с городской линии на реакторную. Вернувшись затем в лабораторию, обнаружил её опустевшей, и, пока не заговорила система оповещения, не знал, куда все делись. Он подтвердил то, что все уже видели своими глазами – на улице царила полнейшая, без малейшего проблеска, темнота.
Люди всё собирались, вестибюль заполнялся – несмотря на выходной день, в институте оказалось довольно много сотрудников, предпочитающих тратить личное время на дополнительные исследования, а не на отдых. Из здания реакторной по подземному переходу пришёл начальник энергетиков – Николай Никифорович Подопригора.
– Не пидходь, Палыч, – сказал он устало. – Счётчик вид мене як трискачка – дыр-дыр-дыр… Всё, глушимо. Не можно дали.
Выходец из Львова, главный энергетик института разговаривал, с точки зрения Ольги, забавно, но сейчас его выговор не веселил. Бледный до синевы и еле держащийся на ногах, Николай явно подошёл к пределу человеческих сил и возможностей.
– Запустимо аварийные дизеля, скильки-то в сеть дадим. А реактор глушимо, активной воды по колина. Трое вже лежать, кровью блюют. Остальным я горилки видав, пусть выводят хлопци радиацию…
– Понял тебя, Коля, – ответил Лебедев. – Сколько топлива на дизеля?
– На сутки, много на двое – якшо з гаража подтащить…
– Обеспечим. Глуши, расхолаживай, отдыхай. Как отдохнёте – готовьте реактор к перезагрузке топлива.
Николай, по большой дуге обходя скопления людей и жестами отгоняя приближавшихся, убрёл обратно в свои владения. Ольга сочувственно смотрела ему вслед – сильный и добрый, хотя по-сельски хитроватый институтский энергетик был ей симпатичен. Его манера нарочито говорить на каком-то суржике казалась ей смешной оригинальностью. А муж морщился, качал головой и даже выговаривал: «Выйдет тебе, Коля, когда-нибудь боком эта бандеровщина…». «Хрущ не выдаст, свинья не съест!» – смеялся тот.
– Все собрались? – спросил Лебедев людей. – Итак, товарищи! Мы пока не знаем точно, что произошло, но обязаны предполагать худшее. Все мы знаем, какая сложная международная обстановка в мире, как велика напряжённость, и как американский империализм…
– Палыч, ты политинформацию не разводи! – крикнул кто-то из собравшихся. – Что случилось-то?
– Возможно, это война, товарищи!
Люди на секунду умолкли, а потом загомонили, перебивая друг друга. Ольга почти не помнила войну, как не помнила ушедшего на неё и не вернувшегося отца. В памяти осталось только ощущение постоянного голода и холода. И ещё страх – когда их, одних детей, без родителей, вывозили под бомбами по льду из умирающего Ленинграда. Ей было всего шесть, и мать она больше не видела – в эвакуации её приняла в семью тетка, двоюродная сестра отца. Но многие здесь помнили войну отлично, а то и сами успели повоевать. На праздники боевые ордена и медали украшали грудь каждого второго мужчины и многих женщин. Война – это самое страшное слово, которое можно было услышать сегодня.
– Что с материка сообщают?
В «Загорске-12», городе закрытом, бытовало «островное» ощущение жизни, и всё, что за периметром охраны, называли «материком».
– По проводам связи нет, товарищи, эфир тоже молчит. Поэтому первым делом я попрошу наших радистов… Леонид Андреевич, вы здесь?
– Здесь, – откликнулся начальник лаборатории электромагнитных исследований.
– Что у вас с оборудованием?
– У нас, среди прочего, есть всеволновая станция, но питание… Всё, кроме освещения, обесточено.
– Питание вам дадим, согласуйте с электриками, пусть включат силовую.
– А нам, а нам? – загомонили остальные.
– Спокойно, товарищи! Энергия пока в дефиците…
Как бы подтверждая его слова, свет моргнул, погас, и начал медленно разгораться снова.
– На дизель перешли, – сказал Мигель. – Пойду, отключу наружную подсветку и верхние этажи.
Он направился было к коридору, но директор его остановил.
– Мигель, подсветку наоборот включи всю – и фасад, и парадный вход.