Страница 15 из 20
– Ничего, – пожал плечами Воронцов, – точнее, нет никакого «снаружи». Не пытайтесь это представить, это за пределами возможностей мысленной визуализации.
– Давайте попробую объяснить я, – сказал Лебедев. – Я далёк от теоретической физики, поэтому ограничусь бытовым аспектом. Мы заперты в доступной нам части города и не можем её покинуть. Так, Игорь?
– Примерно… – согласился Матвеев.
– А значит, мы располагаем только теми ресурсами, которые имеем на сегодняшний день. Это касается топлива, продовольствия и других средств жизнеобеспечения. И самое неприятное – это холод.
– Да, почему температура падает? И почему темно?
– Мы не позаботились прихватить с собой Солнце, – пояснил Воронцов. – У нашего мира нет источника тепла, и тепловая энергия быстро рассеивается.
– Куда? – удивился Петин. – Ведь вы говорите, что мы в замкнутом пространстве…
– Это не я говорю, а товарищ Лебедев упрощает, – скривился Воронцов. – Оно замкнутое в бытовом смысле – из него нельзя выйти ногами, но вы не найдёте и стенки, которая бы его ограничивала. В общем, не вдаваясь в теорию, энтропия будет расти, пока наша микровселенная не придёт в состояние термодинамического равновесия.
– Равновесия?
– Полностью замёрзнет, – пояснил учёный. – Возможно, вас слегка утешит, что наша предыдущая Вселенная тоже должна была прийти к тепловой смерти. Просто здесь она произойдёт быстрее.
– Насколько быстро? – спросил практичный Громов.
– Мы не знаем точно, – неохотно ответил Матвеев. – Наличие гравитации нарушает принцип энтропийной изотермии. Но экстраполяция измерений температурной динамики не радует. Ориентировочно через двадцать-двадцать пять дней воздух на поверхности перейдёт из газообразного состояния в жидкое. Через тридцать…
– Спасибо, – перебил его Иван. – Дальнейшие несомненно очень познавательные процессы, как я понимаю, пройдут уже без нашего участия, так что давайте не будем на них отвлекаться. Времени у нас, как я понял, немного…
– Мы можем продержаться дольше в подземельях Института, – сказал Лебедев. – Земля остывает медленнее воздуха, а служебные тоннели и заглубленные лаборатории находятся достаточно глубоко. Но нам нужен источник тепла, поэтому энергетики уже приступили к перезарядке реактора. В данный момент они демонтируют крышку активной зоны.
– Но… какие у нас перспективы? – растерянно спросил Голоян. – Разве мы можем реактором обогреть всё?
– Разумеется, нет, – ответил ему Воронцов. – Но, при наличии энергии, мы сможем запустить Установку и снова попробовать сделать прокол. В прошлый раз у нас практически получилось…
– Если это называется «практически получилось», – покачал головой Куратор, – я боюсь представить себе ваш успех…
– Хватит, – перебил директор. – У нас мало времени. Мы должны аккумулировать все доступные нам ресурсы в подвалах Института. Этим уже занимается сформированная хозгруппа, ответственный – Иван Громов. Второй вопрос – обеспечение жизненного пространства в подземных помещениях. Теплоизоляция, коммуникации, свет, вода, тепло и так далее. Ответственный – Вазген Голоян. Третий – кадровая работа. Мы должны немедленно произвести перепись всех человеческих ресурсов, учесть их профессиональные навыки, знания и умения для наилучшего использования. Ответственная – Ольга Громова. Размещением людей и их бытовыми вопросами займётся…
Лебедев уверенно распределял полномочия и обязанности. Было видно, что он хорошо всё продумал и подготовился. Ольга немного упокоилась – после не очень понятных, но зловещих заявлений учёных распоряжения администрации давали какую-то определённость.
Темнота за обледенелыми окнами сбивала с толку. Приходилось периодически поглядывать на маленькие стрелки подаренных мужем часов «Заря», поднося их к тусклой настольной лампе. В кабинете первого отдела было очень холодно, приходилось сидеть «капустой», напялив на себя в несколько слоёв всю теплую одежду. Только здесь были папки с личными делами сотрудников. Перемещать их было запрещено, да и пока некуда – в обширной подземной части института было выше нуля, но там царила суматошная суета стремительной реорганизации рабочего пространства в жилое. Туда стаскивали мебель из общежития, всякий бытовой хлам из магазинов, продукты со склада и всё остальное, включая игрушки для детей, – с ними посменно дежурили матери, устроив импровизированный детский сад в одном из блоков бомбоубежища. Энергию экономили, как могли – освещали и отапливали только детскую, развёрнутый рядом лазарет и реакторный зал, где сияли прожектора, гудел тельфер, и рычала электросварка – энергетики восстанавливали работоспособность реактора.
Люди приходили к Ольге неохотно, не хотели отрываться от работы, но без выдаваемых ею талонов с печатью их не ставили на довольствие. Только предъявив справку из первого отдела, можно было получить порцию еды в столовой, тёплую одежду (хватало не на всех) и временное спальное место в бомбоубежище. Ольга аккуратным школьным почерком вносила людей в толстую амбарную книгу – имя, фамилия, отчество, профессия, дополнительные умения, семейное положение… С последним было особенно плохо – многие семьи оказались разорваны катастрофой. Почти у всех кто-то остался с той стороны – жёны, мужья, дети, родственники… Ольга сначала пыталась их успокаивать, но получалось плохо, да и силы её были не беспредельны. Люди шли и шли, она выматывалась, от холода часто хотелось в туалет, а с этим уже были проблемы – туалет на этаже замёрз, в нём пришлось поставить обычное ведро, с соответствующим удобством. Она грелась чаем, кипятя чайник на походном примусе, и от этого в туалет приходилось бегать чаще. Поэтому вскоре она стала ограничиваться сухим казённым выражением сочувствия и заверением, что для преодоления последствий катастрофы делается всё возможное.
Иногда забегал проведать муж. Пил чай, рассказывал, что вывоз продуктов со склада закончен, что их много, но меньше, чем хотелось бы, и единственная радость в том, что не нужны холодильники – всё распрекрасно замерзает и так. С предметами быта – одеждой, мебелью, бытовой химией, постельным бельем и так далее – дела обстоят похуже, потому что единого склада промтоваров в досягаемости не нашлось. Приходится буквально очищать квартиры, а это долго, сложно и морально тяжело.
– Очень неловко входить в чужие дома, – жаловался Иван, – копаться в чужих вещах, забирать одежду, продукты, даже обмылки из ванной. Чувствуем себя мародерами какими-то…
К вечеру (определяемому теперь исключительно по часам) Ольга вымоталась настолько, что работу пришлось прервать. По длинным еле освещённым лестницам она спустилась в бомбоубежище. Ниже первого этажа пролегла граница тепла и холода – там обрывался намёрзший на стенах иней. Внизу ей положили миску какой-то каши с подливой, которую она съела, от усталости не разобрав вкуса, и указали свободные нары, покрытые слежавшимся влажным матрасом поверх крашеных досок. Девушка скинула войлочные боты и улеглась, укрывшись пальто. Мешал живот, в котором кое-кому приспичило потолкаться, и ломило от длительного сидения на холодном жёстком стуле спину, но усталость победила – она заснула, не обращая внимания на ходящих вокруг людей и плачущих детей.
Разбудил её муж.
– Рыжик, уже утро! Ну, насколько это можно назвать утром… – он был чёрный от усталости, сильно хромал, и на брюках проступили подозрительные пятна на левом колене. – Еле нашёл тебя, так ты под этим пальто спряталась!
– Ты что, так и не спал? – ужаснулась она.
– Некогда, столько было дел…
– Ложись немедленно, я тебе тут место нагрела. Ложись-ложись, даже слушать ничего не хочу! Если ты себя угробишь, никому легче не станет. А мне всё равно пора продолжать перепись.
– Ладно, – сказал Иван, садясь на нары и закатывая штанину, чтобы отстегнуть протез. – Но про кабинет свой забудь, спроси Вазгена, пусть тебе внизу где-нибудь уголок выделит. Там похолодало.
– Сильно?
– Очень сильно, – вздохнул он. – Минус пятьдесят. Снег, правда, прекратился, и температура падает уже не так быстро. Пришлось свернуть все работы наверху. Навалило столько, что ехать мог только полугусеничный, но у него на таком морозе трансмиссия не прокручивается. Вся техника встала, теперь только пешком…