Страница 38 из 86
Следующие пятнадцать минут я напряжённо слушал подробную инструкцию о распределении энергии по каналам и чакрам. Ненужной информации здесь не было. Любая ошибка могла стоить жизни. Слушая, я понимал, почему порталам обучают на последнем курсе. В меня сейчас за один урок пытались впихнуть знания всех последующих лет, помноженные на многочасовые медитации и тренировки.
Я даже начал сомневаться: а так ли уж мне нужен этот «бонус» от императрицы? Жил себе без порталов, не тужил, всё вывозил, в принципе…
— Не унывайте! — предостерёг Калиновский, видимо, заметив по выражению лица, что я не на позитиве. — В любом деле правильный настрой — половина дела.
Угу. Скажи это дворнику, которого посадили за пульт управления космическим кораблём…
— Дерзайте, Константин Александрович, — взмахнул руками Калиновский. — Самое сложное — это сосредоточиться одновременно на двух точках. На табакерке и на той точке в пространстве, куда вы хотите её отправить. В вашем поле зрения сейчас обе эти точки, что существенно всё упрощает. Поверьте, вы уже делали вещи куда более сложные.
— Какие, например? — удивился я.
Калиновский улыбнулся.
— Спасти от болезни великого князя долгие годы пытались лучшие специалисты как Российской Империи, так и заграничные приглашенные светила. Вам же потребовалась всего неделя, чтобы сделать то, чего никто из них не смог. А создавать порталы могут многие. Следовательно, это — легче.
— Знаете. А мне нравится ваша логика! — развеселился я. — Ну что ж, давайте попробуем.
Я сосредоточился. Сконцентрировался так, как никогда в жизни. Табакерка — точка в пространстве, табакерка — точка в пространстве…
Решившись, я подбросил табакерку так, чтобы она очутилась у меня перед глазами. Дальше — очень быстро! — энергия в нужные контуры, аккумуляция в чакре, визуализация образа, ментальное усилие…
Взрыв получился не такой громкий, как в спортзале. Как будто петарду взорвали под толстой книгой — был у нас в интернате такой случай. Сверкнула вспышка.
Я моргнул и увидел, что Калиновский лежит на полу, а на груди у него стоит целая и невредимая табакерка.
Ну, на пятьдесят процентов можно, конечно, поздравить себя с успехом…
Я подбежал к ректору, но начать реанимационные мероприятия не успел. Калиновский самостоятельно заморгал, зашевелился и сел. Табакерка скатилась с груди ему на колени.
— Неплохо, неплохо, господин Барятинский, — сипло похвалил Калиновский. — Но зачем вы создали такой большой портал? Мы ведь с вами условились, что достаточно размера табакерки.
— Ну… Табакерка ведь крутится в полёте, — сказал я. — А если бы не вписалась в форму?
Калиновский прокашлялся и ласково посмотрел на меня. Всё-таки он — прирождённый педагог. Я бы новобранцу за такой косяк уже заехал в зубы.
— Если бы она не вписалась в форму — при переносе повредило бы её, господин Барятинский. А так — повредило меня. К счастью, незначительно. — Калиновский чихнул и помотал головой, окончательно приходя в себя. — Я не настолько дорожу этой вещицей, чтобы ставить против неё свою жизнь — это первый момент. А второй: она бы прекрасно вписалась. Я ведь не зря проверил вашу реакцию в самом начале. Ваш мозг успел бы скорректировать образ.
— Ясно, — кивнул я. — Есть, отставить самодеятельность.
— Да уж, — прокряхтел Калиновский, поднимаясь с моей помощью с пола. — Вот что вам следует запомнить прежде всего, Константин Александрович: сейчас, на первом этапе обучения, мои инструкции нужно выполнять точь-в-точь, до последнего знака. И уж только потом настанет пора импровизировать и оттачивать мастерство. Выше нос, господин курсант! Как бы там ни было, а портал у вас получился. У большинства пятикурсников такое выходит лишь на пятом-шестом занятии.
Зато, наверное, без взрывов, — подумал я. Но об этом талантливый педагог Калиновский умолчал.
Он отряхнул брюки, отдал мне табакерку и жестом попросил вернуться на исходную позицию. Что я и сделал.
И-и-и… дубль два. Концентрация. Каналы. Чакра. Поток. Образ. На этот раз чёткий образ. Подбросить табакерку…
Бум!
С отчётливым и каким-то мультяшным звуком табакерка отскочила от лба Калиновского и упала к его ногам. Ректор поднял руку и потёр лоб.
— Извините, — пробормотал я, стараясь скрыть улыбку.
— Не за что, не за что, господин Барятинский. Это, собственно говоря, был триумф.
Калиновский наклонился и поднял табакерку. Осмотрел её, грустно усмехнулся и бросил мне. Я поймал.
— Можете прочесть гравировку. Полагаю, поймёте, почему я не очень дорожу этой вещью.
Я перевернул табакерку и поднёс к глазам, чтобы разобрать мелкий витиеватый шрифт.
«Моему дорагому другу Калиновскому В. Ф. съ благодарностью от Бѣлозѣрова В. А.»
— Люди меняются, — заметил я. — Вещи — только стареют.
Калиновский грустно улыбнулся:
— Может быть, вы и правы…
Верный своему слову, я перебрался из Барятино в академию, несмотря на самый разгар летних каникул. Администрация в лице Калиновского этому не только не препятствовала, но даже поощряла. Давая мне разрешение на проживание, Василий Фёдорович с грустью сказал, что вот, дескать, в прежние времена новички-первокурсники приезжали в академию, и та становилась их домом на ближайшие пять лет. Разъезжались только на Рождество, да и то не все. А уж о том, чтобы через день да каждый день ездить туда-обратно в течение учебного года и речи быть не могло.
Я молча проглотил этот потаённый упрёк. Кроме меня, насколько я знал, такой свободой в академии не пользовался никто.
Кто-то, впрочем, даже находясь в стенах академии наслаждался летом и каникулами. А моя жизнь, как всегда, кипела. Так кипела, что я не помнил, как добираюсь по вечерам до кровати.
Мой личный отряд по противостоянию тьме продолжал ежедневные тренировки. В отряде под моим началом находился даже Платон, и был он, надо сказать, худшим учеником. Возможно, потому что изначально, от природы был чёрным магом. А может, из-за солидного возраста. А может, из-за того и другого сразу… Но, в общем, получалось у него желаемое из рук вон плохо — по крайней мере, пока.
А самые большие успехи делала, как ни странно, Полли — хотя у неё до недавних пор не было даже личного оружия. Теперь появилось, и довольно оригинальное: лук со стрелами. Лук был вполне обыкновенным, он даже почти не светился — едва заметно мерцал. Зато стрелы пылали, как солнечные лучи.