Страница 32 из 86
Но письмо пришло уже на третий день после того, как великий князь Борис Александрович вернулся в отчий дом. Писал явно секретарь, под диктовку, но подпись поставил лично Его Величество. Меня приглашали во дворец.
Не теряя времени даром, я подхватил давно упакованный вещмешок и направился к гаражу. Да, всё это время я отдыхал в Барятино, стараясь не думать ни о чём, просто дышать, питаться и набираться сил. Мог бы проделывать всё это в академии, но предполагал, что письмо Его Величества скорее придёт сюда — и не ошибся.
Наш особняк в Барятино, как и обещал Витман, отремонтировали. Частью — при помощи Реконструкции, частью — при помощи чёртовой прорвы денег и такой же прорвы ремонтников. В спальне у меня теперь стояла новая кровать, компанию которой составлял новый стол.
Нина укатила в свадебное путешествие — не с лёгким сердцем, конечно, но мы с дедом настояли. Дед остался в городском особняке, сославшись на служебные дела. На самом деле мы прекрасно знали, что он просто терпеть не может перемен — даже если они касаются всего лишь приобретения новой мебели. Китти осталась при нём. Бегать по пятам за мной с некоторых пор опасалась. Таким образом, в Барятино жили теперь только мы с Надей, да прислуга.
Выйдя из комнаты, я постучал в соседнюю дверь.
— Костя? — отозвалась сестра. — Заходи.
Я толкнул дверь. Надя сидела за столом, что-то писала.
— Уезжаешь? — спросила она, не поднимая головы.
— Да. Во дворец, а потом — в академию. Скучать не будешь?
— Нет! — Надя подняла на меня взгляд сияющих глаз. — Я рассылаю резюме в лучшие театры города.
Я со вздохом опустился на кровать, поставив у ног вещмешок.
— Ты же понимаешь, что будет? — спросил я.
— Костя… — Надя встала. — Чем ты хочешь меня напугать? Тем, что дедушка станет гневаться? Но ты сам говорил: это — моя жизнь, и мне решать, что с нею делать. Когда мне исполнится восемнадцать, мы с Владимиром поженимся. Я возьму его фамилию, как бы там дедушка ни упирался. У Владимира есть доход, который он, полагаю, будет только приумножать.
«Этот будет, факт», — подумал я. И невольно улыбнулся.
Позавчера утром Вова примчался в Барятино сообщить, что вот буквально час назад к нему в мастерскую прибыл курьер и передал пакет с внушительной пачкой наличных внутри. К пакету прилагалась записка: «Вѣрному сыну Отѣчества для компѣнсацiи понѣсѣннаго ущерба».
Если перевести эмоции Вовы на язык аристократов, то он готов был послужить отечеству ещё не раз. Вместе с мастерской, а желательно — с тремя или пятью такими же «сараями». При условии, конечно, что разрушение каждого из них ему будут компенсировать столь же щедро. Подробностей я не запомнил, но, если верить Вове, на полученную компенсацию можно было смело купить очень приличный автосервис в очень приличном районе, и деньги ещё остались бы. Надя, вероятно, имела в виду в том числе это.
— А я — прекрасная актриса! — продолжила она, топнув ногой. — И я не собираюсь больше стыдиться своего таланта. Не хочу всю жизнь прожить, будучи всего лишь светской дамой — одной из сотен таких же светских дам. Однажды — и очень скоро, вот увидишь, Костя! — всё изменится. И тогда артистов будут уважать не меньше, чем сейчас уважают аристократов! Люди будут гордиться знакомством с артистами!
«И это — тоже факт», — подумал я.
— Кроме того, хорошие актёры очень неплохо зарабатывают, — продолжила Надя. — Я узнавала. Разумеется, это не тот доход, которым мы располагаем, будучи родом из Ближнего круга, но прожить на эти деньги я сумею. Вместе с Владимиром мы сможем позволить себе неплохую квартирку в Петербурге и даже приходящую домработницу.
— А с ним-то ты всё это обговаривала? — улыбнулся я.
— Нет… — Надя немного смешалась. — То есть, пока ещё нет. Но я уверена, что он меня поддержит! Или, ты думаешь, станет возражать? — Она обеспокоенно посмотрела на меня.
— Поддержит. — Я встал, привлёк к себе Надю, обнял её. — Не сомневайся! Владимир тебя во всём поддержит. И дед злиться тоже не будет.
— Почему? — удивилась Надя.
Потому что наш мир окутала Тьма, и он в любой миг может прекратить своё существование. Потому что даже смерть — не выход. И в сложившейся ситуации даже такой старый сухарь, как Григорий Михайлович, поймёт: лучше прожить отпущенное тебе так, как хочет сердце, чем перед ликом Тьмы рыдать о так толком и не начавшейся жизни.
— Просто верь мне, — сказал я. — Удачи, сестренка.
— Спасибо. И тебе тоже удачи, Костя! Передавай привет великому князю.
У дворца меня встретили, но в сам дворец не проводили, повели в парк. Я этому не особо удивился. Всё же парк не зря назывался «Царское село», представители правящей династии всегда охотно здесь гуляли.
Привели меня прямо к Башне-руине. Узнав путь, я немного занервничал. К чему бы это? С тех пор, как башня превратилась в голема, я в эту часть парка не заходил. И сейчас с удивлением увидел, что Башня-руина снова стала Башней-руиной, а не просто руиной. Как будто и не было здесь той невероятной битвы.
У входа в башню стояли двое гвардейцев. Императора я увидел на самом верху, стоящим у края смотровой площадки. Провожающий мне и слова не сказал, но приглашение было недвусмысленным. И я поднялся по винтовой лестнице.
— Надеюсь, вы не возражаете? — спросил император после приветствия. — Свежий воздух. Кроме того, мне нравится вид отсюда.
— Как будет угодно Вашему Величеству, — скромно ответил я.
Вид меня не сильно заинтересовал, в эстетах отродясь не ходил. Но из уважения уделил несколько секунд созерцанию окрестностей.
— Любопытно, как иногда судьба приводит тебя в те места, где ты был, казалось, вечность назад, — сказал император, глядя на стену зелёной листвы впереди. — Говорят, это — верный признак того, что какой-то жизненный этап завершается. Нельзя войти дважды в одну реку. Но обычно к тому моменту, как ты это поймёшь, ты уже вымок до нитки.
— Боюсь, изящная словесность — не мой конёк, Ваше величество, — сказал я.
Император улыбнулся:
— Знаю. Но ведь и вы знаете, что практически всё, что говорят люди — они говорят для самих себя.
Я тактично промолчал. Задумался, что же не так с императором. И ответ нашёлся быстро: он был расслаблен. Впервые с тех пор, как мы с ним повстречались, внутри государя не сжималась невидимая пружина, готовая распрямиться в любой момент.
И это меня… да. Меня это раздражало.