Страница 59 из 139
Кавказском фронте в сравнении с нашим было значительно хуже, так как голод, холод и различные эпидемии вызывали большие потери в их личном составе. Настоящим бичом турецкой армии стало массовое дезертирство аскеров»8. Русские и турецкие войска как бы соревновались в разложении. При этом полный развал одной из сторон давал другой возможность восстановления.
18 апреля британский посол в России вручил Н. Н. Покровскому записку, в которой обращалось внимание на необходимость совместного выступления в этом регионе. «Великобританский военный совет уверен, – гласил документ, – что российское правительство серьезно внушит командующим на Кавказе и в Месопотамии мысль о жизненной необходимости действовать в этих направлениях против турок со всей возможной энергией»9. 9 (22) апреля Деникин сообщил генералу Генбери-Вилльямсу о том, что Кавказской армии было дано распоряжение «развивать активные действия» как в Месопотамии, так и на мосульском направлении10. Реализовать эти обещания не удалось. Уже в марте – апреле 1917 г. разложение воинской дисциплины в частях Кавказской армии достигло такого размаха, что англичане, уже установившие 1 апреля 1917 г. контакт с русскими войсками в районе Ханекина11, решили за благо отступить к Багдаду. Попытки оказать помощь наступавшим на Мосул русским войскам путем организации отвлекающей операции на другом участке Кавказского фронта закончились неудачей, и в августе Ставка приняла решение отложить наступление на Мосул на срок не ранее ноября 1917 г.12 К началу осени 1917 г. в Персии боеспособными оставались только 1-я Кавказская казачья дивизия, Кубанская конная бригада, отряд войскового старшины Л. Ф. Бичерахова. Участник этих событий вспоминал: «Турки приободрились и почти повсюду, как на нашем фронте, так и в Месопотамии, перешли в наступление. Получавшие субсидии от турецких и немецких эмиссаров, курдские племена обнаглели, нападали на наши тылы и рвали коммуникации»13.
«Именно на Востоке последствия падения России ощущаем мы особенно остро, – отмечал 9 мая 1917 г. в своем секретном докладе начальник имперского Генерального штаба генерал В. Р. Робертсон. – Два месяца назад, когда мы получили определенные обещания взаимодействия с русскими против турок, казалось, что имеется хорошая возможность, ввиду которой мы должны быть в состоянии помочь русским утвердиться на Тигре в Мосуле, таким образом определенно удержать Месопотамию и сократить наши силы на этом театре, сконцентрировав тем временем наши усилия в Палестине с целью нанесения поражения Турции. После этого мы получили ясное уведомление от Алексеева, что в этом году он не сможет предпринять никакого наступления силами своей главной Кавказской армии»14.
Поскольку требуемое для возмещения потери русской поддержки увеличение британских сил в Месопотамии с 70–80 тыс. до 150–200 тыс. было невозможно, командующему британским корпусом генералу Моду рекомендовалось проявлять максимальную осторожность в действиях в Персии.
Смена командующего Персидским корпусом генерала Н. Н. Баратова усилила подозрения англичан о том, что новое русское правительство или не желает, или не может бороться с разложением армии, или не понимает опасности происходящего. Рисковать же Багдадом, который они приобрели с таким трудом, англичане, естественно, не хотели15. В апреле – июле 1917 г. британский экспедиционный корпус сосредоточился на действиях на мосульском направлении, отбросив турок на 100 км от города16.
Союзники имели основания для сомнений относительно возможности сотрудничества с русскими. Баратов попал в «черный список» Гучкова именно потому, что был очень популярен. В результате его вывели из строя из-за обычной для интриганов комбинации: Баратов был направлен в Тифлис, на смену Юденича17.
Революция изменила и планы взаимодействия с союзниками на других фронтах. Чистка командного состава, проводившаяся в армии Гучковым, дала знать о себе и в Салониках: в Россию был отозван генерал-майор М. К. Дитерихс. Вслед за этим сменилось несколько командующих. Параллельно шел процесс демократизации, или разложения, русских частей. Полки требовали вывода во вторую линию, началось братание с болгарами. В конце концов, значительную часть русских солдат союзное командование вынуждено было разоружить и выслать в лагеря в Северной Африке18. Попытки генерала М. Саррайля перейти в наступление в апреле и мае 1917 г. закончились провалом19.
Временное правительство, его друзья и враги
16 апреля 1917 г., Джордж Бьюкенен отправил в Форин оффис письмо, в котором содержался отчет о встрече с главой Временного правительства. Князь Львов был полностью удовлетворен развитием ситуации в армии и никак не мог понять причин «пессимизма» британского посла. Львов и его коллеги считали, что при новом режиме армия проявит гораздо лучшие боевые качества, чем при Империи. Подобные ожидания никак не соответствовали информации, которую английское посольство получало от своих сотрудников. Ссылаясь на нее, Бьюкенен призвал Львова немедленно принять меры для того, чтобы остановить деятельность «социалистических агитаторов» в армии и на фронте. Львов оставался оптимистом, считая, что на фронте существуют только два опасных участка – Рига и Двинск, все остальное не вызывало у него опасений. Львов был абсолютно уверен, что армия сама хочет расправиться с Советами, а Временное правительство не идет навстречу этим пожеланиям по причине риска быть обвиненным в подготовке контрреволюции. Агитаторов Львов не боялся1.
Между тем они уже достигли немалых успехов. 30 марта (12 апреля) Л. Б. Каменев в передовой статье «Правды» – «Заявление Временного правительства о войне» – открыто требовал немедленного начала переговоров о мире, если только это правительство действительно желает мира без аннексий и контрибуций. «Если намерения Временного правительства действительно таковы, как оно заявляет, – писал он, – то не должно медлить ни одной минуты, ни одна капля русской крови не должна быть пролита, оборона, не стратегическая, а в истинном смысле слова, начинается только тогда, когда открыто и официально предлагается мир на условиях, выработанных и одобренных лучшими умами мировой демократии»2. Эти требования были уже поддержаны и некоторыми частями гарнизона столицы.
1-й запасный полк в тот же день потребовал от правительства немедленного обращения к «народам всего мира» о готовности вести мирные переговоры. Неясно было, с кем требовали начать переговоры – с правительствами или народами, но резолюция заканчивалась весьма энергично и недвусмысленно: «В ожидании этого мы деятельно готовим защиту нашей свободы как от внешнего, так и от внутреннего врага»3.
Лучшие умы, упомянутые Каменевым, уже стремились в Россию из эмиграции. Некоторым повезло не так, и они, как Ленин, вынуждены были остаться в Швейцарии и «изнывали в ней, тщетно пытаясь проложить дорогу домой через страны Антанты»4. Ленин и его сторонники занимали антивоенную позицию, и поэтому ни Париж, ни Рим, ни Лондон не давали согласия на их проезд через собственную территорию5. Уже 6 (19) марта вождь большевиков изложил свою позицию следующим образом: «Наша тактика – полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата – единственная гарантия; немедленные выборы в Петроградскую думу; никакого сближения с другими партиями»6. В тот же день план переезда в Россию через Германию был впервые предложен Ю. О. Мартовым. Он был поддержан всеми социал-демократами, находившимися в эмиграции в Швейцарии7. С помощью швейцарских социалистов Ленин получил возможность войти в контакт с немецкими социалистами и представить с их помощью просьбу разрешить возвращение российских эмигрантов на родину через территорию Германии на условиях экстерриториальности железнодорожного вагона8.