Страница 57 из 139
Сильные люди в погонах, и особенно в генеральских, явно вызывали опасения новой власти. Очевидно, она не могла забыть чувства бессилия в первые часы и даже дни своей победы. Часть военных, вызывавших особое недоверие прогрессистов, подверглась аресту. Другая часть стремилась разными способами добиться доверия новой власти. Так, например, Шавельский во время визита Гучкова в Ставку стал доказывать, что в последнее время был в немилости у императора95. Другие начали демонстрировать свою лояльность революции, украшаясь большими красными бантами. Одним из первых был генерал Н. И. Иванов. Особенно активен был Брусилов96. Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта не ограничивался этим. Он также не упускал возможность декларативных заявлений. 18 (31) марта Брусилов заверил Гучкова в том, что его фронт един как никогда и готов довести войну до победного конца97. Талантливый и беспринципный человек, этот генерал явно готовился в поход за желанным для него постом Главковерха и демонстрировал свою готовность к сотрудничеству с новыми властями. Он постоянно говорил о своей поддержке революции и новых веяний и о том, что заставило его поддержать государственный переворот в Петрограде: «Демократия и радикальные группы всегда были козлом отпущения. Их не игнорировали, а гноили. Прогрессивные идеи принимались как вредные, смутьянские идеи. Но с того момента, как было потоптано дворянство, пришиблено земство и город, и началась расправа с отдельными представителями царской семьи, для меня было ясно, что гнева народного не удержать, он сметет все преграды, какие окажутся на пути»98.
После Пскова Гучков отправился в Могилев. 19 марта (1 апреля), после встречи с Алексеевым, он обратился на собрании сотрудников Ставки с приветствием и пообещал им, что протекционизму и фаворитизму при назначениях будет положен конец и только талантливые, свободные и честные люди будут назначаться на ответственные посты. Алексеева Гучков не особо хвалил, но обещал, что генерал будет оставлен в должности, но его штаб будет значительно сокращен99. После визита Гучкова в Ставку в высшем командовании армии началась, по словам Кондзеровского, «в полном смысле слова, чехарда»: «Перемены были массовые, так что почти ни один начальник дивизии не оставался на своем посту; весь командный состав был переменен, все переезжали с одной должности на другую или были выброшены по “непригодности”, и все это незадолго до готовившегося большого весеннего наступления»100.
Реализация проскрипционных списков, составленных еще до визита Гучкова в Могилев, весьма удачно для планов последнего совпала с весьма показательными событиями на русско-германском фронте. Первые результаты процесса демократизации армии проявились уже в апреле 1917 г. при ликвидации немцами Черевищенского плацдарма на Стоходе, с большим трудом захваченного русскими войсками в августе 1916 г. в ходе наступления под Луцком101. Армия все меньше хотела воевать и все охотнее прислушивалась к германской пропаганде, задачи которой на этом этапе полностью соответствовали целям большевиков. Уже 2 апреля 1917 г. Бьюкенен в своем письме в Лондон отмечал характерные признаки нового времени: «Русская идея свободы заключается в том, чтобы смотреть на все легко, требовать удвоения зарплаты, демонстрировать на улицах и тратить время в разговорах о принятии резолюций на публичных собраниях»102.
19 марта (1 апреля)«Правда» почти полностью и без обычной для себя классовой оценки воспроизвела речь германского канцлера в рейхстаге. «Положение, которое мы должны занять по отношению к событиям в России, представляется нам вполне и сводится к дальнейшему соблюдению принципа невмешательства во внутренние дела иностранных государств. (Возгласы одобрения.) Наши недоброжелатели уже теперь во всех частях света распространяют известие о том, что Германия намерена уничтожить свободу, только что завоеванную русским народом и что император Вильгельм хочет восстановить власть царя над его бывшими в рабстве подданными. Это ложь и клевета, что я здесь торжественно и заявляю. Каким образом русский народ устроит своим домашние дела, зависит только от него и нисколько нас не касается. (Возгласы одобрения.) Единственное, чего мы желаем, – это того, чтобы положение в России сделало это государство твердым оплотом мира (возгласы одобрения) и привело к созданию такого положения вещей, которое обеспечило бы новое сближение между двумя народами, предназначенными к поддержанию между собой добрососедских отношений, что будет нами с радостью приветствовано. (Возгласы одобрения)»103. Итак, ни России, ни ее революции ничто не угрожало.
Уже через два дня немцы преподнесли урок, из которого можно было сделать вывод, сколько на самом деле стоит эта демагогия. Червищенский плацдарм длиной в 8 верст имел максимальную глубину до 3,5 верст. На этом пространстве было устроено 4 параллельные линии окопов из дерева и торфа, связанные между собой многочисленными ходами сообщения. Перед первой линией находились слабые проволочные заграждения. С восточным берегом плацдарм был связан 3 проездными и 12 пешеходными деревянными мостами. Плацдарм находился на участке обороны 3-го армейского корпуса, состоявшего из 27, 73 и 5-й стрелковых дивизий (еще одна – новая 171-я – формировалась в тылу). Гарнизон Червищенского плацдарма состоял из 18 батальонов, остальные находились за Стоходом. Русская артиллерия состояла из 81 трехдюймового орудия 6 мортир и 17 тяжелых орудий104.
О готовившемся германском наступлении незадолго до его начала сообщил перебежчик, француз из Эльзаса. Для наступления немцами была выделена Ландверная дивизия. Поначалу перед ней даже не ставилась цель полного уничтожения плацдарма, а только захват южной части русских позиций105. Из 18 батальонов только 10 были выделены непосредственно для атаки. Их поддерживали 75 батарей, 285 орудий и 100 минометов. Весенний разлив реки усложнил связь плацдарма с восточным берегом, вода затопила часть окопов и снесла большую часть мостов, с трудом держались только 1 проездной и 2 пешеходных106. Затопленная пойма достигла ширины 1 тыс. метров. 21 марта (3 апреля) 1917 г. в 6 часов утра немцы начали артиллерийский обстрел, подготовленный Брухмюллером107. А. В. Горбатов вспоминал: «На рассвете началась канонада, какой раньше мы не слышали. Огонь велся одновременно по окопам, по всем мостам, по артиллерии, включая стоящую на восточном берегу Стохода. За короткое время все мосты через реку были разрушены, так как большая часть их была хорошо видна противнику»108.
Начав в 3 часа ночи обстрел, немцы добились того, что к 7:30 всякая связь восточного берега с плацдармом была прервана. К полудню обстрел стал затихать, и противник предпринял ряд демонстраций с целью выяснения состояния обороны. Ближе 13:00 в атаку пошла пехота109. И хотя первая атака немцев была отбита, войска оказали в целом слабое сопротивление, к вечеру плацдарм был захвачен, в плен попало 150 офицеров и около 10 тыс. солдат. Ставка при этом не смогла даже выяснить состав потерь, так как невозможно было понять, что скрывается за графой «без вести пропавшие»110. Наиболее упорное сопротивление оказала только русская артиллерия. Немцы заявили, что их общие потери составили 400 человек111. «Наше небольшое дело на Стоходе вчера, – отмечал Гофман, – прошло хорошо – 9000 пленных, включая 4 командира полка, 15 орудий, 200 пулеметов и траншейных мортир – очень хороший результат. Я рассчитывал на 3000 в начале дела. Русская армия разлагается»112.
Обращает на себя внимание то, что в условиях окружения количество плененных офицеров было относительно невелико, что может быть объяснено или некомплектом офицеров во фронтовых частях (который, конечно, имел место, но никак не доходил до соотношения 1,5 офицера на 1 тыс. солдат), или тем, что именно офицеры дивизий, оборонявших плацдарм, в отличие от своих деморализованных подчиненных, сопротивлялись до последнего. Успех был столь велик, что германское правительство испугалось, что политические последствия этого наступления в России могут затмить по значению тактический успех на фронте. Существовали опасения, что оно вызовет подъем настроений в пользу продолжения войны у русских солдат. Немцы опасались повторения опыта с Вальми, когда прусское вторжение вызвало подъем патриотизма в революционной Франции. Однако они всего лишь опасались этого, боязни не было: лучшие солдаты России, по их мнению, были уже перебиты113.