Страница 34 из 44
«Я находил эту поездку хуже, чем несвоевременной, прямо глупой, – вспоминал А. А. Брусилов, – и нельзя не поставить ее в вину бывшему тогда Верховному главнокомандующему Великому Князю Николаю Николаевичу… Я относился к ней совершенно отрицательно по следующим причинам: всем хорошо известно, что подобные поездки царя отнимали внимание не только начальствующих лиц, но и частей войск от боевых действий; во-вторых, это вносило некоторый сумбур в нашу боевую работу; в-третьих, Галиция нами была завоевана, но мы ее еще отнюдь не закрепили за собой, а неизбежные речи по поводу этого приезда царя, депутации от населения и ответные речи самого царя давали нашей политике в Галиции то направление, которое могло быть уместно лишь в том крае, которым мы овладели бы окончательно. А тут совершалась поездка с известными тенденциями накануне удара, который готовился нашим противником, без всякой помехи с нашей стороны, в течение двух месяцев. Кроме того, я считал лично Николая II человеком чрезвычайно незадачливым, которого преследовали неудачи в течение всего его царствования, к чему бы он ни приложил своей руки. У меня было как бы предчувствие, что эта поездка предвещает нам тяжелую катастрофу»18. И хотя А. А. Брусилов вполне заслуженно пользовался репутацией политического хамелеона, в его словах содержится немало истины, особенно в оценки невезения императора.
Такой же несвоевременной считал эту поездку и М. В. Родзянко, который, судя по его воспоминаниям, предвидел все, даже оставление в ближайшем будущем Галиции: «Мне это посещение казалось несвоевременным, и я в душе осуждал Великого Князя Николая Николаевича»19. Тем не менее председатель Государственной думы и сам отправился приблизительно в то же время в Галицию, проведя там около месяца20. Посещение «освобожденной подъяремной Руси» было в это время весьма популярным среди членов Государственной думы, да и не только среди них. «Все только и говорили, – вспоминал А. И. Спиридович, – о возвращении России древних родных областей с русским населением, которое старались ополячить, но которое, как думали, остается в душе русским»21. Что касается М. В. Родзянко, то активность, которую он проявлял во время своей поездки, вызвала ревнивое внимание министра внутренних дел, увидевшего в ней желание оттенить собой присутствие императора.
«Затемнить свет Вашей славы, Ваше Величество, и ослабить силу и значение святой искони и всегда спасительной на Руси идеи самодержавия, – докладывал 27 апреля 1915 г. Николаю II Н. А. Маклаков. – Восторг и умиление, оставшиеся во Львове после Вашего там пребывания, и радость, вызванную Вашими словами, надо было заслонить пред лицом всего народа, надо было покрыть чествованием Родзянко, который всегда и всюду добивается поставить народное представительство на несвойственную ему высоту, в положение вершителя судеб России и всего мира. Это представительство всемерно и сознательно выдвигают в противовес и противоположность Вашей, Богом данной Вам власти, Ваше Императорское Величество. На Карпатах льется русская кровь, и идут ожесточенные бои, и гремят вражеские пушки, а во Львове в присутствии и. д. генерал-губернатора, военных и гражданских властей и учащихся чествуют председателя одной из законодательных палат в России. Говорят ему речи, выслушивают его ответы, и не гимн, наша родная молитва за Царя, гремит в этом официальном собрании, а какие-то музыкальные номера исполняются до поздней ночи»22.
На «внутреннем фронте» все стремились использовать в свою пользу победы Юго-Западного фронта. Пожалуй, только погода действительно благоприятствовала этому выезду монарха за границы своей империи. В Галиции в это время стояли исключительно теплые, солнечные дни23. Оценки своевременности визита императора, данные в позднейших воспоминаниях, как мне представляется, свидетельствуют не сколько о предвидении или политической позиции их авторов, сколько о силе шока, который испытало вскоре русское общество. События, которые после приезда императора в Галицию произошли в районе Карпат, нанесли серьезный удар по авторитету верховной власти, и естественным было желание мемуаристов дистанционироваться от них. Но весной 1915 г. Николаю Николаевичу необходимо было посещение монархом Восточной Галиции, где он мог бы продемонстрировать плоды победы, своей победы. После этого главковерху было бы легче требовать изменений в правительстве империи, а Николаю II – труднее отказывать в этих просьбах.
Поездка началась на пограничной станции Броды, куда утром 9 (22) апреля прибыл император. Здесь его ждал великий князь со свитой, начальником штаба и генерал-квартирмейстером. Расстояние приблизительно в 100 км до Львова они проделали на автомобилях. Их сопровождали великие князья Петр Николаевич, Александр Михайлович и принц Петр Ольденбургский. На въезде в город их встретила хлебом-солью «жиденькая делегация» представителей местной общественности, подобранной генерал-губернатором Г. А. Бобринским. С самого начала поездка начала принимать форму политической акции, а не простого посещения войск24.
Власти постарались придать визиту Николая II и Николая Николаевича триумфальный характер, особенно это было заметно в самом Львове. «Им готовили торжественную встречу, – вспоминал бывший в это время в городе М. В. Родзянко, – строили арки, украшали город гирляндами и флагами»25. На улицы и площади города вышло огромное количество людей. «Известие о приезде Государя Императора во Львов было опубликовано в сегодняшних утренних изданиях и расклеено по городу, – сообщал «Голос
Москвы». – Город стал быстро принимать торжественный, праздничный вид. На всех домах появились национальные флаги, улицы наполнились тысячной толпой крестьянства Львовского и соседних уездов, прибывшего встречать Государя Императора всей объединенной Руси. Многие крестьянские депутации явились со знаменами Союза русских дружин. Погода выдалась на редкость славная. Весь день стояла настоящая летняя жара»26.
Настроение людей было настолько радушным, что мысли об опасности покушения исчезли даже у генерала А. И. Спиридовича27. «Встреча Государя во Львове, занятом в то время нашими войсками, – отмечал генерал-майор Д. Н. Дубенский, – произошла торжественно, как будто этот город никогда не был австрийским городом»28. Львов уже к началу 1915 г. довольно удачно преодолел последствия смены властей: магазины были открыты, улицы заполнены людьми, война как бы и не чувствовалась29. Столица Восточной Галиции понравилась императору, он уделил ей место и в письме жене: «Очень красивый город, немножко напоминает Варшаву, пропасть садов и памятников, полный войск и русских людей»30. В своем дневнике он также отметил: «Город производит очень хорошее впечатление, напоминает в небольшом виде Варшаву, но с русским населением на улицах»31.
Менее сановитый очевидец вспоминал, как выглядела в это время столица Восточной Галиции: «Русифицированный Львов распластывается с холопской угодливостью. Городовые, газетные киоски, гостиничные лакеи плещут избытком патриотической ретивости. Улицы переполнены полицейскими, матерной бранью и русскими факторами. На вывесках полотняные ленты с выразительными надписями: «Петроградский базар», «Киевская кофейня»… Мальчишки бойко выкрикивают названия русских газет. Много погон, аксельбантов и звякающих шпор. Много автомобилей и шелка. Всюду искательные слова и зазывающие улыбки»32.
Император по приезде во Львов проследовал на молебен в манеж, превращенный в военную церковь на 10 тыс. человек, где его встретил приветственным словом архиепископ Евлогий, затем посетил военный госпиталь, после чего на балконе генерал-губернаторского дворца сказал короткую речь «крестьянам, пришедшим из окрестностей»: «Спасибо за сердечный прием. Да будет единая, могучая и нераздельная Русь. Ура!». Это была декларация воссоединения «подъяремной Руси», то есть Восточной Галиции, с Россией, перепечатанная почти во всех центральных газетах. После речи император принял парад почетного караула, на правом фланге войск шли Николай Николаевич, Н. Н. Янушкевич, Г А. Бобринский. Во дворце прошли прием, обед и раут, на которых в основном присутствовали военные и члены императорской фамилии. Г. А. Бобринский получил погоны генерал-адъютанта. Проведя ночь во дворце, как он не без удовольствия писал – на кровати Франца-Иосифа, Николай II отправился дальше. На следующий день он принял доклад о положении на фронте и отбыл из города33. Его населению была объявлена высочайшая благодарность «за радушную встречу и порядок, который поддерживался самим населением»34.