Страница 44 из 47
Таким образом, обладая колоссальными полномочиями, главнокомандующий не был свободен в этом важнейшем вопросе. «Великий князь хотел привлечь генералов Палицына и Алексеева на наиболее ответственные посты Ставки, но Государь после того, как великий князь изъявил свое согласие, просил принять штаб в уже сформированном составе. Великий князь подчинился желанию Государя», – вспоминал отец Георгий (Шавельский)98. Об этом же говорит и В. И. Гурко, с той разницей, что ближайших сотрудников главнокомандующего подбирал военный министр99. Кроме того, в «Положении о полевом управлении войск в военное время», утвержденном непосредственно перед войной, 16 (29) июля 1914 г., не было четкой формулировки, подчинявшей главнокомандующему военного министра. Министр отвечал за укомплектование и снабжение армии, ведал прохождением службы личным составом. Взаимоотношение боевого управления и планирования с боевым снабжением и тылом осталось нерешенным. Это была застарелая болезнь русского военного механизма, в рамках которой межличностные отношения приобретали особое значение. Эти отношения у Верховного главнокомандующего и военного министра были враждебными.
Во всяком случае, по существующему «Положению…» назначение начальника штаба относилось к прерогативе императора, а генерал-квартирмейстер, дежурный генерал, начальник военных сообщений избирались военным министром по докладу начальника Генерального штаба, представители ВМС и МИДа назначались соответствующими министерствами по соглашению с военным министром100. Великий князь лично не был знаком практически ни с одним из своих ближайших сотрудников по Ставке, даже со своим начальником штаба. П. К. Кондзеровский вспоминал: «До выезда нашего в Ставку Янушкевич несколько раз ездил в имение великого князя Знаменское. Всем же остальным было указано, что великий князь познакомится с чинами штаба по приезде в Ставку»101. Из своего имения под Петербургом Николай Николаевич и отдал одно из первых своих распоряжений: всему штабу оставаться на месте, а Гвардейскому корпусу отправляться на Северо-Западный фронт, в распоряжение генерала П. К. Ренненкампфа102.
Впервые сотрудники Ставки увидели великого князя в качестве главнокомандующего утром 31 июля (12 августа) 1914 г. в церкви Главного штаба на молебне103. Многие из офицеров Ставки познакомились друг с другом или на этом молебне, или в поезде, или даже по прибытии на место дальнейшей службы104. Штаб Верховного главнокомандующего по плану должен был выехать к постоянному месту дислокации на 14-й день мобилизации, объявленной 17 (30) июля 1914 г. Поздно вечером 31 июля (12 августа) 1914 г. поезд главнокомандующего отправился от станции Новый Петергоф к фронту105. Николай II приехал проститься с Николаем Николаевичем и проводить его: «Плавно, без свистков, тихо отошел поезд, увозя великого князя с его штабом в Ставку. Государь последний благословил и обнял Верховного главнокомандующего»106. В полночь ушел второй поезд с чинами Ставки: «…на слабо освещенном перроне вокзала не было ни провожающих, ни публики»107.
Ставка Верховного главнокомандующего в Барановичах, устройство и планы
Местом расположения Ставки было избрано местечко Барановичи – важный железнодорожный узел в Минской губернии. До выезда оно держалось в секрете даже для чинов штаба главнокомандующего1. Поезд великого князя шел как обычный, пропуская военные эшелоны, для того чтобы не нарушать мобилизационного расписания железной дороги. Поскольку прямой путь на Барановичи из Петербурга через Двинск и Вильну занимали воинские эшелоны, был выбран кружной маршрут2. Главнокомандующий решил не пользоваться привилегией безостановочного движения, и в городе Лида его поезд простоял пять часов. В результате движение по линии Санкт-Петербург – Бологое – Седлицы вместо обычных для мирного времени 25 часов заняло 57. Второй поезд с чинами Ставки обогнал состав главнокомандующего в дороге3. В пункт назначения поезд великого князя прибыл в девять часов утра 16 августа4.
Ставка располагалась под Барановичами в районе окруженных лесом казарм железнодорожной бригады, ушедшей на фронт перед самым прибытием штаба Верховного главнокомандующего5. «Ряды солдатских бараков и офицерских домиков, – вспоминал генерал А. И. Спиридович, – в порядке и просторно раскинулись среди сосновой рощи, соединяемые аккуратными дорожками. Деревянная церковь с колокольней придает поселку уютный вид. За ним тянется довольно густой сосновый лес»6. Место было не только живописным, но и весьма спокойным. «Жизнь в Ставке, – отмечал ее генерал-квартирмейстер, – отличалась необыкновенной размеренностью и регулярностью»7.
Британский военный агент в России вспоминал: «На самом деле, трудно было представить что-нибудь менее напоминающее войну, чем наши окрестности. Мы располагались в середине очаровательного хвойного леса, все вокруг было тихо и мирно. Мы вдвоем (А. Нокс и маркиз де Лагиш. – А. О.) удивились практическому уму русских, выбравших такое спокойное место для своего штаба и начавших работу с полным спокойствием и абсолютным отсутствием суеты»8. «Это было унылое, Богом забытое местечко, недалеко от знаменитой Беловежской пущи, где под охраной государства обитали последние европейские зубры… – по-своему описал это спокойствие великий князь Кирилл Владимирович. – Место это было глухое, оторванное от цивилизации и далекое даже от войны: мы располагались в 65 милях от фронта»9. Тишине способствовали плотная охрана (ближняя – Гвардейский жандармский батальон и общая – лейб-гвардии Казачий Его Величества полк, команда агентов Петроградского охранного отделения, чины общей полиции)10 и строгий распорядок жизни Ставки11.
Внешне быт ее сотрудников отличался простотой и скромностью, удивительной для современников, смотревших на войну глазами человека XIX в., привыкшего к романтически-помпезному взгляду на вещи. Этому способствовало и то, что в Европе давно, с 1878 г., не было большой войны. Военный корреспондент «Таймс» в России, посетивший Ставку в самом начале войны, сделал следующий вывод из увиденного: «Хотя Россия и монархия, здесь больше социального и гражданского равенства, чем в любой другой стране, которую я знаю, и люди самого высокого положения являются самыми демократичными на деле. Дворянство гораздо более демократично, чем американские миллионеры, и подчиненные относятся к ним с гораздо меньшим подобострастием, чем это принято в Англии и Америке по отношению к нуворишам»12. Официальный историограф императора, впервые прибывший в Барановичи вместе с Николаем II 21 сентября (4 октября) 1914 г., описал то, что так потрясло американского визитера, несколько лаконичнее: «То, что называется Ставкой, представляет собой участок железнодорожного полотна, на котором стоят вагоны разных классов»13.
Чины штаба Верховного главнокомандующего размещались в двух поездах: в одном жили сам Николай Николаевич (младший) с состоящими при нем генералами и офицерами (великий князь, его начальник штаба и генерал-квартирмейстер занимали по отдельному вагону), военные представители союзников, протопресвитер, в другом – остальные чины Ставки. Канцелярии располагались в железнодорожных домиках при путях14. Для поездов была построена специальная ветка у окраины Барановичей. Рядом с ними были разбиты цветники, проложены деревянные тротуары, построены навесы над вагонами и, для того чтобы душными летними днями легче было проводить совещания, рядом с ними установили большой шатер15. Не без претензий были выбраны и вагоны поезда Верховного главнокомандующего – бывший состав Nordic Express, курсировавший до войны между Берлином и Санкт-Петербургом16.
Во всяком случае, этот выбор хорошо иллюстрирует настроения в штабе Николая Николаевича. Как отмечал генерал Ю. Н. Данилов: «Основную мысль движения на Берлин русское Верховное главнокомандование преследовало в течение всего первого периода войны. Но, конечно, эту мысль надо понимать не в прямом, а в переносном ее значении»17. Поезд великого князя стоял у дома, где раньше располагался командир железнодорожной бригады. В этом небольшом здании находилось управление генерал-квартирмейстера, к нему были подвены прямые провода связи с фронтом и Петроградом. Правда, первые несколько недель войны в Ставке работала всего одна радиостанция, мощность которой не превышала 600 слов в час. Этого было явно недостаточно для оперативной связи со штабами фронтов, и в конце сентября 1914 г. были установлены прямые линии телеграфной связи с Ровно и Холмом18.