Страница 12 из 18
– Бросайте оружие! – срывающимся голосом кричит Ольга Николаевна. – Вы окружены армией Артанского князя Серегина. И ты, дядя Кир, в первую очередь!
Кирилл Владимирович, словно в тумане, видит, как подчиненные ему матросы роняют на землю свои винтовки (ибо не родились еще такие дураки, которые решились бы воевать с артанцами), и понимает, что его императорство закончилось, даже не начавшись. При вооруженной поддержке со стороны Артанского князя Ольга Николаевна отберет у него вожделенный престол с необычайной легкостью, так как во всех кругах общества, за исключением тех, что непосредственно причастны к заговору, авторитет этого получеловека-полуархангела непререкаем.
В последнем порыве отчаяния неудачливый претендент на престол выхватывает револьвер и, направив его на законную наследницу, несколько раз давит на спуск. Но вместо выстрелов слышатся слышит звуки: «щелк, щелк, щелк, щелк». Осечка за осечкой… ибо так пожелал бог русской священной оборонительной войны.
Заговорщики замерли в оцепенении, и лишь молча наблюдали за нелепыми потугами неудачливого убийцы. Поняв тщетность своих попыток, ВК Кирилл роняет револьвер и смотрит на происходящее выпученными глазами, в которых застыл мистический ужас.
В это же самое время из стремительно сгустившейся прямо над Императорским павильоном тучи начинают падать крупные капли холодного дождя, тут же переходящего в проливной ливень. Над горящим вагоном с шипением поднимаются клубы белого пара, и вот уже пожар потушен, а все заговорщики вымокли до нитки, и теперь напоминают мокрых крыс. Первыми в Тридесятое царство уводят сдавшихся матросов Гвардейского экипажа. Ничего особенного им не будет: обсохнут на жаре, придут в себя, немного послушают большевистских агитаторов, а потом вернутся в свои казармы. В любом случае, во время разборок в высшем эшелоне они тут лишние.
Тем временем царский вагон окончательно погас, и чины охраны, натянув на руки кожаные перчатки, лезут в нагромождение еще дымящих и парящих обломков и достают оттуда вполне себе целые и даже не закопченные окаменевшие тушки Николая Александровича, Александры Федоровны и двух остававшихся внутри телохранителей. Те двое, что успели выйти из вагона на перрон, уже поставлены на ноги, и теперь производят впечатление манекенов из магазина готового платья. И всех прочих заколдованных также выстраивают в один ряд вместе с ними. Особенно впечатляет фигура русского императора, сжимающего в правой руке обломок поручня, за который он держался в момент взрыва. Заговорщики начинают с тоской осознавать, что эту выставку перед ними организуют неспроста…
Вот выходит вьюнош (уже не мальчик, но еще не молодой человек) и по очереди прикасается ко всем «манекенам» правой рукой. И те… оживают! Что за чудо? Заговорщики смотрят на это диво, и глаза их от удивления вылезают из орбит. Каждому из них хочется поморгать, ущипнуть себя, но тем не менее с ужасающей ясностью до них доходит понимание: это все правда.
Император с интересом смотрит на свою руку, в которой зажат обломок поручня, затем бросает его на землю; делает он это так, словно отсекает от себя все лишнее. Оборачивается, несколько секунд смотрит на взорванный, еще дымящийся вагон. Затем обводит взглядом всю мизансцену, слегка кивает, и, одернув шинель и кашлянув для вескости, произносит этаким нарочито невозмутимым тоном:
– Так значит, уже все, Сергей Сергеевич?
– Да, уже все, Николай Александрович, – отвечает ему самовластный Артанский князь.
– Благодарю вас, все прошло просто великолепно, не больно, и даже почти не страшно, – говорит император и оборачивается к супруге: – Аликс, дорогая, ты в порядке?
– Благодарю тебя, дорогой Ники, я в порядке, – отвечает императрица. – По крайней мере, удовольствие наблюдать изумленные рожи твоего кузена Кира и господина Гучкова превышают наши сожаления от вида разгромленного вагона. Как я их обоих ненавижу! – Ее горящий взгляд, кажется, способен впечатать этих двоих в землю: ненависть и торжество светятся в нем, отчего те сжимаются и трепещут, чувствуя своими затылками леденящий смертный холодок.
– Это чувство у вас взаимно, – сказала Бригитта Бергман, – только у вас ненависть торжествующая, а у этих – бессильная и униженная. Все прочие заговорщики в настоящий момент испытывают страх, и ничего более, ибо пошли они на это преступление исключительно из меркантильных соображений, и только эти два швайнехунда – от ненависти. Тут у вас все так протухло, что даже глава корпуса жандармов по указанию иностранной державы участвует в заговоре против своего царя. Ну что же, пора забирать всю эту публику и отправляться к нам в Тридесятое царство для начала следственных действий, ибо местным силам правопорядка доверять нельзя ни в коей мере.
– Да, пожалуй, вы правы, – вздохнул Николай, – я оказался настолько плохим императором, что верить в моем государстве нельзя никому. Надеюсь, у Ольги получится лучше. – Он пристально посмотрел на неудавшегося царя; у того нервно дергался рот и глаза затравленно бегали. – А тебе, кузен Кир, я скажу, что на этот раз ты влип окончательно и безнадежно, так как за подготовку к узурпации трона прощения быть не может. Я предам тебя в руки Артанского князя Серегина и умою руки, ибо Господь даровал этому человеку право карать любого, кто нанес ущерб Российской державе, будь это хоть сам император.
– Но, Ники! – воскликнул Кирилл Владимирович каким-то пронзительным фальцетом, в котором звучала смертная тоска; его унылая физиономия, залитая бледностью, вытянулась как у коня. – Я же твой двоюродный брат!
– Я тоже твой двоюродный брат, – парировал император Николай, – и это совсем не помешало тебе одобрить подготовку взрыва, в котором должны были погибнуть и я сам и все, кто будут со мной. Но только Паладин Господа Артанский князь Серегин ничего не оставляет на волю случая, и, когда вы принялись суетиться, сколачивая свой заговор, он тут же почувствовал вашу омерзительную возню и приказал своим людям следить за самыми отвратительными персонажами – то есть за тобой и за месье Гучковым. Теперь вы – подследственные в деле о государственном перевороте, и закончиться все может только любимым для г-на Серегина образом, то есть ссылкой на необитаемый тропический остров глубокой древности без права возвращения. Думаю, что пройдет совсем немного времени, и вы достигните истинного обезьяноподобия: забудете человеческую речь и будете кидаться друг в друга калом. Госпожа Бергман, они все ваши.
– Но я французский гражданин! И я требую позвать сюда консула! – попытался возмутиться месье Боссе; голос его звучал сипло и неестественно, он весь вспотел и тяжело дышал. При виде раскрывшейся в пространстве дыры, несущей дыхание адского жара вместе запахами мирры и ладана, он в ужасе отшатнулся и каким-то трагикомичным жестом всплеснул руками. – Мой арест есть беззаконие и беспорядок!
– Ваше гражданство нам безразлично, – пожала плечами Бригитта Бергман. К тому же мы знаем, что вы, месье – майор Второго Бюро Рене Бертран, а никакой не коммивояжер Раймон Боссе, и это вызывает в нас дополнительный интерес. А сейчас хватит болтать! Вы все, руки за голову и марш в портал! Все хорошее для вас закончилось.
3 октября (20 сентября) 1914 года, 12:05. Царское село, Александровский дворец, рабочий кабинет императора.
На следующий день после покушения на свою августейшую особу Николай Второй вызвал к себе французского посла Мориса Палеолога и британского посла сэра Джорджа Уильяма Бьюкенена. К этому моменту в столице Российской империи творилось нечто невообразимое. Аресты шли валом, причем несчастных свозили не в Кресты или Петропавловскую крепость, а отправляли в неведомое Тридесятое царство, откуда обычному человеку выбраться своими силами невозможно.
Русский самодержец, уязвленный в своих лучших чувствах, запустил в санкт-петербургский элитный курятник людей из артанского сыскного приказа, и те устроили настоящий погром среди министров, тыловых генералов, депутатов Думы и прочих персонажей, тем или иным образом участвовавших в масонских организациях, курируемых ложей «Великий Восток Франции». А других и не было. Вступая в масонские организации ради скорейшей карьеры, подданные русского царя приносили клятву под страхом смерти беспрекословно повиноваться всем приказам вышестоящих масонов, следовательно, делали себя заложниками самых безумных желаний политических пигмеев с берегов Сены. К началу Первой Мировой Войны это поветрие сделалось буквально абсолютным, и теперь требовалось не только срезать созревшие грибочки, но и выкорчевать всю грибницу, чтобы государство императрицы Ольги не тревожили рецидивы этой тяжелой болезни. Помимо французской, прореживалась и не столь многочисленная британская агентура, в основном связанная с Морским министерством. Если французов в России интересовала армия, то британцев флот.