Рокировка

Платон молча отступил вглубь квартиры, и я вошёл внутрь.

Глава 19

Детали

Платон разлил по второй. Моя жемчужина лежала на столе. Чёрная, с крохотным белым пятнышком.

— И что же такое произошло в Париже? — спросил Платон тихим голосом. Взгляд его не отрывался от жемчужины.

— Не надо тебе об этом знать, — сказал я. — И никому не надо.

— Я — не мальчик, Константин Александрович.

— Да и я не девочка, чтобы играться с тобой в загадки. Не хочу об этом говорить — вот и всё. Давай просто выпьем.

Я поднял пузатый бокал. Платон повторил мой жест. Раздался негромкий звяк, и обжигающая жидкость скользнула по пищеводу.

— А могу я хотя бы спросить, почему вы не поехали к Клавдии Тимофеевне?

— Ехал к ней, — кивнул я. — Но потом… Потом — не доехал.

— Почему?

— Потому что взял вот эту бутылку и назвал адрес лавки зеленщика недалеко от твоего дома.

— Вы ведь поняли мой вопрос, Константин Александрович.

— А ты — понял мой ответ. — Я буквально вцепился взглядом в глаза Платона. Он не моргал и не отворачивался. — Я перестал понимать, зачем, — признался я. — Чего ради мне очищать жемчужину? Мой непосредственный начальник — чёрный маг. Моя девушка, — я решительно отбросил всяческие эвфемизмы и околичности, — тоже. Я единственный раз поступил, как самый настоящий чёрный маг и получил в десять раз больше информации, чем когда пытался играть в белого. Мне уже тысячу раз говорили, что чёрная и белая магия — это не добро и зло, что нет никакой трагедии. Так чего ради мне, спрашивается, держаться за это? — Я ткнул пальцем в белое пятнышко на жемчужине.

Платон внимательно выслушал меня. И — какое облегчение! — у меня совсем не возникло ощущения, что он слушает лишь для соблюдения приличий, чтобы выдать давно готовый ответ, какую-нибудь убогую банальность.

— Помните, когда мы с вами только познакомились, я рассказывал вам о чёрном маге, который стал белым, — медленно проговорил Платон. — Я сказал тогда что этот маг — единственный, о ком точно знаю, что это ему удалось?

— На память не жалуюсь, — кивнул я.

— Вы ведь догадались, о ком я говорил.

— Догадался сразу. Потому сейчас и пришёл. Объяснишь, зачем? Что это было за обещание, которое ты дал?

— Это длинная история.

— А я никуда не спешу. — Я взялся за бутылку. — Слушаю.

— Видите ли. Клавдия Тимофеевна… Я знаю её давно, с самого рождения. Клавдия — дочь моего хорошего друга, барона Тимофея Вербицкого. Тот был настоящим белым магом, а я когда-то был чёрным. И мы с ним… воевали вместе. Так уж сложилось, что белый маг оказался на поле сражения. Тимофей был не очень-то сильным, и как мага его мало кто рассматривал.

— А можно я угадаю? — поднял я руку. — Случилось Большое Дерьмо. Ты должен был погибнуть. Но Тимофей тебя вытащил. Ты вообще не понимал, зачем он это делает, даже просил его оставить тебя. Но он — всё равно вытащил. А сам при этом погиб. Перед смертью попросив тебя позаботиться о дочке. И вот, когда это прелестное создание, этот ангел во плоти посмотрел тебе в глаза и попытался увидеть в тебе такого же белого мага, каким был папа, ты не смог отказать. В чём я ошибся?

Платон взял наполненный бокал.

— В деталях, — сухо сказал он. — Тимофей меня не «вытащил». Он просто перебил тех, кто должен был убить меня. И не погиб, вышел из той бойни живым и относительно здоровым.

— О… — растерялся я.

— Военная кампания продолжалась, и подобные ситуации посыпались на Тимофея, как из рога изобилия, — так же сухо продолжил Платон. — Тимофей убивал снова и снова. И я заметил, что ему это начало нравиться. И вот, когда случилось по-настоящему Большое Дерьмо — уже после окончания войны, когда мы оба вернулись в Петербург… Он вляпался в него по своей вине. И вытаскивал его уже я. От Тимофея тогда отвернулись все, сочли психом. Я один не отвернулся. Перед смертью у него не было никакого просветления, и про дочь он даже не вспомнил. Плевался кровью, говорил что-то о мразях, которых ещё перережет. На середине одной из таких сентенций Тимофей просто замолчал, и его сердце перестало биться. Его жемчужина была абсолютно чёрной.

Я помолчал, крутя пустой бокал на столе.

— Клавдия об этом знает?

— Я рассказал ей всё. Ей было десять лет. Понимаю, что поступил жестоко, но лгать не захотел. Это не она взяла с меня обещание, Константин Александрович. Я сам себе пообещал. Потому что увидел, что рухнуть в черноту — легче лёгкого. А подняться к белому — тяжкий труд. Наш мир создали несправедливо, и каждому здесь известно, что ради чего-то стоящего приходится тяжко трудиться. Если что-то даётся слишком легко — значит, в этом нет ничего хорошего. Вы, Константин Александрович, полагаю, не так часто видели жемчужины чёрных магов?

— Вообще не видел, — признался я.

— А знаете, почему?

Я пожал плечами.

— Чёрные маги не любят признавать, что светлое пятно есть на каждой чёрной жемчужине. И это — именно то пятно, благодаря которому они остаются людьми. Не сходят с ума, не превращаются в то, во что превратился Тимофей Вербицкий. Они стесняются этого необходимого пятна. Однако каждого, у кого пятна нет, собственноручно пристрелят, как взбесившегося пса. Точно так же нет и белых магов с абсолютно белой жемчужиной. У каждого есть чёрное пятно. Полностью белая жемчужина означает святость. А это — весьма редкое качество, особенно в наш непростой век. Осветлить жемчужину — задача не такая уж сложная. Один из способов вы хорошо знаете. Однако для того, чтобы стать чёрным магом, нужно жить и мыслить, как чёрный маг. И — наоборот. Вы сейчас на распутье, Константин Александрович, я это вижу и понимаю, что вы чувствуете. Вам кажется, что перед вами выбор — «докрасить» жемчужину до полной черноты или же осветлить её полностью. А может быть — достичь баланса… Но дело вот в чём: сколько бы ни было вам лет в действительности, здесь вам — семнадцать. И вас, разумеется, швыряет самым жестоким образом из одной крайности в другую. Не какой-то один поступок — но их череда, и последующее осмысление этой череды превратит вас в итоге либо в чёрного мага, либо в белого, либо в того, кто будет управлять Российской Империи. Но, как бы там ни было, если вы — живой человек, в вашем сердце всегда будет идти борьба чёрного и белого. Эта борьба даёт людям энергию жить. А иначе и быть не может.

— Аминь, — сказал я. И поднял бокал. — Спасибо, Платон.

— Полегчало?

— Немного. Но я не намерен отказываться от мысли нажраться с тобой до синих крокодилов, а утром проснуться с дикой головной болью и выпить большую кружку холодной воды. Вот тогда — мне точно полегчает.

— Что ж, звучит, как план, — улыбнулся Платон. — Постелю вам в гостиной на диване. Кружку на всякий случай приготовлю с вечера, но холодной она останется до утра.

— Приятно выпивать с белым магом, — кивнул я. — Ну… за любовь, что ли?

— Прекрасный тост, — одобрил Платон. И мы выпили.

Разбудил меня громкий стук в дверь. Я с усилием открыл глаза и оценил обстановку.

План, в целом, удался — я напился и уснул. Под конец мероприятия мы с Платоном, кажется, даже пели… Только вот с дикой головной болью не сложилось. Организм Кости Барятинского — белого мага, выросшего в экологически благоприятном районе, справлялся с токсинами пока вполне успешно.

Я лежал в гостиной на диване, за закрытой дверью. Стучали во входную, и я уже слышал шаги Платона. Он, впрочем, сначала стукнул ко мне.

— Ваше сиятельство, вы проснулись?

— Проснёшься тут, — зевнул я.

— Полагаю, вам лучше одеться. Ко мне редко приходят такие требовательные гости, и я склонен думать, что они имеют в виду вас.

— Угу. Сорок пять секунд.

Я откинул простыню, встал, подошёл к стулу, на котором оставил одежду. Умыться бы… Ладно, успею.

Платон, выждав указанное время, отпер входную дверь. Загрохотали эхом голоса из парадного.