Страница 20 из 61
— Не можешь — не надо, никто тебя не заставляет. Дело твое. Живи со своим стариком. Будьте счастливы!
— Ты меня бросишь? — встрепенулась Шехназ. — Я тебе противна?
Он не ответил, встал, подошел к окну.
В это время улыбающийся Ихсан-эфенди постучал в калитку тетушки Мухсине.
— Соседка-ханым! — позвал он.
Из дому вышла мать Адема.
— А, Ихсан-эфенди? Заходите, заходите… — Она открыла калитку.
— Доброе утро! Адем у нас. Заходите к нам, вместе позавтракаем.
Соседка покачала головой:
— Ах, разве так можно? Вечером у вас, утром опять у вас…
— А что тут плохого? Ну, пожалуйста…
— Тогда я захвачу с собой брынзу, еще что-нибудь…
— Нет-нет, не надо! В другой раз мы к вам придем.
— Ну хорошо!
На улице им повстречался бывший чиновник Управления оттоманского долга Мюфит-эфенди. Ихсан-эфенди сделал вид, что не заметил его. Мюфит-эфенди остановился, проводил их долгим взглядом. Когда они вошли в дом, он вздохнул, покачал головой, пробормотал что-то и, миновав «Перили Конак», вошел в квартальную кофейню.
Во дворе кофейни под большим деревом, как всегда, было людно. Здесь уже собрались все: и железнодорожник Абдюлькадир-эфенди, и парикмахер Лятиф, и Хасан Тайяре, по прозвищу «Густобородый», и инвалид колагасы Хасан Басри-бей, и черкес Нури…
— О, Мюфит-амджа! — воскликнул парикмахер Лятиф. — Где это ты застрял?
— Придется с тебя вычесть за опоздание, — добавил Хасан Тайяре, поглаживая свою пышную бороду.
Кто-то сказал:
— А может, его жена не пускала!
— Что ты! У Мюфита разговор с ней короток.
— Станет он слушаться жену!
— Он ведь не Ихсан-ханым!
Мюфит-эфенди пододвинул стул и сел, даже не взглянув на приятелей, игравших в нарды или куривших наргиле. Они заметили, что Мюфит-эфенди не в духе, и шутки прекратились.
— Какие новости, амджа? — снова обратился к нему парикмахер Лятиф. — Ты расстроен чем-то?
Мюфит-эфенди тяжело сопел, ноздри его маленького носа вздрагивали. Он повернулся к Лятифу.
— Этот тип обнаглел совсем!
Все знали, кто «этот тип», и не спрашивали, только пододвинулись ближе к Мюфиту.
— Вай, рогоносец, вай!
— Что он сделал?
— Что он сделал? — переспросил Мюфит-эфенди. — Прошел мимо и даже не сказал «здравствуй»! Опять шофер Адем с ним.
— Вот болван! — пробормотал парикмахер Лятиф.
— Аллах лишил его разума.
— Жена ему в дочери годится!
— Жаль мальчишку.
— Джевдета?..
— Целый день бродит с лотком на шее.
— Если бы покойная Сакине-ханым увидела!
— Они много задолжали бакалейщику Абди-эфенди.
— За ракы?
— И за ракы, и за брынзу, и за другие продукты.
— Э… Как не задолжать? Каждый вечер пир горой…
Мимо кофейни прошли Ихсан-эфенди и Адем. После этого возмущение достигло предела.
— Вай, сукины дети, вай, скоты!
— Стыд и срам!
— Старый козел!
— Рогоносец! — заключил парикмахер Лятиф.
9
Слово «рогоносец» облетело квартал. Даже дети повторяли его. Забыты были и «Ихсан-эфенди», и «амджа-Ихсан», и даже «Ихсан-ханым». Осталось только одно: рогоносец.
Весь квартал как бы превратился в одно гигантское прислушивающееся ухо. Дом Ихсана-эфенди как магнит притягивал взгляды людей. Женщины не отходили от соседки Ихсана-эфенди. Тетушка Зехра рассказывала, что Шехназ тоже пьет вместе с мужчинами. Но поздно вечером, когда Ихсан-эфенди засыпает, а мать Адема уходит домой, Шехназ и шофер остаются одни.
— А что они делают? — спрашивали тетушку Зехру.
— Клянусь аллахом, не знаю, — отвечала она, прикрывая рот головным платком, — не хочу брать на себя грех: сама не видела!
— Разве такие вещи можно увидеть?
Воображение разыгрывалось:
— От такой, как она, всего можно ждать!
— Конечно, сестрица.
— Зачем они вдвоем остаются?
— Уж будто бы не ясно зачем?
— В открытую дверь не ломятся.
— !..
Узнав с вечера подробности от жен, мужчины собирались на следующее утро в кофейне и делились новостями:
— Слышали о рогоносце?
— А что?
— Как только он уснет, жена с шофером…
— А мать шофера?
— Мать идет к себе, а они…
— Значит, так!
— Я тоже слышал. Соседка подсмотрела. Знаешь, что говорит!..
В квартале только и судачили, что об Ихсане-эфенди, его жене, шофере Адеме и его матери. Бывший чиновник Управления оттоманского долга Мюфит-эфенди и бородач Хасан Тайяре, заботившиеся больше других о чести квартала, не могли «терпеть дальше подобное безобразие» и поговаривали о том, что не мешало бы нагрянуть в дом Ихсана-эфенди.
— Оставьте их в покое, — вмешивался парикмахер Лятиф. — Сколько свет стоит, всегда такие вещи случались. Вам-то какое дело? Если они виновны, закон разберется.
— Он позорит наш квартал, — горячился Мюфит-эфенди. — Мы не можем сидеть сложа руки!
Время от времени между стариками и людьми помоложе, такими, как парикмахер Лятиф, разгорались жаркие споры. Дело доходило до брани.
Джевдет уходил из дому рано утром и возвращался домой поздним вечером; он избегал соседей и не слышал слов, которые повторял весь квартал. Он виделся только с Джеврие. — Как бы поздно он ни возвращался, девочка ждала его. Вечера становились прохладнее. К морю они спускались редко и разговаривали теперь у дома Джевдета.
Джеврие знала обо всем, но молчала, боялась огорчить Джевдета. Ну и дрянь эта мачеха!
Джевдет чувствовал, что Джеврие что-то скрывает. Попытался выведать. Напрасно! Она ничего не говорила.
Однажды утром Джевдет, выйдя с лотком на шее из дому, обратил внимание на рисунок мелом на розовой стене «Перили Конака»: ветвистые рога и под ними надпись «Рогоносец!»
Он остановился. Что бы это могло значить? Рисунок как рисунок, надпись как надпись… Но кто нарисовал? Наверно, Эрол, сын зубного врача. Он вынул носовой платок, стер и рисунок и надпись.
На следующее утро он снова увидел то же самое. На этот раз рисунков и надписей было много, больших и маленьких, и все были на одну и ту же тему.
Джевдет снова стер их.
Так продолжалось несколько дней подряд. Однажды на стене появилась голова с рогами. Глаза обрамляли два овальных круга — очки. Джевдет невольно вспомнил отца. А может быть, все эти рисунки…
Хотя в рисунке, кроме очков, не было никакого сходства с Ихсаном-эфенди, Джевдет был почти убежден, что он касается его отца.
Мальчик снова стер рисунок и пошел к своему дому. Эрол не унимается. Хорошо же!.. Он подкараулит негодяя и набьет ему морду.
Джевдет был очень зол на Эрола, который после него стал верховодить малышами. Он даже подумал вслух:
— Ну погоди же, паскудник! Если это ты малюешь, то берегись!..
Действительно, рисунки и надписи были делом рук Эрола.
И вот сегодня, подойдя с гурьбой ребят к розоватой стене «Перили Конака» и увидев, что рисунки опять стерты, он сказал:
— Значит, так! Хорошо. Сейчас сделаем еще лучше!
Он вынул из кармана мел, нарисовал большой контур головы, ветвистые рога и очки, потом сделал надпись.
— А ну, читайте!
Мальчишки и девчонки из младших классов хором по складам прочитали:
РО-ГО-НО-СЕЦ! ОТЕЦ ДЖЕВ-ДЕ-ТА!
Дочь подрядчика Айла захлопала в ладоши.
— Молодец, Эрол! Здорово нарисовал!
Маленькая девочка с голубыми глазами тихо спросила у своей подружки:
— Что такое рогоносец?
Хотя они были примерно одного возраста, вторая девочка знала больше и объяснила. Голубоглазая девочка застыдилась.
— Значит, у Джевдета такой отец?
— Не отец, а мать.
— Как ей не стыдно! У нас мамы не такие.
— Конечно, наши мамы ведь воспитанные.
Джеврие слышала этот разговор и злилась до слез. С хлебом под мышкой, с небольшим пакетиком маслин в руке она возвращалась из бакалейной лавки. Она хотела стереть рисунок и надпись, но побоялась. Если мальчишки увидят — изобьют до полусмерти.