Страница 13 из 64
«Почему мой?»
Фатали — к барону Розену:
— Я бы в этом воззвании…
— Что, Бакиханов здесь?! — Догадался, черт! — Это он вас надоумил? Я вашего Бакиханова насквозь вижу. Именно так, и ни буквы не менять!
Распустили слух, что «и наш Бакиханов» причастен к возмущениям; восстание подавили, но на всякий случай командировать в Кубу еще один батальон ген. — фельдм. кн. Варшавского гр. Паскевича-Эриванского (о боже, как длинно приходится писать!! пока выведешь, и войска не поспеют!..) полка; и еще один батальон — в Баку до окончания военного суда над зачинщиками кубинского восстания (зачеркнуть! никаких восстаний! «возмущения»!).
Государь ехал через море. И уже в Кутаиси — пожар запасного хлебного склада, зрелище показалось дурным предзнаменованием, в глазах постоянно играл огонь, предчувствие не обмануло: зарево горящего Зимнего дворца в том же тридцать седьмом! Он знал: это должно случиться! Иногда шел пешком, колеса вязли в грязи до самой оси, и встречи раздражали, и смотром остался недоволен, какая-то гарь в горле, дыму наглотался, непременно быть еще пожару!
Парадным разводом командовал зять барона флигель-адъютант князь Дадиани, а развод был на площади при стечении народа. Вдруг государь приказал военному губернатору Тифлиса Брайко сорвать аксельбант с Дадиани. Губернатор подошел к князю и, протянув руку, а сколько пировали вместе! сорвал с него аксельбант, толпа замерла, и, как гром над ухом, крик г. и.: «С фельдъегерем в Бобруйскую крепость и там судить!..» В ушах зазвенело. Вот она, царская служба! И закатилась звезда барона…
После Розена ждали, а вдруг снова Ермолов? Но по-шли-поплыли другие, один нежданнее другого, пока не пришел Воронцов.
Так всегда на Кавказе: вроде бы двоевластие; и при Ермолове тоже — еще действует, а уже новый прибыл, Паскевич. И сейчас: барон пока не ушел, а распоряжается Головин. Дадиапи и прочее — лишь повод: барон не сумел обуздать горские племена.
Как же можно лишать туземную знать прав? Упускать из виду важность посредства знати между нами и туземной чернью? (как эстафета, передается эта мысль, запечатленная на секретных заключениях главнокомандующих — главноуправляющих — наместников). Грубые понятия черни, привыкшей смотреть на вещи только наглядно, могут быть руководимы не иначе, как сильным и ближайшим влиянием своего высшего сословия. Правительству легче привязать к себе несколько частных лиц из местной знати (боже мой, сколько тут способов!), и тогда выжмут из своих народов соки. А дабы приручить и к порядку призвать, — высокие чины с прикомандированием к казачьим полкам. Ведь как исправно служит, готовый сверкать шашками, наш конно-мусульманский полк в Варшаве! И команды мусульман в собственном императорском конвое. И особые отряды противу горцев. Пользуясь влиянием местной знати, действовать на народы.
«Стоп! Стоп!..» — это Кайтмазов.™ «Как можно?! Ведь секретно!», да, не забыть: непременно объявлять туземным вождям высочайшие рескрипты… и о всеобщих торжественных случаях не забыть… а что может быть радостнее для верноподданных, как тезоименитства государя и государыни?!
И все же — кто-то над ухом государя ноет — от Закавказского края мы терпим одни убытки.
А государь только что провел в Аничковском дворце, где снова живет после пожара в Зимнем, прибыльную лотерею, очередная его страсть… Из английского магазина во дворец привезли золотые портсигары, украшенные драгоценными камнями, старинные серебряные кубки, египетские статуэтки, китайские веера, а камер-лакеи разместили их на столах в зале рядом с гостиной императрицы, а после чая государь подойдет к столику, где лежит стопка игральных карт, на одной — точь-в-точь его лицо, в двух проекциях. И под каждой вещью, вроде номера, — карта.
«Король трефовый… а мы их проведем!» — и обозначил им дешевый китайский веер с изображенным на нем драконом. — «А двойку бубен — к золотому портсигару!.. Что же обозначить валетом червей? — задумался государь. — Может, малахитовую шкатулку?»
— Господа, кто желает купить у меня туз пик? Славная карточка!
«Я!» — это князь Врязский. «Позвольте, я!» — это граф Роффенгроф. «Может, я?!» — басит барон фон Грон.
— А что дадите? — добродушный тонкий голосок, улыбается. — А?..
«Двести!» — картавит граф и без «эР». «Триста!» — и легкая дрожь в голосе князя. «Может, триста тридцать?» — почему бы барону не сделать приятное государю?
А он ах как забавляется: — Господа, расщедритесь! Ведь такая карта — король треф!
И когда карты распроданы, государь в сопровождении генерал-адъютанта и дежурного камер-юнкера идет к столам, а флигель-адъютант называет карту, обозначающую вещь, и сам государь лично ее вручает. Ух, сколько денег! Оплатить стоимость английскому магазину, а остальное — на благо государства.
«Да-с, такую бы прибыльную лотерею с Кавказом!..»
«Закавказский край — «неужто это Розеп сказал? нет, кажется, Ермолов!» — смесь разнородных племен, языков и обычаев. Общее у них только одно — невежество». Как устранить безвыгодность и приискать средства сделать край сей полезным для России?
«Я имею в виду, государь, — это молодой энергичный Ладожский, еще в Санкт-Петербурге, перед назначением на Кавказ, в гражданское управление наместничества, — в предстоящем случае уничтожить навсегда мнение о непрочности владения, а что пререкает сему, должно быть непременно изменено, ослаблено, уничтожено».
«Ай да молодец Ладожский!.. — Очень по душе императору эта простая фамилия, есть в ней что-то доброе, ладное… — Ах, вы еще не кончили, извините!»
«…природное наше дворянство одно в состоянии составить верный надзор как самая бдительная и верная сила, да, да, государь, я понимаю, такая перемена судьбы должна быть для туземной знати тягостна и оскорбительна».
«И что же?»
«…и туземное дворянство! Сии новые дворяне, быв воздвигнуты из ничтожества нашим правительством, непременно возлюбят…» «Что еще?» «…отсылать для окончательного образования в Москву или Петербург в корпуса, академии и другие училища! По выпуске из сих заведений пять лет прослужить в наших краях, и тогда перемещать их можно за Кавказ. Отлучка, воспитание и служение среди наших и иные факторства, — и тем самым ослабить туземное противудействие».
«Но сколь долго?!»
«…какие бы ни случились в будущем перемены, увы, вполне доверить нельзя, и посему непременно, так сказать, за кулисами…»
«Да, да, именно! Это хорошо — за кулисами! Вторые, но на первых ролях. Ах, за кулисами, нежно-розовые мотыльки… И какая славная нынче лотерея была… Сегодня бал-маскарад и княжна Врязская, нечто крупное, податливое и холодное под горячей рукой, — врязззь! Что еще? Ах, да, стишки, поэмка в журнальчике, из Москвы нынче прислали. «Ваше имя — но так дерзко! туземец!., рядом с этим, как его, камер-юнкером…»
И уже: «Не написал ли чего лишнего этот духовный вождь, муфтий в своем воззвании к горцам?..» — первое задание генерала Головина Фатали.
— Позвольте перевести?
— Некогда, пробегите глазами, что у него насчет государя императора?
А Фатали уже увидел в воззвании муфтия и о нем, новом главноуправляющем Головине, — не это ли не терпится узнать Головину?
«…мы, мусульмане, совершенно осчастливлены нахождением под покровительством доброжелательного всем государя великого императора, именуемого Николаем…»
— Вычеркните «именуемого»!
«…высокочтимого, а щедростью своей могущего охватить все климаты Ирана, Хошемтая…»
— Что за климаты? что за Хошемтай?! Ну и неуч же ваш шейхульислам! Вычеркните эти климаты!
— Лучше оставить.
— Это почему же?!
— Так звучит более по-ученому, производит впечатление!
— Вы так думаете?.. — о боже, к каким дикарям я попал! — А что дальше?
«…храбростью, героя в мужестве, владеющего гербом Константина, фагфара Китайского в обращении с людьми…»
— Что-что?
Фатали улыбнулся: — И сам не пойму, что за фаг-фара!..
— А не ругань?
— За это ручаюсь!