Семейные тайны

И уже скачет через... кого же? Расул лишь на миг блеснул и был отброшен, потом пошли мал мала меньше с кругленькими глазками да пунцово-алыми губами, и узкая полоска лба белеет меж чуть седыми волосами и густыми черными бровями, а Бахадура по опрометчивости Джанибек не принимает всерьез, но именно он, как сказывает новомодный непальский астролог, имея в виду Скорпиона ("Вперед, и никаких сомнений!"), вынырнет нежданно сбоку, дождется своего часа,- аксакалы, точно мамонты, вымерли в одночасье, и выбор пал на Бахадура, ибо на оскудевшей этой земле ставить было не на кого.

А Махмуд говорит, и на сей раз ему Агила жаль - оторвался от родового дерева, зазеленеет ли ветвь или засохнет, лишенная корней, вспоминает Махмуд где-то читанное (у Аскера Никбина, кажется).

И про Ильдрыма вспомнит как о чем-то далеком, были мы молоды, полны сил, собирались и кутили, мечтали и надеялись, да, да, интриги, борьба, коварства, разгадывание чужих козней и упрежающие удары, чтобы вышибить соперника из седла, ох, и погубит нацию зависть к удачливому, заарканить, ссадить с коня, запутать и ославить, еще и еще о нации, любили и ревновали,- что ни говори, а прожили мы наполненную жизнь, черт возьми, прав я, Аскер? И ты, Хансултанов, мен олюм, да умру я, скажи, прав я или нет?

- Прав ты, прав, а как же?

- ...пусть каждый,- какие-то помехи в трубке,- ...и сообща исцелимся,- в наивной вере, что когда-нибудь о нас услышат: есть, мол, на этой земле народ; и славен он именами...- говорит, пока не израсходует привычную норму слов (и пафоса). И плачет в трубку, расставаясь с родней и не слыша частых гудков.

20

...Вынырнул сбоку, опережая Джанибека, Бахадур: дождался-таки своего часа и восседает, веером разворачивая спектр ДЕЛ, которых нет, одна видимость, СЛОВ, нынче обесцененных, но неистощимы знаменосцы на выдумки новых формулировок, чтоб хоть как-то удержаться на мировом базаре, авось чем удастся поживиться, а что до ПОМЫСЛОВ, то они, как и прежде, привычно скрыты и не поддаются обнаружению: пытки, по слухам, отменены и, сказывают, прежде времени.

Меджлис тройственного союза, собранный на свой курултай (судилище?): гегемоны-буровики, которые некогда бастовали, устраивая крикливые козни и рукопашные распри, угомонились и поутихли, артельщики-рыболовы, кустари-одиночки, ну и интеллектуальная мощь с ее трехзвездными лидерами в канун марсианских сеансов.

Головы одна краше другой, соединенные макушки которых, если бережно их обвести плавной линией, образуют диковинную фигуру, похожую на дракона... нет, о драконе уже было, понежнее б,- двугорбого верблюда: вырезать и, приделав ноги, склеить, чтоб держался,- вот круп с хвостом, два горба и меж ними седло, мощная выгнутая' шея и высокая, как шутовской колпак, голова, и уши прилипли к ней, большие мясистые губы, выступающие вперед, через миг отвиснет нижняя, и они задвигаются, жует и жует свою жвачку.

Аксакалы тоже есть, и трудно на ком-то одном сосредоточить взор, предпочтя другому, хотя, как в любом спектакле, есть главные, средь коих, кажется, и Бахадур, похожий временами отчего-то на Расула, второстепенные и эпизодические, подающие реплики из зала, чтобы выстрелом, поразить противника, он в каждом для каждого, статисты, из вольнослушателей, могущие, повинуясь самодеятельности, выйти на сцену-трибуну и заявить о себе, завоевывая позиции.

Впрочем, не привыкать ни к суду, ни к подсудимым (?): в белоснежной блузке, кружевной воротник которой торчит из строгого костюма, судья с нецелованными губами непорочной девы + заседатели из особо отмеченных, уже поседели, златоустов + прокурор как само бескорыстие, ни семьи, ни близких, курит и курит в однокомнатной своей квартире, просушивая в дыму единственную рубашку, и неотвязна вбитая в башку, как гвоздь, любимая строка артистического аскетизма о свежевымытой сорочке, мол, была б лишь она, и больше ничего не надо, а вместо вешалки, ход мыслей у прокурора ассоциативен, гвозди торчат в стене-(-за отдельным столиком лингвист-стилист, эксперт выискался в свободном соревновании чародеев, и ЧУМ посрамлен, и Каш (с пером), улавливающий, чтоб зафиксировать, фальшь, и пронзает невинным взглядом из-за тонких стекол очков в золотой оправе преступников, каковыми он считает каждого второго,- о!., сколько их, и такие знакомые фамилии!..

"Не толпитесь, товарищи, места всем хватит!.." А потом выплеснулся меджлис на улицу - митинг на площади перед аллеей почетного захоронения (как судить мертвых?!), и адвокат в недоумении разводит руками.

Бахадур смотрит раскованно, уверен в своей неотразимости, не ведая, что копирует то ли Джанибека, то ли Расула, серьезен по-доброму и непринужденно мудр, костюм на нем как влитой сидит, ни одной складки, отливает зеленоватым шелком, что-то еще неуловимое во взгляде, вот-вот подаст команду, бросив клич, и ликующий состав отправится в дальние края, и в каждом вагоне гитарист поет песни на собственные слова,- целые партии строителей-Энтузиастов, возводить гигантские бараки, и первыми они себя и замуруют, чтоб стены крепче были.

Привычная фразеология, но со сменой знаков, и грузят тоннами в самосвалы, и некуда выгрузить, свободных пустырей не осталось, высятся горы, и выбросам нет конца, вкрадчивые честолюбцы, и краска заливает лицо, зудит тщеславье, даже мертвые и те спешат высказаться, хватая живых, хотя, казалось бы, торопиться им некуда.

Поразить воображение: структура-то мозаична!.. Гипотезы, доктрины, инновационные концепции, вот и выходи на крутеж-разлом, чтобы, перехитрив ситуацию, собрать потом под эгидой метатеоретического, с двумя эР, целеполагания, возвращаясь назад, ко временам алых кумачей, модная нынче эпоха (а это цвет крови), или даже к нулевому циклу, с которого любая стройка начинается, фундамент + цоколь, и забегая вперед, рефлексируя: лучезарная надежда, что будет иначе.

Надо переключаться: Бахадура всегда спасала метафоричность как шифр или туманность толкования, а душевная рефлексия, о чем уже было, словно мираж, выступает антиподом рациональности.

Есть, конечно, запреты, как без них?.. Бахадур не станет скрывать исключающие попытки произвольного толкования мотиваций, и все же чем туманнее - тем надежнее, впрочем, это всего лишь привыкание к новомодным формулировкам, которые помогают ухватить за хвост убегающий сиюминутный миг и дать удержаться на волнах эйфорической толпы, она заполонила площадь, горят костры, прожгли толстый слой асфальта и глубокая яма пылает, люди скандируют, и шатры, видимо-невидимо их вдоль берега моря, и будоражат меджлис, где восседает тройственный союз.

Надо многое суметь и быть ГОТОВЫМ, захватывающие воображение картины, нет-нет, без единого выстрела (?), лишь дубинки из мягкого каучука да саперные лопаты, чтоб окопаться, может, еще и... ну да, из привычного снаряжения, чтобы вызвать у толпы обильные слезы, что ж: поплачут и успокоятся, деваться им некуда.

Передается как эстафета: забудьте дом и что рождены в муках, но пили сырое молоко, и пусть оно укрепит в вас сильные инстинкты,- шагнуть через отца родного, если дорогу тебе загородит, мысля эгоистично, привычка командовать, думая, что сын - его частная собственность, вроде недвижимости, дикость какая-то, мол, продолженье рода, зов крови предков и так далее; искоренять и жечь надо сухие ветви, хотя и зацвели на них зеленые побеги, огонь почернит их, и они сгорят, вспыхнув; и не отвращать очи, невзначай ввернулось теплое слово, если при сыне язык матери вырывают, зря она беснуется, редкие волосы на потный ее лоб прилипли, и уста изрекают всякие наивные проклятия, а известно, что сбываются лишь отцовские, материнские - нет, ибо невесомы и слетают лишь с кончика языка.

А уж отречься от жены, которой Бахадур, к счастью, еще не обзавелся, и дать упрятать ее за решетку, преспокойно прожив потом самому без году полных сто лет, если сказано, что шпионит в пользу врага (это из давних сердечных бесед с Джанибеком),- проще простого.

Дар воображения: а вдруг бы и с ним, Бахадуром, такое? Являются к его... Анаханум? Нисе?.. а ну где она тут прячется?.. Пришли и увели чужие мужчины, и пойдет она гулять по рукам, ИМ ДОЗВОЛЕНО, если во имя достижения цели: как взглянут, ни за что не упустят случая.