Страница 22 из 82
— Телки у тебя, Чума, как всегда, зачетные — будь я мужиком, сдохла бы от зависти! А про ваш загар и говорить не хочется…
— Привет, Кукла, я тоже рад тебя видеть… — ничуть не кривя душой заявил я, встал с кресла, заметив, как округляются глаза бывшей девушки, и ответил уколом на укол: — Ну да, я немного подрос. А ты, как я посмотрю, наконец, округлилась?
Белова задумчиво потыкала пальцем в грудь, заметно увеличившуюся в объеме, и распахнула полы дорогущего пальто. Дав нам возможность увидеть довольно заметный животик:
— Увы, это счастье прилагается к пузу, лезущему на глаза, и очень скоро вернется в норму. Кстати, знай я заранее, что такое беременность, переиграла бы свои планы к чертовой матери. А сейчас остается только страдать.
Особых признаков каких-либо страданий я не заметил. На безымянном пальце обнаружилось вожделенное обручальное кольцо, пальтишко, платье, сапожки и сумочка, вне всякого сомнения, стоили очень приличных денег, а внутренняя уверенность в себе и своем будущем, ощущающаяся во взгляде, однозначно свидетельствовали о том, что все долгоиграющие планы этой особы уже сбылись. Поэтому в следующем вопросе я намеренно использовал глагол «ждать» во множественном числе:
— И кого ждете?
— Судя по буйному нраву, боксера! — хохотнула она, с моей помощью сняла верхнюю одежду, опустилась на диван и, едва заметно поморщившись, затолкала между поясницей и его спинкой подушку с подлокотника: — До родов еще далеко, но почему-то постоянно тянет спину.
— Роддом нашла? В смысле, нормальный… — поухаживав за остальными девчонками, спросил я.
Белова утвердительно кивнула, а затем многозначительно огляделась, зацепив взглядом не только стены и потолок, но и моих подруг.
— В кабинете уже чисто… — сообщил я. — А этой троице я доверяю, как самому себе.
— Да ладно, ты — и доверие⁈ — рассмеялась было она, но очень быстро врубилась, что я не шучу, и расстроенно хмыкнула: — Да уж, чувствую себя… не очень. Впрочем, есть, за что…
Перед глазами мгновенно возникла картинка из далекого прошлого:
Как только Борисыч тормознул перед крыльцом детдома, я осторожно дотронулся до сечки на левой брови, зашитой на редкость болтливым хирургом, затем заставил себя переключиться в «режим конченного отморозка» и выбрался из машины. Равнодушно оглядев компанию из четырех парней и двух девиц, оккупировавших скамеечку перед входом, забрал с заднего сидения машины спортивную сумку и тяжелым танком двинулся к входной двери.
Как и следовало ожидать, здоровенный фингал, появившийся под моим правым глазом, «никто не заметил». А единственный вопрос, который осмелилась задать Машка Сеченова, касался итогов моего выступления на первенстве Москвы по боксу.
— Выиграл… — коротко ответил я, вошел в здание и от силы минут через десять добрался до двери комнаты, выделенной мне Ольгой Валерьевной с подачи все того же Комлева.
Белову, отделившуюся от компании подружек, заметил сразу после того, как вставил ключ в замочную скважину. А когда сообразил, что она ломится именно ко мне, и обратил внимание на «боевую раскраску», в кои веки появившуюся на лице единственной отличницы класса, друг вспомнил о том, что не поздравил ее с шестнадцатилетием.
Виновато улыбнувшись, я уставился ей в глаза и развел руками:
— Извини, мы уехали из батора достаточно рано, а потом мне стало не до звонков…
Девчонка махнула рукой — мол, мелочи, дело житейское — подошла ко мне, нахально поцеловала в губы(!) и, чертовски эротично покачивая бедрами, вломилась в мое логово!!! Терять лицо в нашей богадельне было смерти подобно, поэтому я сделал вид, что такое поведение Дашки является нормой, переступил через порог следом за ней, закрыл дверь и вопросительно выгнул бровь.
Кукла удивила снова — вместо того, чтобы ответить на безмолвный вопрос, она деловито забрала у меня ключ от дверного замка, заперла его на два оборота и поперлась к музыкальному центру «Denon», купленному на свою долю от призовых за победу на чемпионате России по самбо среди юниоров.
Сообразив, что она пытается обломать любителей подслушивать, я открыл убогий шкафчик, кинул спортивную сумку на ее законное место, снял кроссовки, вдел ноги в домашние тапочки, развернулся на месте и потерял дар речи — Кукла, успевшая не только врубить какой-то медляк, покраснеть до корней волос и снять с себя платье, расстегивала простенький лифчик!
Задавать вопросы в полный голос, зная, что в коридоре полным-полно любопытных, было полным и законченным идиотизмом, так что я подошел к Беловой вплотную и, стараясь не косить взглядом на небольшую грудь с светло-коричневыми сосками, насмешливо поинтересовался:
— И к чему такая спешка⁈
Дашка аккуратно повесила бюстгальтер на спинку единственного стула, пожала хрупкими плечиками и потянула вниз белые трусики:
— Мне исполнилось шестнадцать, и Мишка потребовал определиться, с кем я буду спать. А единственный парень в детдоме, которого до смерти боится весь район, это ты. Кроме того, ты не делишься своими девушками с друзьями, шестерками, собутыльниками, «авторитетными пацанами» и приблатненной шушерой с окрестных улиц, не хвастаешься, кого, куда и сколько раз, не унижаешь, не избиваешь и не заставляешь себя обстирывать. Вывод очевиден.
— Ты хочешь сказать, что Ивашов поставил тебе ультиматум прямо в день твоего рождения? — выделив из всего этого монолога единственную странность, хмуро спросил я.
Белова повесила трусики рядом с лифчиком, отодвинула в сторону покрывало вместе с одеялом и начала расправлять простыню:
— Он облизывается на меня уже месяцев восемь. Но до сегодняшнего дня ограничивался намеками. Ведь я была несовершеннолетней, а после ареста братьев Колывановых он чуть ли не целую неделю штудировал Уголовный Кодекс…
Уродов, за полтора года принудивших к близости то ли одиннадцать, то ли двенадцать девчонок из нашего батора и допрыгавшихся только после того, как тринадцатилетняя Диана Рябушинская выложила видеозапись их «забав» на Ютуб и вскрылась в женском туалете, брали при мне. Поэтому логика поведения нынешнего центрового детдома была понятна. А спешка Куклы — не очень. И я, невольно прикипев взглядом к тренированной заднице и воистину идеальным бедрам, с большим трудом заставил себя задать еще несколько вопросов:
— Ладно, с его желаниями мы разобрались. А куда торопишься ты? Что за проблема объяснить мне сложившуюся ситуацию, попросить защиты, а потом просто говорить, что ты — моя девушка? И потом, не далее, как в апреле ты заявила Кнопке, что не веришь ни в какую любовь!
Девчонка фыркнула, легла на постель и призывно раздвинула ножки:
— Я в нее действительно не верю. Курсы актерского мастерства, языки, спортзал и все то, на что я трачу все свободное время — лишь средства, с помощью которых можно влюбить в себя какого-нибудь более-менее состоятельного мужика и выйти за него замуж. Вся проблема в том, что для начала реализации всех этих планов требуется сохранить красоту, остаться здоровой и не пойти по рукам здесь, в детдоме. Но завтра утром на меня толпой навалятся шмары Ивашова и устроят гинекологический осмотр. И если я окажусь нетронутой, то этот ублюдок устроит мне веселую жизнь. Само собой, не сам, а руками тех, кого ты и пальцем не тронешь просто потому, что они девочки!
— То есть, я тоже своего рода средство? — на всякий случай уточнил я.
— Да! — кивнула Кукла. — Но я тебе нравлюсь. А еще ты точно знаешь, что до выпуска из детдома я буду только твоей, ни за что на свете не посмотрю ни на кого другого, а потом буду благодарна за помощь до конца своих дней. Поэтому переживешь этот удар по самолюбию и не позволишь Мишке меня сломать таким… хм… экстравагантным способом…
— Забей, все в прошлом… — посоветовал я и пододвинул к ней меню.
Намек был проигнорирован — Белова равнодушно мазнула взглядом по книжице в претенциозной кожаной обложке с рельефным тиснением и перешла к делу:
— Тебя решили закрыть. В позапрошлый четверг в детдом заявились очередные журналисты, вроде как, жаждущие сенсации. Мужчина общался с пацанами, а женщина секретничала с девчонками. Что интересно, и первый, и вторая угощали собеседником импортными энергетиками, существенно понижающими критичность мышления и развязывающими языки.