Страница 31 из 120
Павлик уже успел поверить в то, что этот красноармеец «наш человек», ему даже что-то нравилось в нем. Но, подозрительно оглядев спутника Беляева, вдруг остановился.
— А кто с тобой? — спросил он Беляева. — Ты все говоришь, а этот товарищ почему ничего не говорит? Или, может быть, он не знает по-русски?
— Ишь ты какой! — расхохотался тот и одобрительно хлопнул Павлика по плечу.
Посмеявшись, все двинулись в деревню,
8
Оставшимся в лесу пришлось долго ждать Беляева. Только с наступлением темноты стоявший на посту красноармеец окликнул возвращавшихся разведчиков. Они пошли к комиссару доложить обо всем виденном.
Камиль лежал в полубредовом состоянии, у него не было сил подняться. Но он слышал отрывочные фразы доклада Беляева: «Очень хороших людей нашли… Немцы не приходили… Можно оставить…»
…Через некоторое время ему показалось, будто кто-то окликнул его. Затем подняли и понесли. Больно заныла рана, но скоро боль утихла. Ему казалось, что он, покачиваясь, улетает куда-то ввысь. Пытаясь понять, что происходит, Камиль открыл глаза. Кругом было темно и глухо, как в погребе.
…Наконец перед его глазами замерцал неровный огонек свечи. Его внесли в дом и положили на постель. Камиль уже был не в состоянии ни удивляться, ни радоваться. Он почувствовал, как потревожили его рану, и от собственного стона очнулся. И тут же услышал знакомый голос:
— Ничего, Ибрагимов, все в порядке.
— Товарищ комиссар?..
— Я, Камиль, я. Теперь тебе будет хорошо, успокойся.
— Товарищ комиссар, не оставляйте…
Но вместо комиссара Камилю ответил кто-то другой.
— Лежи, лежи, — сказал он мягким басом, — Никуда мы тебя не отпустим! Ксения Петровна не разрешает.
У кровати стоял человек с густой бородой, рядом с ним — пожилая женщина. Бородатый добродушно улыбался и, повернувшись к комиссару, продолжал:
— Ксению Петровну знаете? Лучшего врача у нас во всем районе нет. В Москву хотели взять, да мы не отдали. Она ведь из нашей деревни родом, зачем нам ее отдавать? Такого врача поискать…
— Смотри, захвалишь, Захар Петрович! — улыбнулась Ксения Петровна.
Расхваливавший Ксению Петровну бородатый человек был отец Павлика.
На самом деле Ксения Петровна была всего-навсего фельдшерицей-самоучкой и не могла, например, сделать операцию раненому. Правда, она знала лекарства и оказывала медицинскую помощь в деревне. Председатель расхваливал ее, чтобы поднять дух раненых.
Друзья попрощались с Камилем и пожелали ему скорейшего выздоровления.
В Сосновке радушно приняли не только раненых, но и всех бойцов отряда. По распоряжению Захара Петровича их поместили в ближайших к лесу домах. Комиссара, лейтенанта и находившегося при них Беляева Захар Петрович устроил у себя. Пока лейтенант с Беляевым устанавливали охрану, комиссар пошел к председателю.
По темной улице вдоль забора они добрались до большого дома, перед которым росли две березы. Захар Петрович открыл калитку.
— Пожалуйте!
Двор с трех сторон был окружен постройками под общей крышей.
На крыльце их встретил мальчишка.
— Это ты, Павлик? Почему не спишь? — спросил Захар Петрович.
— А я сплю, — невпопад ответил мальчик.
Комиссар засмеялся — он уже слышал кое-что о Павлике от Беляева.
— Умеешь на ходу спать, Павлик? — спросил он.
— Все равно завтра не рано вставать…
В темноте избы на стоявшей у стены кровати зашевелилась женщина.
— Анфиса, вставай! — сказал Захар Петрович. — Ну- ка, посмотри, что у тебя есть в печке. Гости пришли.
Анфиса протяжно зевнула и подошла к столу. Подвернув фитиль едва мерцавшей керосиновой лампы, осветила комнату и приветливо поздоровалась с гостем.
— Проходите!
Комиссар прошел в соседнюю комнату. Сел на длиннущ лавку за большим деревянным столом.
Комиссар оглядел стены, потолок из широких сосновых досок, большую, чисто выбеленную печь.
— Дом у тебя добротный, Захар Петрович.
— Дом-то ничего, да вот… — Председатель вздохнул и замолчал.
Комиссар изучающим взглядом оглядывал темную и неуютную, как сарай, комнату.
— Нет, — сказал он, — будь я на твоем месте, построил бы дом по-другому.
— Я и сам собирался перестроить его по-культурному, а теперь вот… — снова тяжело вздохнул хозяин.
Анфиса поставила на стол большой чугунный горшок. Запахло теплой гречневой кашей.
— Раздевайтесь, — пригласил Захар Петрович комиссара, — и покушайте как следует. Может, руки надо помыть?
Комиссар вдруг резко поднял голову:
— Скажи по совести, Захар Петрович! Мы с тобой не родня, даже не земляки. В деревню вашу не сегодня-завтра придут немцы, а ты нас так радушно встретил, устроил раненых товарищей. Конечно, мы — с оружием в руках. А если бы не было у нас оружия, ты так нае встретил бы?
— Правду сказать, говоришь?
— Только правду.
— Если бы не было у вас оружия, я встретил бы вас как нищих…
Комиссар испытующе посмотрел на заросшее бородой лицо Захара Петровича.
— Да, — продолжал Захар Петрович, — именно потому, что вижу в ваших руках винтовки, от души приветствую вас как дорогих гостей.
Павленко почувствовал теплоту этих слов председателя.
— Не все так думают, — сказал он. — Иной рассуждает: «Солдаты ожесточены, в руках оружие. Если не потрафишь, бог знает что могут натворить…» Ведь так?
— Может, и так бывает, — согласился Захар Петрович. — Но я вас за то и встречаю как родных, что не бросили оружия. Не только я, весь народ вас приветствует за то, что, оставшись в тылу врага, не забываете, что вы солдаты…
В окно постучали, и Захар Петрович вышел в сени. А комиссар думал о нем. Нет, не из простого добросердечия и не из страха действует так этот колхозный председатель. Он и сам из тех, кто никогда не склонит голову перед врагом. А дом у него в самом деле странной архитектуры…
Захар Петрович вернулся, ведя за собой лейтенанта и Беляева…
9
Захар Петрович Дубцов, как и многие его сверстники, молодость свою провел в бесплодных мечтах о достатке.
И вот, когда наконец избавился от нужды, заимел лошадь и коровенку и уже подумывал о постройке новой избы, времена опять переменились — началась перестройка сельского хозяйства. Захар отнесся к колхозу как к несчастью, неведомо откуда свалившемуся на его бедную голову. Но, узнав, что вступление в колхоз — дело добровольное, успокоился. Пусть-де колхозы пока идут своей дорогой, а я — своей… Посмотрю сначала, что из них получится…
Два года он присматривался, тщательно взвешивал все «за» и «против». И, убеждаясь в силе, неодолимости нового, постепенно становился на его сторону. А вступив в колхоз, горячо принялся за общее дело, будто мстил кому-то за годы собственного мучительного раздвоения, за собственные страдания. Да и у сыновей поднялось настроение — они стали не только колхозниками, но и комсомольцами. Изменила отношение к колхозу и жена. Вся семья пошла в ногу с новым миром.
За эти годы колхозы уже встали на твердую почву, и Захар сразу же почувствовал сладкий вкус плодов коллективного труда — он не знал, куда девать хлеб, полученный на трудодни. А на следующий год он еще выше засучил рукава. И опять результаты превзошли все его ожидания.
И все же червь сомнения еще крепко сидел в мужицком уме Захара — он все еще не верил в постоянство богатства, полученного на колхозной ниве. «Вот ведь, — думал он, — и раньше богачами становились иные бедные крестьяне, а потом их раскулачили… Не угадаешь, как повернется и на этот раз. Поэтому запасы все же про черный день нужны. А когда их и делать, если не сейчас, когда такое богатство на голову само валится…»
И он принялся за постройку просторного и крепкого дома, такого дома, которого должно хватить не только ему и его детям, но и внукам и правнукам. Все было в нем предусмотрено, даже та, соединявшая погреб с подпольем подземная клеть, которая вызвала у Павлика такое изумление. Она была создана Захаром для того, чтобы хранить запасы про черный день.