Страница 118 из 120
Ведь здесь все с детства родное ему. И с ним вместе идут самые близкие для него люди. Вон позади него Сания. Она всегда окружена людьми. И сейчас с ней Касимова и какие-то женщины. Сания ведет за руку Розочку. Девочка выросла и похорошела, развернулась, как настоящая роза. Ею любуются все встречные. И, конечно, нежно любит ее отец.
— Папочка-а-а-а! — звенит ее голосок.
Камиль оборачивается:
— Что, доченька? Что скажешь?
— Далеко еще?
— Сейчас дойдем, дочка. Устала? Хочешь, понесу?
— Нет, не устала…
Камиль договорился с друзьями встретиться в выходной день за Камой. Мы вместе разыскиваем их. Разглядываем загорающих на песчаном пляже детей. На берегу цветными кучками лежит одежда купающихся. И кое-где, напоминая о недавно закончившейся войне, рядом с одеждой лежат костыли и протезы…
Издали мы видим рослого инвалида. Балансируя руками, он прыгает на одной ноге к воде. Вот он сел на мокром песке и ползком пошел в воду, только голова с темной шапкой волос видна над сверкающей гладью.
— Карима, иди сюда!
— Да ведь это же наш Рифгат! — говорит Камиль.
Только вчера я узнал от Сании, что Рифгат женился на Кариме.
На берегу, в кустах у самой воды, стоит Карима. Черный купальник плотно обтягивает ее стройную фигурку.
Я окликнул Рифгата и помахал ему рукой. Надо было поздравить его с женитьбой, но не хотелось смущать полураздетую Кариму. Еще успею повидаться с ними.
Встретили на берегу и Мухсинова.
— Здравствуй, Камиль! — крикнул он, — Как жизнь?
В одних трусах он лежал под кустами.
Мы остановились.
— А где же Джамиля-апа?
— Купает внука.
У самого берега барахтались Джамиля с маленьким Азатом. Слышны их голоса — бабушка уговаривает, а внучек задорно хохочет.
— Такой живой мальчик! — Мухсинов вздохнул. — Только мы ему не хозяева.
— Карима не отдает?
— Слышать не хочет!
Подошла Сания. Мухсинов просительно обратился к ней:
— Если бы вы нам помогли, Сания… Ведь мы осиротели. Ясно, что ребенок сына должен быть нашим.
— Я понимаю, — сочувственно отозвалась Сания. — Но, Бакир-абый, вы же знаете наши законы.
— Знаю, закон есть закон. А вот не могли бы вы уговорить Кариму? Она вас послушается.
— Не берусь, Бакир-абый.
— Уж очень мы осиротели…
Мухсинов сказал это таким жалобным тоном, что я от души пожалел его. Но что тут сделаешь… Сания права.
Увидели и Губернаторова. С ведром в руке он шел за водой.
— Здесь! — остановился Камиль. — Пришли! Аркадий Андреевич, где устроились?
— Вот там, под ветлой.
Мы остановились поодаль от реки, на возвышении, в тени развесистой ветлы. Здесь уже обосновались заводские работники. Карпов разжигал костер. Фардана, жена его, весело щебетала с какой-то незнакомой мне женщиной. Жена Губернаторова, Галина Сергеевна, встретила нас радушно, пригласили садиться на травку. С Санией они дружески обнялись. Губернаторовы жили теперь не у Сании, им дали отдельную квартиру, и виделись они редко.
— Нет ли писем от Ольги Дмитриевны? — справилась у Сании Галина Сергеевна.
— Неделю назад получила. Всем вам шлет привет. Они с мужем живут все в том же районе. Разрушенный район, много работы. Настроение, как видно, хорошее. Только о детях все горюет.
— Да… война, будь она проклята!
Камиль повесил на ветлу сетку, огляделся:
— А где наши мальчики?
— Отправил их купаться, — сказал Аркадий Андреевич. Он уже успел вернуться с ведром воды.
Сегодня еще до рассвета ушел сюда Аркадий Андреевич с мальчиками удить рыбу. Рыбалка была удачная, и сейчас он готовится варить уху.
— Никто не сварит уху, как я, — хвалится он. — По-московски. Как в лучшем ресторане.
Я подошел к Фардане и напомнил о нашей фронтовой встрече. Фардана просияла.
— А вот мой Василь, — потянула она меня к Карпову.
Мы познакомились.
Фардана была по-прежнему хороша и обаятельна. Только мне показалось странным, что в такую жару на берегу Камы, когда женщины помоложе ходят в одних трусах да в лифчике, на Фардане было платье, шелковые чулки и туфли.
— Идемте вместе, — сказал я. — Возьмите и меня с собой. Вспомним фронт…
— Нет, — возразила Фардана. — Если надо, поговорим дома. А здесь у нас с Василием есть свой уединенный уголок. Туда мы никого не берем.
И она, взяв Василия под руку, ушла. Я посмотрел им вслед и обратил внимание на излишне кокетливую походку Фарданы. По правде говоря, она показалась мне даже чем-то неприличной. Зачем кривляться? Разве она недостаточно стройна? Ох эти женщины!..
Я тихонько сказал об этом Камилю.
— Она вовсе не кривляется, — сказал тот, — ведь у нее правая нога не своя: ниже колена протез…
Мне стало грустно. Сколько горя принесла война, сколько несчастий перенесли наши люди!..
С такими мыслями я бродил по берегу. Вокруг было так хорошо. На уходящей вдаль сверкающей глади Камы белеют лодки, мчатся моторки. На середине реки буксир тянет низко осевшую громадную баржу. Пароходы перекликаются гудками. Вдали, у пристани и в затоне, дымят десятки труб.
Над Ялантау, где-то в центре города, подняв кверху стрелу, стоит высокий кран. Там строят новое здание для завода точных механизмов.
Жизнь продолжается — она становится все краше и интереснее.
А на пляже все заинтересованно следят за черными точками посередине Камы.
— Молодцы! Далеко уплыли. Смелые!
— А знаете, кто это? — спросил Камиль. Он протянул мне большой военный бинокль. — Посмотрите, Это ведь наши мальчики. Тот, что поближе, — Валерик Губернаторов, а подальше — мой Хасан! Да разве узнаешь всех! Словом, это наши ребята из Ялантау.
— Хорошие, смелые ребята!
Полюбовавшись на них в бинокль, я подумал: будем надеяться, что на их долю не выпадут те несчастья войны, какие пришлось пережить нашему поколению.
ГЛАВНАЯ СИЛА
Читателю, знающему татарскую литературу в оригинале, нет необходимости рекомендовать Мирсая Амира, Его, одного из классиков татарской советской литературы, знают по школьным учебникам и хрестоматиям, его произведениями зачитываются и взрослые, пьесы писателя не сходят со сцены театров республики.
Но всесоюзного читателя все же необходимо хотя бы вкратце познакомить с особенностями жизненного и творческого пути автора этой книги.
Мирсаяф Масалнмовнч Амиров (1907–1980) родился в ауле Зирган бывшей Уфимской губернии. Большая крестьянская семья Амировых еле-еле сводила концы с концами. Здесь с малых лет работали все, кто мог хотя бы немного помочь семье. Особенно тяжело пришлось в гражданскую войну и в голодном 1921 году. Тогда Мирсаяф потерял отца, мать, четырех братьев и сестер и лишь чудом остался жив. Воспитывался в детском доме, позднее— в школе-интернате башкирского городка Стерлитамак. В 1924 году вступил в комсомол.
В годы учебы особенно отчетливо проявились две склонности живого, любознательного и смышленного подростка. Первая — умение подмечать в людях все смешное, необычное, характерное. И вторая — любовь к рисованию. «Я покрывал рисунками каждый подвернувшийся под руку клочок бумаги, — вспоминал Мирсаяф Масалимович. — Рисовал пейзажи, дома, лица друзей, карикатуры на них.
Работая после окончания школы делопроизводителем в Миркитлинском волисполкоме, Мирсаяф все стены своей квартиры, от пола до потолка, украсил собственными рисунками. Тогда же в нем проявилась любовь к литературной работе. Он редактировал стенгазету, организовал рукописный журнал «Чыбыркы» («Кнут»). В 1926 году М. Амир приехал в Казань и поступил в художественный техникум. Ему прочили будущность художника. Газеты и журналы охотно печатали его лаконичные, выразительные рисунки и меткие карикатуры.
Но в то же время не была им забыта и первая склонность. Теперь она проявлялась в том, что М. Амир писал, стремясь запечатлеть на бумаге все то, чем была переполнена его живая и впечатлительная память. Он выступал в газетах с фельетонами и острыми заметками, а в 1926 году напечатали в журнале «Авыл яшьлэре» («Сельская молодежь») первый рассказ «Друзья а враги».