Дрянной декан

- Снова будешь играть с моими чувствами?

- Нет. По крайней мере, пока вы сами не попросите... - изрекла она чуть дрожащим, и оттого еще более сексуальным голоском, и водрузила узкую ладошку мне на бедро.

Не будет она, как же! Уже играет, а я ведь еще даже не просил... по крайней мере, вербально.

Молчание затянулось в который раз за вечер. Стоит признать, сегодня я не слишком убедительный собеседник. Нужно было что-то сказать ей, как-то отреагировать на столь смелый шаг (который поразил меня до глубины души), но нужные слова никак не находились. И даже ехидные насмешки, которыми мы спасались в самые неловкие моменты нашего общения, застряли в горле.

А я ведь только-только смирился, что мои фантазии о Красовской в роли роковой соблазнительницы, подстегнутые нашей единственной совместной ночью, так и останутся фантазиями. Но когда на тебя внезапно обрушивается исполнившаяся мечта, устоять на ногах оказывается непросто.

- Будет самонадеянно утверждать, будто я понимаю, как к тебе подступиться, Красовская, - начал немного издалека, стараясь дышать глубоко и не замечать лежащей на бедре девичьей руки, которая в любой момент могла двинуться выше и совсем отбить у меня способность четко излагать мысли. - Все мои прошлые попытки сблизиться не увенчались успехом. Я давно не ухаживал за юными девушками. И не очень представляю, чем мог бы заинтересовать одну из них.

Истинная правда.

Я не считал себя сердцеедом и даже не рассматривал возможность новых серьезных отношений после смерти Елены. А то, что мной периодически очаровывались жены друзей и работницы университета, списывал на побочный фактор нелёгкой ноши вдовства, сопутствующий мне по жизни.

Много ли нужно, чтобы очаровать пятидесятилетнюю Любовь Ефремовну или Веронику Павловну? Достаточно быть неженатым, сохранить подтянутый вид, не слыть пьяницей, игроком и иметь какую-никакую работу.

А вот чтобы понравиться юной девушке... Хотя, к чему пустые рассуждения, Рите я никогда не нравился, и ее поведение до моего отъезда прекрасно это подтверждало. А поцелуи и ласки говорили лишь об одном — о нестерпимом желании избавиться от противного мужика любыми средствами, начиная от оскорблений и заканчивая сексом.

А вот поведение Красовской после приезда... Было шокирующим, радующим и пугающим одновременно. И тайну внезапной смены любовного курса только предстояло разгадать. Но я все равно склонялся к мнению, что внезапное увлечение Марго моей персоной - не более чем юношеская дурь, случайно залетевшая в ее прелестную, не лишенную таланта к писательства, голову.

- Кстати, а что будет с Аделаидой Степановной?.. - внезапно спросила Марго, как только мы пришли к некоторому консенсусу по поводу нашего будущего свидания.

И заставила испытать легкое чувство вины.

Я нравился Аде.

А она нравилась мне — настолько, насколько может нравиться приятная, адекватная, интеллигентная знакомая. С ней моя последующая жизнь и надвигающаяся, чего уж скрывать, старость, была бы тихой и погожей, будто робкое тепло, нагрянувшее в последние августовские дни. Такой же размеренной, предсказуемой, расслабленной. Именно о такой жизни мечтает нормальный зрелый мужчина после многочасового рабочего дня, повторяющегося пять дней в неделю энное количество лет подряд.

Поэтому то, что я приехал сейчас к Красовской, а не к Аделаиде, было безумием чистой воды. С Ритой моя жизнь никогда не будет спокойной и сможет напоминать разве что весеннее, бушующее в штормовой ярости море. Так как именно эта девушка упертым молодым таранчиком взламывала мой многолетний, крепкий, будто февральский лёд, покой. Сама того не осознавая, настойчиво прорубала дорогу к чему-то дикому, ненасытному и алогичному, все еще таящемуся где-то в глубине души.

Лучшим решением было бы не поддаваться на ее усиленные провокации и вести себя как взрослый человек. Cохранить дистанцию, которую нам следовало придерживаться с самого начала.

А не нестись через пол-Москвы в попытке узнать, почему после жаркой сцены в моем кабинете эта сумасбродная чертовка вдруг пропала, будто потеряв к происходящему всякий интерес... Но я уже смирился — найти разумное объяснение своим поступкам не получится. Потому как то, что я вытворял по отношению к этой девушке с самого начала нашего общения, невозможно оправдать ничем, даже кризисом среднего возраста. Пенял на ее молодость и безрассудство, а как вел себя при этом сам?..

Я взял шаловливую руку студентки, прижал к своей груди. Может, этот жест сможет хотя бы частично рассказать Красовской об оглушающей какофонии мыслей и эмоций, что не смолкали с самого первого ее звонка... К тому же, мы так редко держались за руки. Почти никогда не обнимали ладони друг друга без продолжения.

- Тогда до встречи, - Марго сделала чопорное лицо и неспеша взялась за ручку двери.

Мне даже показалось, будто она ждала поцелуя на прощание. Но я не стал ее целовать, дабы не нарушить шаткого взаимопонимания, установившегося между нами.

И не обманывать себя лишними надеждами, которые проснулись от зимней спячки и не давали мне который день покоя.

38. Ультиматум

И ненависть мучительна и нежность.

И ненависть и нежность - тот же пыл

Слепых, из ничего возникших сил,

Пустая тягость, тяжкая забава.

("Ромео и Джульетта», У. Шекспир)

Давно мне так не хотелось ускорить время. Поставить жизнь на быструю перемотку, чтобы в ускоренном времени проскочить вторник, среду и четверг. А ещё лучше - лечь спать, а проснуться уже в пятницу. Помыть голову с утра ароматным шампунем, сделать макияж, надеть короткое платье и с предвкушением ожидать вечера... В опере.

Хотя дело было не в опере, само собой, а в том, что сопровождать туда меня будет Вениамин Эдуардович. То есть, просто Вениамин. Венечка.

Но иного способа пропустить дни, кроме того чтобы их прогулять, я не знала. И потому делать нечего - предстояло испить свою чашу до дна... А именно - заявиться в Ливер как ни в чем не бывало и попытаться помириться с Юлькой. Опять.

Если и была слабая надежда, что после вчерашней вспышки подруга высказала все, что хотела и сменила гнев на милость, она испарилась сразу же, стоило мне зайти в аудиторию. Гарденина опять сидела не со мной и опять выглядела непринуждённо-весёлой. Даже, слишком весёлой - когда я приветственно кивнула ей, она прыснула со смеху. Вместе с ней развеселились и её подруги.

Мне даже захотелось достать зеркало и проверить, не приключилась ли с моей внешностью чего-то очень забавного, но я одернула себя. Вряд ли там было что-то настолько весёлое, кроме меня самой.

Прозвенел звонок. Я села на пустующую парту, глядя на доску и стараясь не показывать, как меня ранило поведение Гардениной. Внутри будто поселился колючий еж - он ворочался, вертелся и при этом увеличивался в размерах. Я вдруг очень чётко осознала, что так и не стала в Ливере "своей": даже проучившись в универе с сентября по март, так и не сумела толком сблизиться ни с кем, кроме Юльки. Да и зачем? Мы ведь были практически не разлучны... Рассказывали все, что с нами происходило, вместе делали контрольные и домашку, делились мечтами, сплетничали, обсуждали парней...

Все мы это делали вплоть до того момента, как у меня появилась непристойная тайна в лице декана. После она так и продолжила делиться со мной всем, а я начала скрытничать. Да, я совершила ошибку. Но неужели из-за этого она сдаст нашу дружбу в утиль, будто её и не было? С лёгкостью заменит моё общество обществом Марины, Гали, Кати - любой из университетской приятельниц, коих было у неё в изобилии?

Я просто отказывалась в это верить. Стоило представить, что мы так и не помиримся, и мне до самого выпуска предстоит сидеть на парах одной, я испытывала чуть ли не больший ужас, чем тот, что мне довелось пережить осенью. Когда казалось, что Верстовский-старший так и продолжит терроризировать меня в универе, и мы никогда не наладим наши отношения.