Дрянной декан

Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг,

Что это горе всех невзгод больнее,

Что нет невзгод, а есть одна беда —

Твоей любви лишиться навсегда.

Если не считать пяти минут позора, которые выпали на долю каждого из учеников, занятие прошло легко и даже увлекательно. Наблюдать за чужими мучениями оказалось приятно и неожиданно полезно – они отвлекали от собственных терзаний.

Когда пара подошла к концу, пришел через домашнего задания, которым нас напугали в самом начале.

– Девушки должны к следующему занятию оформить текст собственное пьесы в стиле Уильяма Шекспира.

Последовала многозначительная пауза, в ходе которой студенты пытались понять, не сошел ли декан с ума.

– Мы должна написать собственную пьесу?! – в шоке уточнила одна из студенток.

– Писать всю пьесу не обязательно, да к следующему занятию вы и не успеете это сделать. Главное придумать и оформить конспект получившегося произведения на бумаге вместе с названием, перечислением всех действующих лиц и мест действия. А также написать подробный пересказ всех актов и действий. Всем понятно?

У всех дружно пропал дар речи, так что вопрос декана остался неотвеченным.

– А парням придумывать пьесу не надо? – с надеждой уточнил Митька Хворостов.

– Не надо. Мужская половина группы к следующему занятию делает собственный перевод любого из шекспировских сонетов. В стихотворной форме, разумеется.

Девушки, чувствующие себя несправедливо обиженными свалившимся на них заданием, возликовали. Парни же приуныли.

– Но мы же не поэты! – возмутился Стас.

– А чьи это проблемы? – непреклонно отбрил его Верстовский. – И только попробуйте воспользоваться интернетом. Я знаю все из существующих переводов!

17.2 Белые розы

После пары Ромка сделал еще одну попытку подобраться ко мне, чтобы поговорить наедине, но я безжалостно отвергла и ее.

– Что случилось? – приподняла брови Гарденина. Я вкратце пересказала ей события на вечеринке Федоровой.

– Ну, это же Верстовский, – пожала плечами подруга. – Богат, красив и в меру скот.

В общем, Юля не сильно впечатлилась нашим расставанием, даже толком не посочувствовала. Сделала вид, будто это нечто само собой разумеющееся. Типа, умным людям и так было понятно, что серьезные отношения с кем-то вроде Романа априори невозможны, и "горбатого могила исправит". Зато прожужжала мне все уши, смакуя во всех подробностях новую прическу декана, что, на мой взгляд, тоже было не слишком-то умно.

– Кстати, я тебе говорила, что Эдуардович теперь ведет у нас "зарубежку" на постоянной основе?

– Серьезно? – подруга пришла в крайнюю степень возбуждения. – Это же просто чудесно! Но что, если... – Юля замолчала и подняла на меня свои огромные распахнутые глаза: в них бушевал настоящий смерч из чувств: счастья, ожидания и обеспокоенности. – Вдруг все догадаются?

– О чем? – мне тоже стало не по себе.

– Ну, о нас с деканом... – теперь она вдобавок еще и покраснела. – Ты видела, как она меня сегодня посмотрел, когда я опоздала? А на балу?.. "Гарденина, отличница наша" – и чуть не сожрал глазами мои ноги. Думала, со стыда помру.

Я устало потерла виски и покачала головой. Происходящее все больше и больше походило на трагикомедию.

– Между вами ничего нет, Юля!

– Ну, когда-то же будет...

– Почему ты так в этом уверена? Рома, к слову, считает, что декана женщины вообще не интересуют, – мой голос предательски дрогнул, когда я это произносила. Так как отныне знала, что это не совсем правда.

То есть, совсем не правда. Женщины декана интересовали, но лишь как объекты для удовлетворения низменных потребностей. Но Юльке я сказать об этом не могла.

– Твой Ромка – дурак. Видит лишь то, что хочет видеть, – она запнулась. – Он мне нравится, Рит. Кажется, я... влюбилась.

Она выжидающе посмотрела на меня, ожидая вердикта. Мы обе замерли. Мимо проходили студенты, падали учебники, хлопали двери, что-то недовольно кричали преподаватели. Мгновение пролетало за мгновением, ничего не менялось: мы сидели и растерянно смотрели друг на друга. Над нами нависло облако тайны и неопределенности – свинцовое, с рваными краями и сверкающими глубоко внутри молниями. Гарденина думала о своем будущем, которое ей сулили чувства к Верстовскому.

Я – об ужасной тайне, которая нависла над нашей дружбой и которая неминуемо усложнит наши отношения, если Юля не одумается как можно скорее. Может, рассказать ей о том, что произошло в субботу? Но поверит ли она? Я бы не поверила, уж слишком безумно все это выглядело со стороны. Тогда придется объяснять, как все было на самом деле, и что по телефону я в ту злополучную ночь говорила не с Ромой, а с его папашей... И оправдываться, почему я так долго скрывала это от нее.

– Но зачем? – только и смогла выдавить я.

Гарденина печально пожала плечами.

– Он самый потрясающий мужчина из тех, что мне встречались.

– Ты что, “а” перечитала? – я уставилась на подругу изумленными глазами. – Да ничего в нем особенного нет. Обычный сорокалетний мужик!

– Неправда! – возмутилась она и отодвинулась на другой конец подоконника. – Вениамин – декан!

– Ладно. Обычный сорокалетний декан!

– К тому же, его род берет начало в 17-м веке, он, можно сказать, потомственный дворянин! И живет в исторической усадьбе!

– Это не так, Ромка над тобой прикалывался! Дом современный, просто стилизован под старый!

– А в юности Верстовский разъезжал на Харлее! – выдала еще один аргумент подруга.

– Даже если и так, это было СТО ЛЕТ НАЗАД! – мне хотелось взять ее за плечи и встряхнуть.

– Это не важно, – помотала головой Гарденина, и понурила плечи. – Прошлое не умирает, просто забывается. Эх, не вовремя вы с Ромкой расстались! Я уж думала попросить тебя помочь мне сблизиться с Вениамином...

– Каким образом?!

– Не знаю... Но ты явно чаще меня общалась с ним в неформальной обстановке. Хотя, теперь это все в прошлом.

Юля грустно вздохнула и прижалась щекой к окну, за которым зарядил ледяной ноябрьский дождь. Ливень хлестал прямо в стекло и стекал по нему ручьями, отчего пейзаж университетского двора стал казаться расплывчатым и нереальным.

Она выглядела такой грустной, что мне даже стало ее чуточку жаль (стало бы сильнее, если бы речь шла не про декана, с которым у меня и правда достаточно тесное в неформальной обстановке общение, но не того формата, которого бы хотелось). Я сочувственно потрепала ее по затылку и снова приняла решение сделать вид, что между мной и Верстовским-старшим ничего не было, в надежде, что это "ничего" утрясется само собой.

"Сделать вид, что ничего не было" – проще сказать, чем сделать. Особенно, когда другие участники этой заварушки такого вида делать не собирались. Ближе к вечеру, когда я уже была дома и пыталась родить из себя подобие шекспировской пьесы, в дверь квартиры позвонили. Спустя несколько минут в зал вошел загадочный папа с большим букетом белых роз.

– Марго, курьер доставил тебе этот удивительный и... неожиданный дар, – он вопросительно поднял брови из-под очков, ожидая от меня объяснений.

Я не сразу нашлась, что ответить, потому что сидела с открытым ртом и лихорадочно пыталась вспомнить, присутствовали ли в "Юпитере" белоснежные розы. Не вспомнила – тогда, в кафе, внимание было занято чем угодно, но только не цветами. Зато на ум пришел другой эпизод: как в другом кафе, на встрече со всей семьей Верстовских, декан кайфовал от песни "Белые розы". Небось, представлял, как будет усыпать чье-то ложе лепестками цвета первого снега...

Фу, какая гадость! Я сжала кулаки. Перед глазами встала пелена.

– От кого они?

– Адресат пожелал остаться инкогнито, но ты, наверно, должна быть в курсе, кто мог бы такое устроить. Не хочешь их забрать?

Папа ожидал, что я сделаю то, что обычно делают девушки в таких случаях – бегут к букету, прижимают его к груди и потом носятся с ним, как с писаной торбой, то подрезая корни, то добавляя в воду аспирин, или что там обычно добавляют, чтобы продлить срезанным цветам жизнь... Но я как раз-таки предполагала, кто мог сделать мне такую пакость, и потому не спешила воссоединяться с букетом и обнимать его, будто самую дорогую вещь на свете.