Страница 76 из 82
ВЫШИНСКИЙ
Не зная закулисной стороны московских процессов, мировая обществен-ность склонна была считать прокурора Вышинского одним из главных режис-серов этих спектаклей. Полагали, что этот человек оказал существенное влия-ние на судьбу подсудимых. В таком представлении нет ничего удивительного: ведь действительные организаторы процессов (Ягода, Ежов, Молчанов, Агра-нов, Заковский и прочие) всё время оставались в тени и именно Вышинскому было официально поручено выступать на "открытых" судебных процессах в качестве генерального обвинителя.
Читатель будет удивлён, если я скажу, что Вышинский сам ломал себе го-лову, пытаясь догадаться, какими чрезвычайными средствами НКВД удалось сокрушить, парализовать волю выдающихся ленинцев и заставить их оговари-вать себя.
Одно было ясно Вышинскому: подсудимые невиновны. Как опытный про-курор, он видел, что их признания не подтверждены никакими объективными доказательствами вины. Кроме того, руководство НКВД сочло нужным рас-крыть Вышинскому некоторые свои карты и указать ему на ряд опасных мест, которые он должен был старательно обходить на судебных заседаниях.
Вот, собственно, и всё, что было известно Вышинскому. Главные тайны следствия не были доступны и ему. Никто из руководителей НКВД не имел права сообщать ему об указаниях, получаемых от Сталина, о методах следст-вия и инквизиторских приёмах, испытанных на каждом из арестованных, или о переговорах, которые Сталин вёл с главными обвиняемыми. От Вышинского не только не зависела судьба подсудимых, – он не знал даже, какой приговор заранее заготовлен для каждого из них.
Многих за границей сбила с толку статья одной американской журналист-ки, пользующейся мировой известностью. Эта дама писала о Вышинском, как о чудовище, пославшем на смерть своих вчерашних друзей – Каменева, Буха-рина и многих других. Но они никогда не были друзьями Вышинского. В дни Октября и гражданской войны они находились по разным сторонам баррика-ды. До 1920 года Вышинский был меньшевиком. Мне думается, многие из старых большевиков впервые услышали эту фамилию только в начале 30-х го-дов, когда Вышинский был назначен генеральным прокурором, а увидели его своими глазами не ранее 1935 года, когда их ввели под конвоем в зал заседа-ний военного трибунала, чтобы судить за участие в убийстве Кирова.
Руководство НКВД относилось к Вышинскому не то чтобы с недоверием, а скорее со снисходительностью – так, как влиятельные сталинские бюрократы с партбилетом в кармане привыкли относиться к беспартийным. Даже инструк-тируя его, с какой осторожностью он должен касаться некоторых скользких моментов обвинения, они ни разу не были с ним в полной мере откровенны.
У Вышинского были основания ненавидеть этих надменных хозяев поло-жения. Он понимал, что ему придётся всячески лавировать на суде, маскируя их топорную работу, и своим красноречием прикрывать идиотские натяжки, имеющиеся в деле каждого обвиняемого. Понимал он и другое: если эти под-тасовки как-нибудь обнаружатся на суде, то инквизиторы сделают козлом от-пущения именно его, пришив ему в лучшем случае "попытку саботажа".
У руководителей НКВД в свою очередь были основания не любить Вы-шинского. Во-первых, они презирали его как бывшего узника "органов": в ар-хивах всё ещё хранилось его старое дело, где он обвинялся в антисоветской деятельности. Во-вторых, их снедало чувство ревности – к нему было прикова-но внимание всего мира, следившего за ходом сенсационных процессов, а им, истинным творцам этих грандиозных спектаклей, как говорится "из ничего" состряпавшим чудовищный заговор и ценой невероятных усилий сумевшим сломать и приручить каждого из обвиняемых, – им суждено оставаться в тени?
Побывав когда-то в здании на Лубянке в качестве заключённого, Вышин-ский побаивался и этого здания, и работавших там людей. И хотя в советской иерархии он занимал куда более, высокое положение, чем, скажем, начальник Секретного политического управления НКВД Молчанов, он по первому вызо-ву Молчанова являлся к нему с неизменной подхалимской улыбочкой на лице. Что же касается Ягоды – тот и вовсе удостоил Вышинского только одной встречи за всё время подготовки первого московского процесса.
Задание, полученное от НКВД, Вышинский исполнял с чрезвычайным ста-ранием. На протяжении всех трёх процессов он всё время держался настороже, постоянно готовый парировать любой, даже самый слабый намёк подсудимых на их невиновность, Пользуясь поддержкой подсудимых, как бы соревную-щихся друг с другом в самооговоре, Вышинский употреблял всевозможные трюки, дабы показать миру, что вина обвиняемых полностью доказана и ника-кие сомнения более не уместны. Одновременно он не упускал случая превоз-носить до небес "великого вождя и учителя", а в обвинительной речи неизмен-но требовал для всех подсудимых смертной казни.
Ему самому очень хотелось выжить – и в этом был главный секрет его рве-ния. Он пустил в ход все свои актерские способности, играл самозабвенно, ибо ставка в его игре была высока. Зная, что перед ним на скамье подсудимых – невинные жертвы сталинского режима, что в ближайшие часы их ждёт рас-стрел в подвалах НКВД, он, казалось, испытывал искренне наслаждение, когда топтал остатки их человеческого достоинства, черня всё, что в их биографиях казалось ему наиболее ярким и возвышенным. Выходя далеко за рамки обви-нительного заключения, он позволял себе заявлять что подсудимые "всю жизнь носили маски", что "под прикрытием громких фраз эти провокаторы служили не делу революции и пролетариата, а контрреволюции и буржуазии". Так поносил вождей Октября человек, который в октябрьские дни и на всём протяжении гражданской войны был врагом революции и республики Сове-тов!
С садистическим наслаждением оскорбляя обречённых на смерть, он клей-мил их позорными кличками – "шпионы и изменники", "зловонная куча чело-веческих отбросов", "звери в человеческом облике", "отвратительные него-дяи"…
"Расстрелять их всех, как бешеных псов!" – требовал Вышинский. "Разда-вить проклятую гадину!" – взывал он к судьям.
Нет, он не был похож на человека, исполняющего свои обязанности по принуждению. Он обрушивался на беззащитных сталинских узников с таким искренним удовольствием не только потому, что Сталину требовалось свести с ними счёты, но и потому, что сам был рад возможности посчитаться со стары-ми большевиками. Он знал, что, пока старая гвардия сохраняет в партии свой авторитет и пользуется правом голоса, таким, как Вышинский, суждено оста-ваться париями.
Говоря так, я основываюсь на своих собственных наблюдениях: мне при-шлось работать с Вышинским в Верховном суде в те далекие времена, когда оба мы были прокурорами по надзору и состояли в одной партийной ячейке.
Я приступил к работе в Верховном революционном трибунале, а затем в Верховном суде задолго до того, как там появился Вышинский. В то время членами Верховного суда состояли почти исключительно большевики из ста-рой гвардии; самым выдающимся из них был Николай Крыленко, сподвижник Ленина, первый советский главковерх (командующий всеми вооружёнными силами). В состав Верховного суда входили также старый латышский револю-ционер Отто Карклин, отбывший срок на царской каторге; бывший фабричный рабочий Николай Немцов, активный участник революции девятьсот пятого го-да, приговорённый царским судом к пожизненной ссылке в Сибирь; руководи-тель комиссии партийного контроля Арон Сольц, возглавлявший в Верховном суде юридическую коллегию; Александр Галкин, председатель кассационной коллегии, и ряд других старых большевиков, направленных сюда на работу, чтобы укрепить пролетарское влияние в советском правосудии.
Эти люди провели немалую часть жизни в царских тюрьмах, на каторге и в сибирской ссылке. Революцию и советскую власть они не считали источником каких-то благ для себя, не искали высоких постов и личных выгод. Они бедно одевались, хотя могли иметь любую одежду, какую только пожелают, и огра-ничивались скудным питанием, в то время как многие из них нуждались в спе-циальной диете, чтобы поправить здоровье, пошатнувшееся в царских тюрь-мах.