Страница 75 из 82
Припоминаю, как некий инженер, подчинённый Аллилуеву и занимавший-ся проверкой и приёмкой авиационных двигателей, изготовленных германской фирмой, направил руководству миссии докладную записку, где было сказано, что Аллилуев водит подозрительную дружбу с немецкими инженерами и, под-пав под их влияние, спустя рукава следит за проверкой авиационных двигате-лей, отправляемых в СССР. Информатор посчитал нужным добавить, что Ал-лилуев к тому же читает газеты, издаваемые русскими эмигрантами.
Руководитель торговой миссии показал эту бумагу Аллилуеву, заметив при этом, что он готов отослать кляузника в Москву и потребовать вообще его ис-ключения из партии и удаления из аппарата Внешторга. Аллилуев попросил этого не делать. Он сказал, что человек, о котором идёт речь, хорошо разбира-ется в моторах и проверяет их очень добросовестно. Кроме того, он пообещал поговорить с ним с глазу на глаз и излечить его от интригантских наклонно-стей. Как видим, Аллилуев был слишком благородный человек, чтоб мстить слабому.
За два года совместной работы мы касались в разговорах очень многих тем, но лишь изредка говорили о Сталине. Дело в том, что Сталин уже тогда не слишком меня интересовал. Того, что я успел узнать о нём, было достаточно, чтобы на всю жизнь проникнуться отвращением к этой личности. Да и что но-вого мог рассказать о нём Павел? Он как-то упомянул о том, что Сталин, опь-янев от водки, начинал распевать духовные гимны. В другой раз я услышал от Павла о таком эпизоде: как-то на сочинской вилле, выйдя из столовой с фи-зиономией, искажённой гневом, Сталин швырнул на пол столовой нож и вы-крикнул: "Даже в тюрьме мне давали нож острее!"
С Аллилуевым я расстался в 1931 году, так как меня перевели на работу в Москву. На протяжении последующих лет мне почти не приходилось встре-чаться с ним: то я был в Москве, а он за границей, то наоборот.
В 1936 году его назначили начальником политуправления бронетанковых войск. Его непосредственными начальниками сделались Ворошилов, началь-ник политуправления Красной армии Гамарник и маршал Тухачевский. Чита-телю известно, что на следующий год Сталин обвинил Тухачевского и Гамар-ника в измене и антиправительственном заговоре, и оба они погибли.
В конце января 1937 года, находясь в Испании, я получил от Аллилуева очень тёплое письмо. Он поздравлял меня с получением высшей советской на-грады – ордена Ленина. В письме оказался постскриптум очень странного со-держания. Павел писал, что был бы рад возможности снова поработать со мной и что готов прибыть в Испанию, если я проявлю инициативу и попрошу Москву, чтобы его назначили сюда. Я не мог понять, почему именно мне нуж-но поднимать этот вопрос: ведь Павлу достаточно сказать о своём желании Ворошилову, и дело будет сделано. Поразмыслив, я решил, что постскриптум приписан Аллилуевым просто из вежливости: ему хотелось ещё раз выразить мне свою симпатию, изъявляя готовность снова работать вместе, он хотел ещё раз продемонстрировать свои дружеские чувства.
Осенью того же года, попав по делам службы в Париж, я решил осмотреть проходившую там международную выставку и, в частности, советский па-вильон. В павильоне я почувствовал, что кто-то обнял меня сзади за плечи. Обернулся – на меня смотрело улыбающееся лицо Павла Аллилуева.
– Что ты тут делаешь? – с удивлением спросил я, подразумевая под словом "тут", конечно, не выставку, а вообще Париж.
– Они меня послали работать на выставке, – ответил Павел с кривой усмеш-кой, называя какую-то незначительную должность, занимаемую им в совет-ском павильоне.
Я решил, что он шутит. Было невозможно поверить, что вчерашний комис-сар всех бронетанковых сил Красной армии назначен на должность, которую мог бы занять любой беспартийный нашего парижского торгпредства. Тем бо-лее невероятно, чтобы такое случилось со сталинским родственником.
Вечер того дня был у меня занят: резидент НКВД во Франции и его по-мощник пригласили меня поужинать в дорогом ресторане на левом берегу Се-ны, вблизи площади Сен-Мишель. Я поспешно нацарапал Павлу на листке бу-маги адрес ресторана и попросил его присоединиться.
В ресторане, к моему удивлению, обнаружилось, что ни резидент, ни его помощник с Павлом не знакомы. Я представил их друг другу. Обед уже кон-чался, когда Павлу понадобилось отлучиться на несколько минут. Воспользо-вавшись его отсутствием, резидент НКВД пригнулся к моему уху и прошеп-тал: "Если б я знал, что вы его сюда приведёте, я бы вас предупредил… Мы имеем приказ Ежова держать его под наблюдением!"
Я опешил.
Выйдя с Павлом из ресторана, мы не торопясь прошлись по набережной Сены. Я спросил его, как же могло случиться, что его послали работать на вы-ставку. "Очень просто, – с горечью ответил он. – Им требовалось отправить меня куда-нибудь подальше от Москвы". Он приостановился, испытующе по-глядел на меня и спросил: "Ты обо мне ничего не слышал?"
Мы свернули в боковую улочку и сели за стол в углу скромного кафе.
– В последние годы произошли большие изменения… – начал Аллилуев.
Я молчал, ожидая, что за этим последует.
– Тебе, должно быть, известно, как умерла моя сестра… – и он нерешитель-но замолк. Я кивнул, ожидая продолжения.
– Ну, и с тех пор он перестал меня принимать.
Однажды Аллилуев, как обычно, приехал к Сталину на дачу. У ворот к не-му вышел дежурный охранник и сказал: "Приказано никого сюда не пускать". На следующий день Павел позвонил в Кремль. Сталин говорил с ним обыч-ным тоном и пригласил к себе на дачу в ближайшую субботу. Прибыв туда, Павел увидел, что идёт перестройка дачи, и Сталина там нет… Вскоре Павла по служебным делам откомандировали из Москвы. Когда через несколько ме-сяцев он вернулся, к нему явился какой-то сотрудник Паукера и отобрал у него кремлёвский пропуск, якобы для того, чтобы продлить срок его действия. Пропуск так и не вернули.
– Мне стало ясно, – говорил Павел, – что Ягода и Паукер ему внушили: по-сле того, что произошло с Надеждой, лучше, чтоб я держался от него подаль-ше.
– О чём они там думают! – внезапно взорвался он. – Что я им, террорист, что ли? Идиоты! Даже тут они подглядывают за мной!
Мы проговорили большую часть ночи и расстались, когда уже начинало светать. В ближайшие дни мы условились встретиться снова. Но мне при-шлось срочно вернуться в Испанию, и мы с ним больше не виделись.
Я понимал, что Аллилуеву угрожает большая опасность. Рано или поздно придёт день, когда Сталину станет невмоготу от мысли, что где-то неподалёку по улицам Москвы всё ещё бродит тот, кого он сделал своим врагом и чью се-стру он свёл в могилу.
В 1939 году, проходя мимо газетного киоска, – это было уже в Америке – я заметил советскую газету, – то ли "Известия", то ли "Правду". Купив газету, я тут же на улице начал её просматривать, и в глаза мне бросилась траурная рамка. Это был некролог, посвящённый Павлу Аллилуеву. Ещё не успев про-читать текст, я подумал: "Вот он его и доконал!" В некрологе "с глубокой скорбью" сообщалось, что комиссар бронетанковых войск Красной армии Ал-лилуев безвременно погиб "при исполнении служебных обязанностей". Под текстом стояли подписи Ворошилова и ещё нескольких военачальников. Под-писи Сталина не было. Как в отношении Надежды Аллилуевой, так и теперь власти тщательно избегали подробностей…