Страница 81 из 234
Псковская миротворческая инициатива только подлила масла в огонь. Страсти на вече закипели с новой силой. Наконец отчеканилось решение: отослать назад незваных миротворцев, а самим отправить послов к королю с просьбой о более решительной помощи против Москвы. Напоследок новгородцы предложили псковичам заключить договор о взаимопомощи на случай войны с великим князем Московским. Те отвечали уклончиво: когда начнется война, дайте нам знать. А мы тогда и подумаем…
Весной 1471 года новгородские послы отправились в Литву (170, 188). Обратно они вернулись с договором, согласно которому Казимир IV обязывался всей военной мощью Литвы защищать Новгород от нападения москвичей. Со своей стороны, Новгород соглашался принять у себя на постоянное пребывание королевского наместника и уплачивать Казимиру небольшую дань. Все институты Новгородской боярской республики оставались в неприкосновенности.
Судя по тому, сколь мало требовал король от новгородцев за свою поддержку, можно понять, что он и не собирался во исполнение договора воевать с Москвой из-за Новгорода. Главная цель соглашения заключалась в другом: пригрозив Ивану III войной с Литвой, заставить его быть более осторожным в отношении Новгорода. Договор с Новгородом был явлением такого же порядка, как и неожиданный приезд Казимира в Полоцк в январе 1470 года и грозное обещание псковичам лично разобраться с пограничными спорами. Король вел по отношению к Москве политику «надувания щек».
(Необычное истолкование причин московско-новгородской войны предложил недавно историк Я. С. Лурье. По его мнению, «ни договор с Казимиром, ни приглашение Михаила Олельковича не могли быть поводом к походу на Новгород… Проект договора с Казимиром был, по всей видимости, составлен в Новгороде в мае-июне 1471 года перед Шелонской битвой… Видеть главную причину войны 1471 года в новгородской „измене“ и „латинстве“ можно, только если следовать тенденциозной и противоречивой версии московского летописания» (115, 141–143). На самом деле, война была вызвана «откровенным нарушением великокняжеской властью одного из главных условий Яжелбицкого мира» — принадлежности Новгороду Волока Ламского и Вологды (115, 141). Не доверяя изложению событий 1470–1471 годов московскими летописцами, ученый в то же время вынужден признать, что «новгородская версия всех этих событий известна нам в недостаточной степени» (115, 132). Но при такой оценке исходных данных остается либо констатировать невозможность установления истины (как это делает Лурье в рассуждении об истоках конфликта Шемяки с Василием Темным), либо конструировать собственную схему событий, исходя главным образом из стремления к опровержению общепринятого взгляда. По этому пути и направляется мысль исследователя. В итоге «антимосковская» схема Лурье оказывается не менее (если не более) умозрительной, чем традиционная «промосковская» трактовка событий 1470–1471 годов. Кроме того, следуя этой схеме событий, можно было бы убедительно объяснить скорее поход новгородского войска на Москву, чем московского — на Новгород.)
В Москве внимательно следили за развитием событий. Все складывалось наилучшим образом. Поход на Новгород представлялся делом решенным. Однако следовало свести к минимуму элемент риска, неизбежный в любой войне. Во-первых, у Ивана все же не было абсолютной уверенности в том, что татары и Литва позволят ему безнаказанно удушить Новгород и тем удвоить свое могущество; во-вторых, князь Иван боялся того, что перед лицом смертельной опасности новгородцы могут сплотиться и обрести то мужество отчаяния, которое порой и самых мирных людей превращает в грозных воителей; в-третьих, Иван не вполне доверял своим братьям и сородичам, которые в решающую минуту могли нанести ему удар в спину. Все это вместе взятое и заставляло его не спешить, выбирая наилучший момент для начала войны.
Не знаем, что делал князь Иван для того, чтобы успокоить короля Казимира. Однако известно другое. Обычная для Москвы опасность — нашествие татар — стараниями Ивана III летом 1471 года была сведена до минимума. Казанские татары все еще находились под впечатлением тех ударов, которые они получили во время войны с Москвой в 1467–1469 годах. Волжская Орда летом 1471 года также не собиралась воевать с Московской Русью. Однако все дело едва не испортили вятские «партизаны».
Летописи сохранили сообщение о дерзком нападении на столицу Волжской Орды город Сарай большого отряда вятчан. Подобно новгородским ушкуйникам, наводившим страх на всю Волгу во времена Дмитрия Донского, вятчане спустились на кораблях вниз по Волге и Ахтубе, а там «взята Сараи, много товара взяша, и плен мног поимаша» (31, 291). Нападение облегчалось тем, что летом Сарай был почти пуст. Вся местная знать отправлялась кочевать по степи со своими табунами. Узнав о нападении на столицу, татары поспешили к Волге. Они перегородили реку своими судами, чтобы перехватить вятских удальцов. Однако те благополучно прорвались через заграждения и ушли вверх по реке. Получив весть о случившемся, казанские татары тоже попытались захватить вятчан. Но те и здесь сумели благополучно ускользнуть.
Существует мнение о том, что набег вятчан на Сарай был задуман и подготовлен Иваном III, который хотел таким способом обеспечить безопасность своей южной границы во время похода на Новгород (54, 179). Однако источники говорят об ином. Вятчане пошли на Волгу весной 1471 года, по «большой воде». Некоторые летописи даже уточняют: поход начался «тое же зимы» (18, 94). Бравые ушкуйники успели вернуться домой и вскоре выйти с московскими воеводами в новый поход — на новгородские владения в Подвинье (30, 191). 27 июля 1471 года они участвовали в сражении с новгородской ратью Василия Шуйского под Холмогорами (31, 290). При самом приблизительном расчете времени их передвижения можно видеть, что вятчане ушли на Волгу в конце апреля — начале мая, напали на Сарай в конце мая, а вернулись домой в конце июня. На Двину они ушли в конце июня — начале июля.
Эти очевидные соображения убеждают в том, что Иван III вовсе не был заинтересован в набеге вятчан на Сарай. Инициатором акции скорее мог быть кто-то из врагов Москвы. Учиненный вятчанами погром должен был привести в ярость хана Ахмата и вызвать ответный поход татар на русские земли. Добраться до Вятки Ахмат не мог, и потому удар неминуемо пришелся бы на южные районы Московской Руси. При этом хан, конечно, знал о том, что главные силы Ивана III заняты на новгородском направлении.