Меня зовут Шон

— К вашему сведению: нарушение границ частной собственности противозаконно.

— Да здесь же никого нет! — воскликнула я, и это была чистая правда. — Расслабьтесь для разнообразия!

— Должен сказать, я на однообразие жизни не жалуюсь, — проворчал он, неловко перелезая следом.

Я не смогла сдержать улыбку, но постаралась поскорее придать лицу серьезный вид. В самом деле, что тут смешного?

Теперь можно было рассмотреть остатки особняка получше. Красный кирпич, почти полностью разломанные деревянные рамы в арочных окнах (мне все еще было грустно, что в нашем доме Ник заменил их более высокотехнологичными версиями).

— Что здесь произошло?

Дул пронизывающий ветер, и я поплотнее завернулась в куртку.

— Не знаю, — доктору Холту тоже было не по себе. — Раз уж мы все равно нарушаем закон, наверное, стоит оглядеться.

Ответ стал очевиден, когда мы подошли поближе. Внутренности дома были черны, как низ печки у меня на кухне.

— Пожар.

— Да, похоже на то, — он достал телефон и поднял его, будто друид, призывающий дождь. — Связь не ловит.

В этот момент к нам подскочил маленький шумный терьер и принялся с лаем кружиться у моих ног. Я вспомнила невесть куда запропастившегося беднягу Поппета.

— Альфи! Глупышка… Ко мне!

К нам, тяжело дыша, подбежала женщина. На лице ее застыло то же выражение неловкости за свою собаку, которое я замечала и за собой.

— Простите…

Собачница. Она была в жилете и удобных ботинках, вероятно купленных по объявлению в «Радио Таймс». Она поочередно смотрела то на меня, то на доктора.

— Вы ведь не возражаете? В наших местах собаку больше негде выгулять.

Мы с доктором Холтом переглянулись. Должно быть, она решила, что мы здесь по какому-то официальному делу, раз так внимательно изучаем дом. Я быстро сориентировалась:

— Ничего страшного. Вы не поможете нам кое-что выяснить? Мы думаем над застройкой этого участка, но информация о нем очень обрывочная. Что тут произошло? Пожар?

На ее лице тут же появилось выражение заядлой сплетницы.

— Ой, такой ужас! Я тогда совсем молодая была, только замуж вышла. Бедный малыш! — Она заметила выражения наших лиц. — Вы не знали? В общем, в доме был пожар. Родители и маленький мальчик — ему всего восемь было — погибли. Участок после этого продали какой-то компании, которая собиралась построить новый дом, да так и не собралась. Наверное, из-за мрачной истории.

Я кивнула, словно все это мне было хорошо известно:

— Разумеется. Там же еще и дочь была?

Ее лицо помрачнело.

— Говорили, что это из-за нее и могло случиться. То есть это просто странно, что она тогда не спала и гуляла с собаками. В два часа ночи! Потом, о ее матери ходили разговоры. Она была очень строга к девочке. Все угрожала отправить ее в закрытую школу, не разрешала заводить друзей, хобби — ничего. Но я уверена, это был просто несчастный случай.

— Элинор — так ее звали? — уточнил доктор Холт.

— Кажется, да. Всего шестнадцать — просто невероятно, чтобы в ее возрасте девочка могла сотворить такое, верно? Думаю, это все вранье. Она пыталась вернуться в дом, помочь им. Даже сама в больницу попала на несколько недель. Говорили, что у нее было что-то вроде срыва и она угодила в дурку… Или как их там теперь принято называть? Я всегда считала, что она тут ни при чем. Только не после всего этого. Надеюсь, вас не отпугнет такая мрачная история? Жаль, что это место столько лет пустует.

— Нет, конечно, — сказала я, вживаясь в роль практичной деловой женщины, вроде тех, что мелькают в бизнес-телешоу. — Прекрасное место для нового жилья. Большое вам спасибо.

Собачница пошла своей дорогой, похоже, наполовину сожалея о том, что разговорилась, наполовину раздуваясь от осознания собственной важности. Я представила себе, как она вернется домой и расскажет мужу, что кто-то наконец собрался застроить старый участок Тредвеев. Получается, семья Норы, включая младшего брата, погибла при пожаре. В живых остались только она и собаки. Я вспомнила, как она говорила о собаках при нашей первой встрече: «Они такие бесхитростные. Не то что люди».

Доктор Холт, похоже, встревожился не меньше меня.

— Что дальше? — спросила я.

— Я…

— Э-гей! собачница вернулась прежде, чем он успел ответить. — Не хотела перебивать. Просто вспомнила — вообще-то мать не умерла. Думали — не жилец, но выкарабкалась. В богадельне она. В «Тополях», это на другом конце города, — она снова посмотрела на нас с таким доверием, какого мне самой, наверное, никогда больше не испытать. — Но вы, должно быть, и так это знаете, если купили этот участок?

Элинор

— Ну, я пришла. Расскажешь, что тебе известно?

Квартира Джеймса Конвея была такой запущенной и убогой, что мне не хотелось ни к чему прикасаться. Я стояла перед допотопным газовым камином, стараясь не задеть курткой покрытую слоем вековой грязи полку. На ней красовались старомодные дорожные часы и несколько черно-белых фотографий суровой пожилой супружеской пары с лопоухим мальчишкой. Я знала, что Конвей жил в старой квартире матери. Ремонта жилище не видело, похоже, с середины семидесятых.

Конвей сидел на вытертом бархатном диване, одетый в тренировочные штаны и старую футболку с желтыми пятнами под мышками. Я не могла поверить, что этому неряхе дозволялось помогать в операционной.

— Сначала деньги. Принесла?

— Я только одного не понимаю. Зачем Пат… зачем моему мужу было брать деньги у тебя!

Оглядевшись, я поморщилась. Были ли у него деньги, чтобы одалживать?

— Мне кое-что досталось по завещанию от матери. Тогда они мне были не нужны, в отличие от него, — он пожал плечами. — Я же хороший ДРУГ.

Но, более вероятно, Патрик что-то о нем знал. Снова в голове всплыло это слово — шантаж! Конвей походил на человека, за которым водились разнообразные грешки. Возможно, он просто блефовал, надеясь вернуть себе то, что ему пришлось заплатить за молчание.

— Но… зачем они ему понадобились?

Я никак не могла взять в толк. Теперь я знала много неприятных вешей: что мои счета опустошены, что дом был заложен, хотя, как помнилось, мы сразу за него расплатились, что мой муж работал не врачом, а всего лишь скромным администратором. Но, несмотря на все эти откровения, я все еще не понимала, зачем Патрику понадобилось брать крупную сумму у такого скользкого типа.

Конвей рассмеялся. Смеялся он страшно — глумливо и хрипло, словно выкурил миллион сигарет.

— У этого парня деньги текут словно вода сквозь пальцы. У него ведь никогда не было накоплений. Вся эта чушь насчет того, что он из среднего класса… Вздор! Думаешь, с чего он женился на тебе? Ты же не думаешь, что он не знал, будто у тебя водятся деньжата? Ты об этом и понятия не имела, верно, дорогуша?

Я рассвирепела. Мысль о том, что Патрик женился на мне только ради денег, что вся наша любовь была сплошным обманом, ранила страшнее мясницкого ножа. Он ведь даже не знал, кто я такая, пока мы не познакомились. Он не знал, что я богата, — просто увидел в метро мою фотографию и решил разыскать.

Разве не так?..

В этот момент я была готова убить Конвея. Я не могла позволить ему отнять у меня еще и воспоминания.

— Но зачем ему в этот-то раз понадобились деньги? Он… — я замялась, прикидывая, на что можно спустить именно живые деньги.

Снова тот же пугающий смех.

— Он ведь собирался смыться, верно? Но сильно задолжал разным людям. В этой больнице соображают медленно, но и они когда-то должны были заметить, что деньги утекли.

Какие деньги?

Конвей посмотрел на меня как на дурочку.

— Он же отвечал за финансы, дорогуша. Неужто ты думаешь, что он время от времени не запускал руку в кассу?

У меня кровь прилила к голове. То есть Конвей хотел сказать, что Патрик… крал у системы здравоохранения? Собирался бросить меня и сбежать с Сьюзи? Он все же предпочел ее? Старая злость на девчонку разгорелась с новой силой.