Точите ножи!

Победила в итоге молчаливо-заботливая и неблагодарная половина. Поэтому я ничего не сказал. К тому же выставил Сапфир в технические коридоры чуть более грубо, чем вообще требовалось.

Оставшись один, я несколько минут неподвижно стоял посреди крохотной комнаты и прислушивался к череде однообразных техногенных звуков, наполнявших подвалы комплеблока вокруг моей каморки. И только после этого окончательно уверовал в чудовищность случившегося минувшим вечером…

Окровавленный жилет и штаны отправились в стиральный аппарат, не новый и дребезжащий, зато доставшийся бесплатно. Выставив на нем долгий и мощный режим, я плеснул себе паймы в старый треснувший стакан, сдернул с дивана полиэтиленовый кожух и завалился на его продавленную тушу.

Напротив, на расстоянии, едва превышавшем дистанцию вытянутой руки, серела скучная бетонная стена. При желании на нее можно было спроецировать яркие динамические свето-струнные обои, но я даже не прикоснулся к консоли. Сидел напротив пустой серой стенки и смотрел внутрь себя. Вспоминал и взвешивал.

Перед бегством я все-таки связался с «Детьми заполночи», иначе быть не могло. С разбитой уличной консоли, поминутно принимавшей мелочь. Буквально в ста шагах от склада, где навсегда остался Проги. Замотав платком рот, чтобы исказить голос, хотя с моим изжеванным лицом и распухшей скулой в этом не было никакой необходимости.

Я не знал, кто ответил на «горячей линии» казоку, но уточнять не стал. Просто оставил короткое сообщение, что один из парней в приметном черно-желтом жилете лежит в старом складе у Черноводного канала, на самой границе Бонжура и геджеконду[1] Сина-Дина. А затем немедля укатил прочь, напоследок безжалостно опрыскав консольную будку вонючим маслом.

«Дети» заберут своего. И сожгут с причитающимися почестями. И это было правильно. Что при этом подумает Нискирич, обнаружив рядом еще двух жмуриков, которых можно без лишнего труда увязать с «Уроборос-гуми», мне представлять не хотелось…

Как и рассказывать о случившемся отчиму. Потому что (вот так очередной сюрприз!) ситуация осложнялась местом схватки. Чуть конкретнее: полуразрушенный склад, по совместительству подработавший местом моего истязания, находился на границе жалкой геджеконду, по-прежнему контролируемой «Верткими прыгунами». И входившей (быть такого не может!) в сферу интересов моего хищного отчима.

Не сводя застывшего взгляда с унылой пыльной стены, я пытался угадать, намеренно ли убийцы Пыльного привезли меня на окраину именно этих трущоб, или подходящее для пыток местечко удачно подвернулось на пути их фаэтона?

Я покачал пайму в стакане, сделал осторожный глоток и скривился от жгучей боли в разбитых деснах. И вообще, тяжелая голова помешает здраво мыслить… Встал, безжалостно вылил остатки в приемное отверстие крохотного пищевого комбайна, притулившегося возле узкой кабины химического туалета.

«Уроборос» будут меня искать. Почти наверняка.

Я грохнул двоих казоку-йодда, причем не самых последних, и это уже не казалось ненарочным оскорблением главы клана в ненавязчивой беседе. Значит, наша новая встреча — лишь вопрос времени…

Катая такие вот жутковатые мысли по гулким просторам утомленного сознания, я провел почти три часа. Почти не меняя позы и не ощущая впивающихся в задницу диванных пружин. Изобретая и тут же отбрасывая стратегии собственного выживания.

Магда? Только в самую последнюю очередь. Держу пари, что для начала Красная Сучка вдосталь поиздевается над моей неудачливостью, а затем просто откажет в защите. К тому же таким поступком я вскроюсь на весь Бонжур, и тогда улица охотно поможет ищейкам Сакаги без следа похоронить предателя и стукача…

Нискирич? Нельзя. Во всяком случае, сейчас. Он будет в ярости. А когда ее буря отступит, обязательно встанет на мою сторону. Ну, скорее всего. Но даже если хотя бы ненадолго предположить именно такой исход, хвостатый отчим станет активно защищать пасынка, а новый враг «Детям заполночи» сейчас ох как некстати. Особенно такой…

Галло Ш’Икитари, которого я привык называть Перстнями? Что он ответит мне, даже близко не подступившемуся к решению его вопроса? И как на все это повлияет протекция, которую отныне оказывают «Желтым котелкам»? Лично я на месте Перстней, узнав о неприятностях с Сакагой, наверняка бы дал задний ход. И отрицал любое соучастие, лишь бы невольно не столкнуть лбами «Диктат» и его не менее мощного собрата из центральных районов гнезда…

«Диктат Колберга», конечно, можно попробовать привлечь независимыми судьями. Но будут ли они действительно выдерживать нейтралитет и объективность, а не отдадут молочношкурого равной по силе казоку в качестве жеста добрых намерений?

Я перебрал припасы, открыл банку супа, измельчил в комбайне и выпил через трубочку. Зубы уже не ныли, но челюсть еще побаливала, требуя покоя хотя бы в течение нескольких часов. Но дальше точно будет проще, это я знал на собственном опыте, дорогая медицина Тиама подчас творила настоящее волшебство…

Закончив с едой, я какое-то время бесцельно бродил по тесной норе. От стены к стене, от дивана к пищевому углу, от туалета к дивану. Впервые за долгое время радуясь, что вокруг нет зеркал — я прекрасно представлял, как выгляжу, и этот вид вряд ли вселял бы в меня уверенность в завтрашнем дне…

Магда, Перстни, Нискирич — все мимо…

Иные варианты тоже были, но казались еще ненадежнее отринутых. А это означало одно (и к этой мысли я склонялся все сильнее) — из случившегося мне придется выпутываться самостоятельно.

А это, в свою очередь, означало…

Опершись на корпус пищевого конструктора, я закрыл глаза и вспомнил одну полузабытую сценку из пустынной жизни. Совсем далекой, почти чужой, будто происходившей с кем-то другим.

Кажется, я наблюдал ее во время одного из переходов Стиб-Уиирта… а может быть, на многодневной стоянке… запамятовав обстоятельства, я при этом в малейших деталях помнил драку птицы и ящера, до того мощное впечатление она на меня в то время произвела.

Неподалеку от лагеря, где я срезал и складывал в ухабистую вязанку колючие ветки кустарника, бескрылая птица шем загнала под плоский камень двухвостую алмазную ящерицу. Выбить добычу из надежного укрытия пернатому не позволяла короткая шея, но шем отличались невероятным терпением и могли выжидать сутками.

Если бы спрятавшаяся ящерица ничего не предприняла, рано или поздно ей пришлось бы покинуть последнее убежище, и тогда удар острого тяжелого клюва решил бы ее дальнейшую судьбу. Поэтому через какое-то время ящерица приняла единственное решение, не гарантировавшее ее гибели. Оно удивило меня, по-своему напугало и заставило проникнуться к рептилии настоящим уважением — она атаковала.

Алмазка была многим меньше шем. Не обладала ни ядовитыми зубами, ни еще каким-либо опасным для птицы оружием. Но она бросилась вперед.

Пернатая оторопела, явно не ожидая такого поворота. Более того — напуганная внезапной отвагой несостоявшейся добычи, она едва не удрала в пустыню… но ящерица не позволила. Она молча набросилась на шем, обвила ее шею обоими хвостами и терпела удары опасных когтистых лап до тех пор, пока не задушила незадачливого охотника.

Тогда, давным-давно, в далекой и душной пустыне, жалкий потерянный человечек по кличке Ланс был поражен храбростью двухвостки, ее стремлением выжить и отважным рискованным выбором. Сейчас тот же самый человек, уже обретший семейное имя, немало добившийся и нашедший уникальное место в новом опасном мире, понимал, что сам стал такой алмазкой…

Я развесил вычищенную одежду проветриваться, сварил себе не самой крепкой чинги, разложил крохотный столик, вынул из сумок Сапфир набор и уселся чистить оружие. Это умиротворяло, приводило мысли в стройность, позволяло отвлечься и еще раз все взвесить.

Я не смогу вечно отсиживаться под плоским камнем.

Значит, я должен ударить. Первым.

Об этом мне говорила дикая природа почти безжизненной пустыни вокруг гигантского гнезда. Об этом мне говорила улица и ее дикие справедливые заповеди. И даже сааду из храма «Благочинного Выжидательного Созерцания», почтенный и столь же забавный Пикири не так давно тоже намекнул мне на это, в одной из посиделок за бутылкой вдруг вспомнив старинную мудрость: даже самая плешивая лапа оканчивается острыми когтями.