Красный тряпочник

У Борова с Ярославом отношения не сложились сразу. Сказывалась не только разница в характерах — вспыльчивом и хладнокровном. Не нравилось Антону Владимировичу двойное подчинение Коломина: ему и Градову. Боровиков знал, что молодой капитан теплее и лояльнее относится к профессору, ведёт себя с ним более искренне и по-настоящему считает его своим наставником. Также Боровикову казалось, что Ярослав слишком зазнаётся и необоснованно считает себя уникальным из-за возможности предвидеть будущее и ограниченности использования «Зевса». Действительно, воздействие «Псио» на головной мозг и организм в целом могли переживать безопасно и адекватно лишь единицы. Для большинства людей это вещество являлось опасным и в лучшем случае повреждало, а в худшем — разрушало память, разум и нервную систему. Кроме того, Боров сознательно или бессознательно завидовал молодому подчинённому, чьё физическое развитие и особый склад ума поражали и заставляли восхищаться даже подготовленного человека. Антон Владимирович в глубине души понимал, что лучшие годы его ушли и никогда ему не стать таким, как Коломин. Тем не менее вслух он этого никогда не высказывал, нередко «докапываясь» до Ярослава по формальным поводам.

Следственный отдел при МВД СССР, использующий экспериментальные технику и технологии, методы и методологию, появился достаточно давно, сразу после Второй мировой войны. Но комплексный аппарат вместе с уникальным пользователем стал использоваться считанные годы назад. «Зевс» разбил невидимую железобетонную стену и позволил не только расследовать в прошлом и будущем траектории преступлений, но и предотвращать их. Никогда не брезговавший всем новым, современным и не опасавшийся прихода модерна, Боровиков весьма предвзято и скептически относился к «Зевсу», предрекая возможные неисправимые последствия использования данного прибора. Антон Владимирович был консервативен в некоторым вопросах и боялся залезать в те сферы, где до текущего момента никогда не ступала нога человека. Размышляя о «Зевсе» и Ярославе, он часто думал, как изменится советское общество и человечество в целом — метафизически, физиологически, психически, юридически — когда «Зевс» и наработки по нему вдруг смогут быть внедрены в массовое обращение. Как жить, если твоя судьба станет абсолютно предсказуемой? Кто получит полное право созерцать своё прошлое и будущее, а кто — нет? Будет ли внедрена система предотвращения готовящихся, но ещё не совершённых преступлений? Как арестовывать человека за то, что он помыслил, но ещё даже не начал делать? Есть ли альтернатива, которую можно свободно выбрать, или вся наша жизнь — иллюзия альтернативности, «выбор без выбора» и сплошной линейный путь? Есть ли вообще смысл действовать и что-то менять, если всё время ты катишься по прямой колее в обязательную конечную точку — смерть? В чём интрига и интерес, если всё определенно и расставлено на свои места?

— Здравия желаю, товарищ полковник. — Ярослав пропустил издёвку начальника мимо ушей. — Как дела в Москве?

— Дела как обычно. — Боров порой вдыхал и выдыхал так, как будто у него вот-вот готова была начаться отдышка. — Хорошо, что ты оказался на этом рейсе. «Альфа» с такими делами работает профессионально, но пара — тройка человек бы всё равно погибла. А так и заложники, и террористы оказались живы.

— Не самое сложное внеплановое задание. «Пермские баллады» — так себе враги, — без лишнего бахвальства высказался Коломин, но Боров воспринял это как самолюбивое хвастовство.

— Я рад, что ты прикрыл «крота» в нашей армии. Но Костолома вы с таджикистанскими КГБшниками зря взяли, — начал предъявлять претензии Боров. — «Юг-юг» было единственным местом в Средней Азии, где можно было встретиться с иностранным лицом без особых последствий. Эдакая «белая» зона. Теперь её нет.

— А вот местная «контора» благодарила меня за то, что помог выкурить Костолома. Он половину Курган-Тюбе достал со своим рэкетом, наркотиками и продажей оружия. Без него невозможно бы было выйти на Раджабова и Шишкина, — поспорил Коломин. Задал наводящий вопрос: — Кстати, откуда даже в Москве знают про эту злосчастную чайхану на другом конце страны? И почему Костоломом так долго не занимались, что он обнаглел и потерял всякий страх? Давал на лапу, кому надо?

— А ты как думаешь?! — взвился Боров.

— Классно, пусть он держит в страхе весь город, лишь бы в его дыре решали свои делишки шпионы и дипломаты! — развёл руками Коломин.

— Есть польза, есть издержки. Есть большее зло, есть меньшее. Ты сам это прекрасно понимаешь, — насупился Боровиков. — В любом случае, что по внешним делам и политической части — дело не наше, а чекистов. Пусть сами копаются в этой грязи… Ладно, проехали все эти восточные тонкости.

— Случилось что-то экстраординарное? — задал вопрос Ярослав.

— У нас постоянно случается что-то экстраординарное, — проворчал Боров. — Руководство тобой очень довольно и ещё больше заинтересовано. Особенно после того, как ты раскрыл те дела с отравлением детей в московских детсадах, катастрофой Ту-160Э над Чукоткой и контрабандой в НИИ «Алмаз». Теперь у нас, а вернее, у тебя будет новое дело.

— Я весь внимание… — прислушавшись к начальнику, Коломин сосредоточился.

— У нас объявился серийный убийца. Орудует по столице и городам-спутникам. — Боровиков перестроился левее. — Абсолютно никаких следов, никаких краж. Убивает по-разному, минимальные следы взлома, ценных предметов не берёт. На каждом месте убийства оставляет кусок красной ткани. Красную тряпку.

— Жертвы?

— За сентябрь успел лишить жизни шестерых. Сотрудница шереметьевской таможни. Механик с Завода имени Лихачёва. Школьная учительница. Машинист метрополитена. Учёный из Института общей и неорганической химии АН СССР. Режиссёр театра и кино.

— Один государев человек, трое, грубо говоря, «технарей», работник образования и деятель культуры, — в задумчивости Ярослав обхватил пальцами подбородок. — Проверяли ли взаимосвязи этих людей?

— Разумеется. — Боров быстро глянул на подчинённого и мгновенно возвратил взор на дорогу. — Всех жертв прогнали через «Логику». Нейросетка ничего не нарисовала, поэтому решено задействовать тебя. Выяснишь при помощи «Зевса», кто этот красный тряпочник, и отправим подонка «на вышку». Ничего нового.

— Ранее убитые за что-либо привлекались? Какие-нибудь подозрительные моменты в биографиях? Белые пятна? — спросил Коломин.

— Никак нет, официально они все чисты. Добропорядочные и законопослушные советские граждане. — Боровиков хлопнул правой рукой по рулю. — Но ты знаешь, как в нашей стране бывает и какие «добропорядочные» персонажи иногда попадаются. Поэтому каждого осмотришь под микроскопом. Таня отсортировала все досье и оставила на столе в твоём кабинете. Приедешь, займёшься.

— Мы не едем на Октябрьскую? — удивился Ярослав.

— На Октябрьскую еду я, — кашлянул Боров. — Тебе я даю отсыпной на сегодня и на завтра до полудня. Отдохни после поганой пустыни, встреться с Градовым, затем — бегом на службу.

— Благодарю, товарищ полковник!

— Было бы за что, прости господи…

Ехали медленнее, чем могли бы, так как Ленинградское шоссе, соединявшее аэропорт «Шереметьево» и Москву, потонуло в пробках на всех возможных уровнях. Аэромобили интенсивно сигналили друг другу, как будто это прибавило бы скорости общему потоку. Боров время от времени жал на кнопку гудка в ответ. Кобзон продолжал баритонить в новой песне. При подъезде к границе Москвы Антон Владимирович махнул рукой и съехал на МКАД, решив, что добираться до центра по Ленинградке будет чревато. Серые коробки промышленных зон и пригородов, ранее однообразной массой плывшие с обеих сторон дороги в Северную столицу, теперь неслись со внешней стороны кольцевой аэродороги. Боровиков, припоминая что-то нехорошее, нередко обиженно сопел — в такие моменты с ним лучше было не заговаривать.

Сам того не желая, Ярослав задремал под звуки транспорта.

— Ленинский три, капитан. — Голос Борова разбудил Коломина. — Полтора часа летели в твою берлогу… и фактически к нам на работу. Чёртовы пробища.