Страница 57 из 72
Одного за другим приводили арестантов, получивших право на свидание с родственниками. Лохматые, в синяках и болячках, с цепями на ногах — эти бедолаги представляли собой печальное зрелище.
Хмурый раб с обмотками из волчьей шкуры на ногах привел сначала Формиона. Стиснув сына в объятиях, Паниасид целовал его спутанные волосы. Геродот прижал двоюродного брата к груди, не обращая внимания на резкий запах давно не мытого тела.
Формион схватил лепешку. Глотал, почти не жуя, и так же жадно запивал водой из фляги.
— Феодор с тобой? — с замиранием сердца спросил Геродот.
— Да… Он болеет.
— Что с ним?
— Кашляет.
— Вас били?
Формион показал синяки на руках:
— Только меня.
— Тогда почему его не привели?
— Лежачих не пускают.
Паниасид не смог сдержаться, почти выкрикнул вопрос:
— Лежачих?
Геродот сглотнул подступивший к горлу ком.
Вернувшийся в тюремный двор волчьеногий заявил, что таскать туда-сюда больных и немощных не входит в его обязанности. Но если ему дадут пару монет, он позовет к арестанту гиеродула из храма Асклепия для осмотра.
Паниасид молча развязал мошну…
Домой дядя с племянником вернулись подавленными.
Вечером состоялся семейный совет. Женщины накрывали на стол, то и дело вытирая глаза краем хитона. Мужчины сохраняли суровое спокойствие. Все сходились в одном — дети больше не могут находиться в десмотирионе.
В первую очередь решали, где взять денег на выкуп. У кого занять, что продать, как заработать. Подсчитывали наличность, на глаз оценивали стоимость женских украшений.
Итог не радовал.
— Нам не собрать денег на выкуп обоих, — с отчаяньем в голосе сказал Паниасид.
Полиарх твердо заявил:
— Я не допущу, чтобы мои внуки сгинули в этом каменном мешке.
— Что ты можешь? — спросил брата Ликс.
— Пойду и сдамся!
— Тогда просто сядешь с ними в одну камеру. — Евтерпа говорила с надрывом: казалось, она теряет над собой контроль. — Детей, может быть, и выпустят, а тебя точно вздернут. Как я людям в глаза буду смотреть — отпустила мужа на верную смерть.
Полиарх не сдавался:
— Паниасид отнесет все, что соберем, архонтам. Скажет, что это за детей. А если Лигдамиду нужен главарь, то он его получит. Когда я возьму вину на себя, их точно отпустят.
Дрио разрыдалась: она ужасно переживала за сына, но и деверя было жалко. Геродот с замиранием сердца слушал родственников, понимая, что сейчас решается судьба брата.
Семья смирилась с решением старшего в роду. Теперь каждый должен был внести свой вклад в общее дело. Придется отдать все, что есть. О будущем старались не думать.
Собрав в узелок фамильные драгоценности, Дрио отправилась к ювелиру. Паниасид решительно двинулся к дому трапезита, чтобы договориться о займе.
Ликс долго сидел возле клетки своего любимого бойцового петуха. Сыпал ему в кормушку отборную пшеницу. Глядя, как птица метко выстреливает клювом в приглянувшееся зерно, называл его ласковыми именами.
Потом надел петуху на голову черный мешок и решительно зашагал в сторону порта. Он рассчитывал выручить от продажи чемпиона Галикарнаса не меньше мины серебра.
Евтерпа купила на рынке целую корзину мотков разноцветной шерсти. Вернувшись домой, со вздохом встала к ткацкому станку. Теперь ей обеспечена изнурительная работа на несколько месяцев, потому что семье нужны деньги.
Геродот думал недолго.
Какую работу можно быстро найти в приморском городе? Только одну — поденщика в порту. Конечно, лучше бы писца в суде или хотя бы слуги агоранома, но эту работу выполняют государственные рабы.
Если свободный горожанин обучен грамоте, он может стать хранителем общественных документов, помощником архонта, финансовым контролером. Только кто же пустит подростка на жеребьевку.
Вечером он вернулся усталым и хмурым. Долго не мог напиться. Потом выложил перед матерью заработанные деньги — медный триобол. Поцеловав сына в лоб, Дрио поставила перед ним миску ячменной каши.
Утром следующего дня Полиарх встал первым. Растопил жаровню, пролил на угли вина из широкого блюда-патеры. Помолившись домашним богам, собрал в узелок вещи: гемму из сардоникса с изображением Зевса Осого[45], кусок чистой холстины.
Подумав, отставил миску и кружку в сторону. Посидел, уставившись в одну точку. Потом разбудил жену. Евтерпа вскинула руки ко рту, увидев, что муж не взял посуду. Он посмотрел ей в глаза, словно спрашивая: "Зачем?"
Попрощавшись с отцом, Паниасид отправился в коллегию архонтов. Дождался трех ударов в колокол, после чего прошел через перистиль в зал для приема посетителей. Секретарь принял от него ходатайство и деньги.
На встречу с Лигдамидом проситель не надеялся — эсимнет редко бывал в коллегии. Порученцы доставляли в его дворец решения-псефизмы, а он, ознакомившись с текстом, отвечал согласием или запретом.
Если повезет, ответ будет завтра. Из коллегии Паниасид отправился на рынок. На последние деньги купил несколько хоев[46] оливкового масла, вина и меда. Теперь оставалось принести жертву Зевсу.
Амфору с маслом жрец передал гиеродулу. Сладкую смесь пролил на алтарь под пение хвалебной песни богу. Потом выпил сам, остатки дал пригубить Паниасиду. От горящей щепы поднимался едкий дым…
Детей освободили через несколько дней.
Кости у Формиона оказались целы. Иола быстро сняла синяки с помощью примочек из капустных листьев. Видимо, били его не из изуверского удовольствия, а по приказу.
С Феодором дело обстояло хуже: мальчик исхудал, гулко кашлял и ничего не хотел есть. На заработанные Геродотом деньги Дрио купила собачьего жира, на медвежий денег не хватило. Она давала сыну пить смесь из жира и меда, протирала ему грудь теплой водой, а ступни уксусом.
Паниасид каждый день ходил в коллегию, но Лигда-мид молчал. Со смертниками свидания были запрещены. Евтерпа по ночам плакала перед домашним алтарем, моля гениев рода спасти мужа.
Однажды из коллегии архонтов пришел волчьеногий. Опасливо щурясь, сказал: "Заберите тело". Протянул холстину — всю в пятнах крови. Охнув, Евтерпа осела на пол.
На рассвете родственники отправились к Миласским воротам. Скорбно застыли у ворот десмотириона. Когда катаракта поднялась, двое тюремщиков швырнули труп Полиарха на землю. А чего церемониться — государственный преступник. Паниасид со сжатыми кулаками шагнул вперед, но Ликс остановил шурина.
Евтерпа опустилась на колени, запричитала. Долго обнимала руками мужа. Закрыв ему глаза и рот, положила на лицо чистую холстину. Ликс бил камнем в бронзовую вазу, отгоняя от умершего злых фурий. Паниасид вполголоса молил Гермеса Психопомпа о том, чтобы душа отца отправилась в Элизий.
По коже Полиарха уже пошли нарывы, поэтому хоронить пришлось сразу, без положенного омовения и натирания благовониями. Мужчины подняли носилки. Женщины в темных пеплосах и с остриженными в знак скорби волосами шли сзади.
Дети опустили в могилу амфору с чистой водой и посуду. Иола украсила насыпанный холмик лавровыми ветвями. На стеле рядом с именем было начертано всего одно слово: "Хайре"[47]!
Паниасид долго не хотел уходить с кладбища. Родственники не торопили, терпеливо стояли рядом. Когда Иола потянула его за край гиматия, он процедил сквозь зубы: "Лигдамиду не жить!"
ГЛАВА 9
468 г. до н. э.
Галикарнас, Афины
Пришло время встретиться со связником Кимона.
Паниасиду было известно, что Менон служит Гиппархом. А значит, регулярно присутствует на коллегии стратегов. Оставалось дождаться заседания коллегии.
Утром в День Афродиты Киприды он отправился на агору. Сидел на ступенях портика, пока из здания не начали выходить личные секретари с принадлежностями для письма. Вскоре вышли и сами стратеги.
45
Зевс Осого — Зевс с четырьмя атрибутами: трезубец, двойная секира, краб, орел.
46
Хой — мера жидкостей, около трех литров.
47
Хайре — пожелание добра, благополучия.