Страница 40 из 72
Из адитона послышался вкрадчивый женский голос: "Задай свой вопрос".
Геродот заметил, что оливковые ветки пропали. Кто и когда их забрал, было неизвестно.
Тогда он возбужденно заговорил:
— Лавроносный Аполлон, ради священных ветвей, которые я принес тебе в дар, изреки прорицание о моем предназначении в жизни. Ведь я только ее начинаю, и мне никак не обойтись без твоего мудрого совета…
Сквозь арку Геродот разглядел движение. Вспыхнуло и заплясало на сквозняке пламя тимиатерия. Фигуры в длинных хитонах медленно шли друг за другом. Рядом цепочкой плыли тени.
Казалось, жрицы парят над плитами. Галикарнасец оторопел, полностью захваченный торжественным величием происходящего. Застыв на коленях, он в волнении мял пальцами край хламиды.
Вот жрицы одновременно наклонились к полу. Послышался скрип, словно открывалась дверь склепа или крышка погреба. Одна из фигур уселась на тронос в виде треножника. Геродот понял, что это и есть знаменитая Аристоника.
Пифия выпила из поднесенной другой жрицей чаши. Затем стала зубами отрывать листья от ветки лавра. Пожевав, сплюнула кашицу в платок, который уронила на пол.
Жрицы закружились вокруг троноса в ритуальном танце. От кадильниц, которыми они плавно размахивали перед собой, доносился запах жженого лавра и ячменя. По адитону плыла напевная мелодия.
Движения пифии вдруг стали резкими и хаотичными. Казалось, она больше не отвечает за свои действия. Теперь в воздухе отчетливо чувствовался смрад Пифона.
Жрицы опустились на пол. Пока Аристоника выкрикивала бессвязные фразы, они покорно сидели вокруг троноса. Но когда пифия замолчала и стала раскачиваться, две из них встали у нее за спиной.
Наконец пифия безвольно откинулась назад, на руки подхвативших ее спутниц. Остальные жрицы тоже поднялись. Процессия так же медленно удалилась.
Геродот не помнил, как его выводили из храма. Он очнулся в пандокеоне на своей кровати. Паниасид обтирал племяннику лицо влажной тряпкой.
— Ретра… — встрепенулся Геродот. — Что изрекла пифия?
— Все в порядке, сейчас узнаешь. — Дядя ободряюще улыбнулся. — Акерат передал мне толкование жрецов. Пришлось потратиться на подарочную упаковку, да и ладно. — Паниасид махнул рукой. — Такое исключительное событие происходит раз в жизни.
Он протянул племяннику футляр из колхидского самшита.
Сняв крышку, Геродот достал свернутый в трубочку кусок выделанной кожи.
Вечером галикарнасцы встречали гостей.
На обеде присутствовали Кобон и Акерат. Все вместе расположились на клисмосах вокруг деревянного стола. Паниасид заказал обслуживание не в общем зале пандокеона, а в жилой комнате, чтобы никто не мешал разговору.
Кобон брезгливо, но так, чтобы это не бросалось в глаза, поглядывал на убогую обстановку клетушки. Ему не понравилось, что снимать сандалии пришлось самому, хотя он никого не упрекал — знал, куда идет.
Ступни в тазу агораном тоже обмыл без посторонней помощи, зато с явным удовольствием. Духи для ног у него были свои. Оставалось надеяться, что ни блох, ни вшей он здесь не подцепит.
Акерат держался непринужденно. За многие годы служения пифии профет насмотрелся пандокеонов. Ему было все равно, накормят его мясом или просто ячменным хлебом с маринованными оливками. Тем более что трудно ожидать роскоши от представителей обедневшего рода.
Хотя как умный человек жрец прекрасно понимал: паломник, стесненный в средствах сегодня, может оказать храму неоценимую услугу завтра. Поэтому он ждал от обеда не изысканного угощения, но интересной и полезной для ума беседы.
За стол сели сразу.
А чего тянуть, если в комнате нет ни ваз, ни дорогой мебели — гостю и похвалить-то нечего. Паниасид попросил заменить грубые хои на более изящные канфары.
В качестве закуски съели паштет из протертого сыра, смешанного с медом и чесноком. После горохового супа с клецками ойкет подал жареную рыбу, нарезанную кусками и обильно политую чесночным соусом. От натертой редьки исходил острый аромат.
Паниасид сначала хотел заказать копченых колбасок, но потом засомневался, потому что в них запросто могло оказаться собачье или ослиное мясо. Зато куски соленого тунца — вариант беспроигрышный.
Разумеется, не обошлось без плошек с оливковым маслом и уксусом. Маринованные оливки, зелень, а также ячменные лепешки прилагались к супу.
Геродот, которому не терпелось приступить к толкованию прорицания, сидел как на иголках. Очнувшись после камлания, он долго изучал ретру, но так и не смог разгадать ее скрытый смысл.
Пока гости вытирали руки хлебным мякишем, Паниасид вынул из котомки самшитовый футляр.
Передав племяннику пергамент, подбодрил:
— Давай!
Геродот торжественно прочитал вслух:
Кобон молчал. Он прекрасно понимал, что Акерат, скорее всего, является автором прочитанной строфы, поэтому не хотел комментировать ее первым.
Тогда слово взял сам профет, обратившись к Геродоту:
— Хорошо, что тебе не ясно?
— Три последние строки.
— В трех первых все верно?
— Да, — подтвердил галикарнасец, — имена моих родителей указаны правильно. Про Карию и море тоже понятно. Что касается древних свитков, то ими была забита библиотека Лигдамида. Так я в других библиотеках и не был…
— Еще побываешь, — уверенно заявил Кобон.
Акерат одобрительно посмотрел на агоранома.
— Но про какие тайны царей и секреты богов здесь говорится? — Геродот казался озадаченным.
Профет пожевал губами.
— Не все тайны раскрыты в документах. Если научишься ладить с людьми и внимательно слушать собеседника, много чего интересного узнаешь.
— Ты прямо как мой отец, — смущенно заметил Геродот.
— Значит, он мудрый человек, — согласился Акерат. — Вот, например, ни в одном свитке ты не прочитаешь, из-за чего на смену династии Гераклидов в Лидии пришла династия Мермнадов.
— Даже я не знаю, — удивился Кобон.
Акерат продолжил:
— Царь Кандавл из рода Гераклидов заставил телохранителя Гигеса подглядывать за своей обнаженной женой. Опозоренная царица решила отомстить мужу и предложила Гигесу выбор: либо он убивает Кандавла, либо сам лишится головы. Телохранитель выбрал первый вариант и стал царем.
— Кандавл — что, придурок? — спросил Паниасид.
— Нет — затейник, — осклабился профет.
— Откуда это известно? — поинтересовался галикар-насец.
Акерат снова усмехнулся:
— Гигес обратился к Дельфийскому оракулу, а если в деле замешана пифия, то все тайное рано или поздно становится явным. Или вот еще… Его правнук Алиатт во время атаки на Милет случайно сжег храм Афины. Внезапно заболев, царь обратился в Дельфы за ретрой, но пифия отказала ему и потребовала сначала восстановить храм. Тут вот какое дело… — Профет замялся. — Мы знали, что болезнь Алиатта несмертельна, и лекарство было нам прекрасно известно. Своим отказом мы достигли двух целей — милетяне получили новый храм, а Алиатт благодаря нашему лечению выздоровел. Выгода дельфийского жречества заключалась в том, что обе стороны принесли святилищу Аполлона богатые дары…
Наступило время симпосия. После того как ойкеты убрали со стола грязную посуду и подмели пол, Паниасид попросил принести гостям воды для омовения рук.
Вино решили сильно не разбавлять. Кобон сострил, что в пропорции три к одному смешивают только для лягушек. Совершив положенное тройное возлияние, собеседники вновь наполнили канфары.
Закусили вялеными смоквами и миндалем. Паниасид перед обедом долго думал: заказывать пирожки с яблочным повидлом или нет. Все-таки пришлось сэкономить.