Святоша

— Скажи мне, какие вещи тебе нравятся. И я посмотрю, смогу ли я это сделать.

Скарлетт размышляет над этим в течение мгновения, по-детски раскачивая ногами взад-вперед, а затем морщится.

Я пытаюсь сосредоточиться на словах Скарлетт, а не на том, что ей больно, потому что это только пробудит убийцу внутри меня.

— Я не люблю людей, — говорит она. — Или СМС-ки. Или продукты оранжевого цвета. Черную лакрицу. Телевидение. Концерты. Рестораны. Клубы. Торговые центры.

Скарлетт замолкает, а я с любопытством смотрю на нее.

Самое печальное, что она даже не шутит.

— Я упоминала о людях? — добавляет она.

— Дважды, — говорю я ей. — Но я - исключение из этого правила.

— Ты не можешь объявить себя исключением из правила. Это должен сделать тот, кто устанавливает правила.

— Скарлетт.

Тон моего голоса - это предупреждение, которое она игнорирует.

— Просто выкладываю карты на стол для тебя, Бродрик, — говорит она. — Ты думаешь, что напоишь меня спиртным, и я немного успокоюсь. Но этого не произойдет. Что видишь, то и получаешь. Всегда. Я невероятно скучна и очень безразлична буквально ко всему. Так что тебе лучше просто идти дальше и избавить себя от неудачной попытки.

— Я действительно получил по голове сегодня вечером, — говорю я ей. — Но я припоминаю, что не так давно ты попросила меня поиграть с тобой, как только я вошел в дверь.

— Только потому, что у меня был момент, когда мне стало интересно, на что это похоже, — произносит Скарлетт. — Но тот момент уже прошел.

— Что ты имеешь в виду под «как это было»? — спрашиваю я.

— Просто, знаешь. — Она двусмысленно размахивает руками. — Каково было бы трахать кого-то, кто меня не отталкивал.

Скарлетт прямолинейна. Это одна вещь, которую я узнал о ней с тех пор, как мы познакомились. Однажды вечером Мак рассказала мне бесчисленные признания о ней. Она гений без фильтра и без навыков социального поведения. Что она никогда не вписывалась в общество, поэтому никогда не пыталась сделать это. Но это признание застало меня врасплох.

Последнее, что я хотел бы сделать, это узнать, с кем она спала до меня. Но теперь я не могу удержаться, чтобы не спросить об этом.

— Ты никогда не была с мужчиной, который бы тебя не отталкивал? — спрашиваю я. — Правда? А как насчет твоих парней?

— Парни? — моргает она. — У меня никогда не было парня. Ну, во всяком случае, не со школы.

На этот раз я официально ошеломлен молчанием. Что, похоже, только еще больше ее оскорбляет.

— Кому нужен гребаный парень? — хмыкает она. — Отношения - это одна сплошная головная боль. Я никогда не понимала, почему кто-то хочет подвергать себя такому аду. Да еще и добровольно. Я могу быть садисткой, но не мазохисткой.

— Скарлетт?

— Да?

— Прекрати болтать.

Она так и делает. И у меня есть несколько мгновений, чтобы записать слова Скарлетт в долговременную память, после чего смогу поразмыслить над ними позже. Но сейчас мне просто нужно выгулять ее на свидание, пока я не трахнул ее на следующей неделе.

— Приготовься, — говорю я.

— К чему?

— Я приглашаю тебя на свидание сегодня вечером.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Скарлетт

Если дорога в ад вымощена благими намерениями, то я, должно быть, направляюсь прямиком в рай.

Ни одна частичка моей души никогда не колебалась по поводу того, чтобы наебать мужика. Некоторые говорят, что нужно быть жестоким, чтобы быть добрым.

Я же говорю, что ты должен быть жестоким, чтобы выжить.

Я никому ничего не должна. Особенно Рори.

Но когда я бросаю взгляд на него, когда он мчит меня по улицам Бостона так, будто ему не наплевать, мне хочется отправиться на длинную пробежку. В кровати из конструктора Лего.

Если я накажу себя, мне станет легче.

Если я наказываю себя, то чувствую себя намного лучше.

Но я не могу наказать себя, потому что сейчас я заперта в этой машине, и все, что я чувствую, — это аромат Рори. Чистый, как океан. Он классный, с привкусом мяты и оливковой кожей, и его тело – тело настоящего Альфы, и я продолжаю испытывать его, когда не хочу.

Тело Рори твердое, но он не такой твердый, как я. Он открыт. Лениво положив руку на руль и откинувшись на спинку сиденья, его футболка натянулась на груди. Он парень в футболке и джинсах. Парень с ямочками на щеках. Хороший парень. Парень, который с удовольствием отметелит тебя в четверг вечером.

В нем слишком много всего. Высокий, непринужденный, забавный и зеленоглазый.

А я всего лишь одна вещь, и это не его девушка.

Но это не имеет значения.

Я приняла решение, и я не сдамся. Пыталась предостеречь Рори, но если он недостаточно умен, чтобы прислушаться, я не вправе брать на себя ответственность за это.

Я - разрушительница, и вы, вряд ли, свяжитесь с тем, кто сеет разрушение.

Рори облажался со мной, а теперь собирается помочь мне, а я собираюсь использовать Бродрика, и в конце концов это его погубит.

Все не должно было быть так просто. И только для блага самого Рори я собираюсь преподать ему этот урок. Потому что после всего, что я уже сказала и сделала ему, он не должен мне доверять.

Но он просто так вернул меня в свою жизнь.

А вы в курсе, что происходит с людьми, которые дают второй шанс, словно это конфеты на Хэллоуин? Их имеют свойство наебывать.

Я не тостер, и меня нельзя так просто взять и переделать. Вы не можете вставить меня, как вилку в розетку, и достичь коннекта там, где раньше его не было. Потому что так уж я была запрограммирована. С самого рождения я была неправа. Те симптомы, о которых моя мать обычно имела обыкновение жаловаться и сетовать? Это не были симптомы. Это были страдания на всю жизнь.

У меня нет чувств к людям, предметам или местам, или тоски по старым воспоминаниям. В то время как у большинства людей эмоциональная привязанность повышается и понижается по отношению к объекту или человеку, я не сталкивалась с таким препятствием.

Моя мать знала, что я была неправа, и она не могла допустить, чтобы в нашей семье было что-то не так. Она провела меня через все это. Анализы крови, тесты на речь, чернильные кляксы и схемы мозга рептилий. Сначала у меня были проблемы в учебе. Затем последовало ассоциативное поведение. Возможно, нарушение коммуникации. Было, походя, брошено слово «спектр», на которое моя мать быстро наложила запрет... потому что такого рода расстройствам не было места в верхнем Ист-Сайде. Может быть, в Бруклине. Но не в ее доме.

Однажды я сказала маме, что ничего не чувствую. Что я была просто ровной линией. И навсегда застопорилась на одном месте. Она сказала мне никогда больше не говорить о такой чепухе, а затем отправила меня на год в школу-интернат.

Так что я больше никогда об этом не упоминала.

Возникало чувство удовлетворения от того, что он был прав. В том, чтобы быть плоским.

Но теперь есть кое-что еще. Я сомневаюсь в границах своих линейно текущих эмоций. Когда я смотрю на него, в программной строке выскакивает ошибка.

Страх, рассуждаю я. Потому что я никогда не чувствовала себя в такой опасности, как сейчас, когда думаю о том, что я могла бы с ним сделать.

Рори не такой плоский, как я.

Он весь из зазубренных краев и мягких углов. Противоречие мрачной мужественности и мягкого юмора. Но внутри он чувствует.

И я та девушка, которая собирается окунуть его в керосин, прежде чем зажечь спичку.

Совесть слабо нашептывает мне, совесть, о существовании которой я и не подозревала, говорящая мне держаться подальше. Но деструктивная часть меня хочет наказать его.

Я хочу оставаться линейной. Потому что это просто. И это мне знакомо. Но это похоже на один из тех кардиомониторов, когда они возвращают кого-то к жизни. Я уже вижу, как формируются небольшие пики и линейные отрезки. Моя плоская линия изменилась.