Страница 6 из 74
Глава 2
Даже вырвавшись из липких объятий кошмара, Роман не перестал видеть пылающего гигантским костром храма, не перестал слышать дикие крики обреченных, сгорающих заживо людей… Битва при Диррахии — и особенно ее концовка — навечно отпечатались в памяти манглабита варанги, и нередко возвращалась тому в ставших привычными кошмарах. Но и они играли свою роль — не позволяя застарелой уже боли притупиться, не позволяя оставить в прошлом гибель отца…
Не позволяя забыть себе слова, данного восемнадцать лет назад…
Так что было бы странно, что в преддверие скорого прибытия в Константинополь Боэмунда Тарентского — сына Роберта Гвискара и участника той памятной битвы — кошмары не напомнили бы о себе. Хотя последняя явь все же отличалась от прошлых, где Роман видел лишь сумбурные обрывки сражения или отдельные его фрагменты.
Этой же ночью он словно еще раз, воочию пережил ту роковую сечу…
Немного успокоившись, Самсон поднялся с ложа, и тут же поморщился от боли: напомнил о себе шрам на левой щеке — метка, оставленная ударившим со спины норманном. Будь тот чуть посмелее да немного искуснее, и мстить за отца никому бы не пришлось. А так…
Битва при Диррахии завершилась очевидным разгромом ромеев. Рыцарская конница Гвискара атаковала их пехотные порядки — и растянутые в тонкую линию токсоты уже не смогли добиться той плотности залпа, что остановила бы натиск конных норманн. Не удержали строя и стратиоты-копейщики, чья фаланга была также непомерно растянута… В прошлом боеспособность ополчения фем поддерживалась регулярными сборами, и ополченцам хватало средств приобрести надежную броню и хорошее оружие. А ведь каждая фема, то есть область в империи, должна была выставить на поле боя десять тысяч воинов, и не только копейщиков, но и застрельщиков, и конных стрелков! И ведь при последних базилевсах македонской династии число фем достигало тридцати… Стоит ли удивляться успехам Никифора Фока в войнах с арабами, Иоанна Цимисхия — в противостоянии с князем Святославом Игоревичем и покорении Сирии и Финикии, а также победах Василия Болгаробойца в Болгарии, Закавказье, южной Италии⁈
Но за последние пять с половиной десятилетий перед приходом к власти Алексея Комнина, империя стремительно разлагалась изнутри. Придворные интриги, козни против наиболее успешных полководцев вроде Георгия Маниака, предательство императора-воина Романа Диогена у Манцикерта… А ведь именно это поражение открыло сельджукам путь в Малую Азию! И все эти годы служивое сословие империи буквально разорялось из года в год все возрастающими поборами, целью которых было лишь очередное обогащение погрязшей в роскоши знати… Многие стратиоты потеряли дома и земли, иные же влачили полунищенскую жизнь, не имея средств не только на новое вооружение, но даже и отремонтировать старое. Стоит ли говорить, что также затратные учения проводились с ополченцами пугающе редко?
Так что серьезное сопротивление на заключительном этапе битвы оказала лишь гвардейская тагма экскувиторов, защищавшая базилевса. Сам Алексей Комнин сражался наравне со своими катафрактариями — и в какой-то момент сечи был атакован сразу тремя норманнами! Императора протаранили копьями, удары которых, однако, пришлись на броню. Но стальные наконечники оружия норманнов не добрались до тела базилевса сквозь ламеллярный панцирь, кольчугу и стеганку… Также бывшему ромейскому стратигу удалось удержаться в седле, несмотря на то, что один таранный удар едва не опрокинул Алексея на землю! Но опытный воин, с пятнадцати лет принимавший участие в военных походах, Комнин сумел зацепиться шпорами за конский доспех — и усидеть; удар второго норманна лишь безрезультатно швырнул базилевса на заднюю луку седла… А вот третий ранил его в лицо — защищенное полумаской, спасшей государя ромеев от смерти. Но все же, получив глубокое рассечение на лбу, базилевс вышел из боя — после в его броне найшли застрявшие копейные наконечники с обломанными древками…
Между тем, подвиг клибанофоров, несших службу в уничтоженной у Диррахия гвардейской тагме, в сущности, спас бежавших ромеев от полного и окончательного истребления.
В том числе и раненого Самсона…
Алексей Комнин, будучи неплохим полководцем и дипломатом, был разгромлен Гвискаром в обеих ипостасях. Но базилевс, вся жизнь которого прошла в борьбе за власть и сражениях бесконечных гражданских войн, умел держать удар. Свою казну он истратил на то, чтобы организовать мятежи в землях Роберта, вынудив того отплыть в Италию. А разорив могилы базилевсов-предшественников, забрав оттуда золотые украшения, император принялся усиленно переманивать норманнов «Хитреца» себе на службу. Последним не заплатили обещанного жалования — и неплохо начавший воевать сын Роберта Боэмунд вскоре был вынужден остановить свое наступление на Константинополь.
Но далеко не все ветераны войска Комнина приняли тот факт, что их ряды пополняются вчерашними врагами. Стычек было немало — и в одной из них принял участие окрепший Роман, на плече которого к тому моменту остался лишь багровый рубец…
— Смотри-ка, идут, скалятся! Своего костра не разожгли, проще запустить ложку в котел стратиотов! Те-то уж не откажут…
Замечание с ненавистью процедил Твердило, чья правая рука, разваленная норманнской секирой едва ли не до кости, еще не зажила. Хотя сам факт того, что такая тяжелая рана не почернела и не начала гнить… Это было чудо! В противном случае предплечье русича пришлось бы просто отсечь, спасая воина от заражения… Микула, сидящий рядом с Романом и Твердилой у костра — в котле над которым уже аппетитно булькает каша со свининой — как обычно промолчал, лишь зло сверкнув глазами. Да и то — обезобразивший лицо шрам варяга отзывается болью при каждом слове. Его оставил удар топора лангобарда, рассекший губы и выбивший передние зубы…
Зато не промолчал Роман — зычно воскликнувший так громко, чтобы его слышали все окружающие, включая и троицу норманн, как раз проходящих мимо костра русичей:
— Глядите-ка, кто идет! Разве я ошибусь, если назову предателей-норманнов трусливыми бабами, падкими на блеск золота⁈ Хотя нет, их бабы ведут себя гораздо смелее — все норманнского войско Гвискара оказалось менее мужественным, чем его жена!