В погоне за Зверем

 В общем, Шумский мужик хоть куда, нарасхват у женской половины провинциального города, Вот и не женат. Люблю таких мужиков! Так что заочно капитан вызывал во мне симпатию. Прочитав его личное дело, я ни на миг не усомнилась, что мы с ним сработаемся.

– Приехали, – буркнул Доронин, притормаживая перед воротами тюрьмы. – Гадкое место я вам скажу.

Это он уже с некой брезгливостью сказал и покосился на меня в зеркало дальнего вида. Явно хотел рассмотреть эмоции на моём лице. Не придерусь ли я к его словам и не разведу ли привычную советскому человеку демагогию о контрреволюционных элементах в нашем счастливом обществе, но я лишь скупо ухмыльнулась.

– Не санаторий.

– Это точно, – быстро согласился Доронин, давя на педаль газа.

Мы друг друга поняли: кляузы писать не будем.

Ворота открылись.

Во дворе тюрьмы меня особо не дёргали и вопросов не задавали. Лейтенант, подбежавший к машине, отдал честь и поспешил доложиться. Нас ждали. Полковник Пичугин звонил. Так что, запихнув дело Шумского в портфель, я пошла за представившимся лейтенантом.

Лейтенант Жданович, высокий вертлявый мальчик, чуть ли не бежал впереди меня, оправдываясь, что не успел доложить старшему следователю Карпенкову о моём приезде и об освобождении Шумского. Старший следователь как раз-таки допрашивает арестованного.

И, втянув длинную шею в угловатые плечи, взволнованно признался:

– Шумский со вчерашнего утра на допросе.

Не нужно быть гением, чтобы понять намёки лейтенантика. Уже больше суток капитана мордуют. И была велика вероятность, что забирать мне будет некого. Если этот Карпенков его не убил, то уж точно покалечил. Всё-таки упёртый Шумский своим молчанием только раздражал и так теряющего терпение старшего следователя. Понимая, что любое моё промедление чревато тяжёлыми последствиями для пока ещё незнакомого мне Шумского, я ускорила шаг.

Узкие коридоры эхом разносили наши шаги. Отражаясь от каменных стен, они заглушали стоны в допросных камерах и, только подходя к самой последней двери, я не услышала никаких звуков. Солдат, охранявший камеру, вытянувшись в постройке смирно, отчеканил, как на плацу, что старший следователь Карпенков вышел, а допрашиваемый Шумский стоит в «стойке».

Я медленно выдохнула. Всё-таки у меня появилась надежда, что своего капитана я заберу от сюда относительно здоровым. «Стойка», конечно, мало приятная пытка и не менее травматичная. Стоять по несколько часов возле стенки и не иметь возможности сесть вызывало сильнейшие отеки, которые с дикой болью распирали ступни, лодыжки и голень. Нередко даже лопалась кожа и наружу просачивалась жидкость. Но это всё же лучше, чем переломанные рёбра, пальцы, выбитые зубы с глазами, и сотрясение мозга. С такими повреждениями капитан Шумский вряд ли сможет быстро вернуться к своим непосредственным обязанностям, а в моём случае ещё и оказывать помощь в расследовании нашумевших убийств детей.

– Открывай, – приказала я солдату.

Тот шустренько метнулся в сторону. Дверь скрипнула, открыв передо мной жуткую картину. Высокий мужчина стоял возле стены, уткнувшись в неё лбом, чтобы не упасть. От лба по некогда белой стене расплывалась грязным пятном кровь. Такая же кровь склеила волосы на затылке, придав им бурый окрас. За спиной туго связанные веревкой руки уже приобрели синюшный оттенок. Да и стоял он почти сгорбившись. Казалось, если убрать стену, то рухнет на пол мёртвым грузом. Шумского били, а потом уже поставили в «стойку». И били жестоко.

От увиденного хотелось, конечно, выругаться благим матом, но я, запихнув куда-подальше все свои эмоции, прошла внутрь камеры. Не сахарная и не растаю перед реалиями жизни. В казематах тюрем НКВД и не такое приходилось наблюдать. Тут немного чуть не сдали нервы и то потому, что заочно симпатизировала Шумскому. Да и работать совместно нам с ним ещё предстояло.

Медленно обойдя стол, я положила на него портфель, достала папку и приказала охранявшему солдату развязать Шумского и помочь ему. Сам он до стула точно не дошел бы. Слишком избит, да и стоял едва держась на распухших ногах.

Шумский с брезгливостью скинул плечом руки солдата и всё-таки сам доковылял до стула. Грузно сел, с приглушенным стоном раненного быка вытянув ноги. Меня рассмотреть не спешил. И только тяжело отдышавшись, оторвал взгляд от своих сапог, плавно пробежавшись по мне снизу вверх. В заплывших глазах мелькнул вполне мужской интерес, а мои губы дёрнула едва заметная улыбка. Ну, значит, не выбили из него всю спесь. Это хорошо. Мужик всегда должен оставаться мужиком.

– Знакомиться будем, гражданин капитан? – ухмыляясь щербатым окровавленным ртом, спросил Шумский.

А зуб-то ему выбили. Но и это обстоятельство не испортило улыбки. Избитый, замученный и всё равно впечатляет своей харизмой.

– Будем, – без улыбки ответила я, присев напротив. – Я бы извинилась за своих коллег, Евгений Иванович, но, наверное, это будет излишним.

– Ну да. Каждый выполняет свою работу, – и демонстративно сплюнул кровавую слюну на пол, с вызовом посмотрев на меня, и давая тем самым понять, на чём он вертел мою эту самую работу.

– Смотря в чём она заключается, – спокойно сказала я и чисто машинально, отрыв портфель, достала папку, делая вид, что изучаю её.

Я хаотично бегала глазами по строчкам. На память я не жаловалась, так что отлично помнила в чём обвинялся Шумский. Но для солидности надо было создать образ важной тётки из ГБ. Ну и немного расставить приоритеты. Я здесь главная, а не какой-то там капитан милиции из захолустного Заболотинска, про который вспомнили только из-за жалобы комбрига Кистенева.

– И в чём же заключается ваша работа?

В его голосе звучал не только сарказм, но и пробивались нотки некого пренебрежения. Похоже, пребывание на Суражской сыграло не последнюю роль в отношении Шумского к работе чекистов. И здесь я его понимала. Саму раздражали грубые методы дознания. Мы просто выбивали признание из подозреваемого. Да, какого подозреваемого?! Каждый, кто попадал к нам, уже был потенциально виновен и его приговор лишь дело времени. Вернее, насколько крепким окажется арестованный. Шумский долго держался. Можно сказать, своим молчанием он сам себя спас. Если бы он сдался до моего приезда и подписался под всеми обвинениями, то я бы уже не смогла так легко забрать его. Делу бы быстро дали ход. А против хорошо отработанной системы я бы не решилась пойти. Так что пришлось бы самой разгребаться со всем дерь…ом в Заболотинске.

Но Шумский ждал моего ответа, в упор глядя прямо мне в лицо. Если его физиономия расплылась от побоев и на ней не проглядывалась ни одна эмоция, кроме боли, то вот по моей можно было прочитать: «Я в замешательстве». Чёрт, я, и вправду, не знала, что ему ответить и сказала первое, что пришло мне на ум.

– В данный момент вытащить вас из тюрьмы, а потом уже навести порядок в Заболотинске.

Шумский булькнул смехом.

– А с чего бы это вдруг ГБ заинтересовалась убийствами у чёрта на куличках, точнее, за болотом? Тоже увидели в них заговоры или всё-таки диверсию? А может, происки врагов народа?

Капитан открыто насмехался над ГБ и НКВД, не стесняясь ни меня, ни стоящих позади него сотрудников. Солдату от слов Шумского прям стало жарко и он потянул руку к воротничку, чтобы ослабить его. А вот лейтенант лишь удивлённо выпучил глаза, судорожно бегая ими то ко мне, то на, пока всё ещё арестованного, капитана милиции. Я даже успела поймать в огромных глазищах парня что-то на подобие надежды. Теперь-то Шумский точно не отвертится и понесёт заслуженное наказание за антисоветские высказывания.

Нужно было как-то разрядить накалявшуюся обстановку и хоть как-то отвлечь лишних свидетелей от безрассудного капитана милиции. И я не придумала ничего лучше, как ответить ему в такой же полушуточной форме, но и не без таких же ноток сарказма.

– Да нет. Просто у одного капитана слишком длинный язык. В вашем случае, руки. Пишете хорошо. Красноречиво и без ошибок.