Что-то остается

Альсарена Треверра

— Дуры и есть, — ворчала Леттиса, — Две дуры.

— Три дуры, — поправила я.

— Три, — согласилась она, — хоть тебе и позволительно побыть иногда дурой. А нам с Иль никак нельзя. У нас выпуск в мае. Шесть лет учились, а? Скоро наколки получим. И — вперед. Какие же мы марантины, если от нас люди шарахаются?

— Просто мы врать не умеем, — сказала рассудительная Иль. — Никто не учил.

— И слава Богу.

Обо мне этого не скажешь. Уж я-то покрутилась в высшем свете, прежде чем отправилась в Бессмараг алкать знаний. Отец сделал реверанс в сторону церковников, набирающих силу у нас, в Итарнагоне. Не уверена, правда, что слишком удачный — марантины не очень популярны среди духовенства. Они не из тех, кто сражается за власть. Впрочем, за два с половиной года я отстала от событий. В редких письмах мой осторожный отец обходил сей вопрос стороной. Далековато я забралась от родных краев. Правда, пока Иверена, старшая моя сестра, не вышла замуж, дома мне делать нечего.

Леттиса ткнула меня локтем:

— Слушай, ты говорила ему что-нибудь… особо оскорбительное?

— Я натравила на него альханов.

— Ах, да… Вот черт! Зачем я тебя послушалась?!

— Хватит.

Теперь эти две без пяти минут марантины казнятся и каются.

После заутрени Этарда призвала нас к себе и ласковейшим голосом пожурила за неуклюжесть и невнимательность. И не более того. Именно за неуклюжесть и невнимательность. Что-то есть в этой старой деве, заставляющее ходить по струнке весь Бессмараг и всю округу. Причем я ни разу не слышала, чтобы она повышала голос. Святая Маранта, говорят, с равной легкостью укрощала диких зверей и неприятельские армии.

И вот теперь мы — Летта, Иль и я — были, так сказать, наказаны. То есть, приставлены к добытому Сычом-охотником стангреву (Этарда работала с тварью и опознала в ней стангрева) — и обязаны лечить его, ухаживать за ним и всячески помогать самому Сычу. Незачем лишний раз указывать, что Летта с Иль были в восторге. Как Этарда уговорила Малену отступиться, осталось покрыто мраком, однако Малена не чувствовала себя обделенной. Волки сыты и овцы целы. И что такого есть в Этарде, что все, и я в том числе, с удовольствием пляшем под ее дудку?

Тропинка, ведущая в Долгощелье, наконец повернула. Мы снова увидели приземистую избушку Сыча.

Замешкались. Летта кашлянула и храбро вышла вперед. Постучала.

— Гав-гав-гав! — ответили изнутри.

И уже по человечески:

— Чего надо?

Сейчас он нам накостыляет, этот Сыч. Я напряглась.

— Из Бессмарага, хозяин. Пришли предложить помощь.

Экий просительный тон. Дверь распахнулась. Можжевеловый холм просунул в отверстие черную патлатую башку.

— А-а, барышни! Ну-кось, заходите, неча на дворе мерзнуть.

Летта, за ней Ильдир и — последняя — я, переступили высокий порог и оказались в темных сенях. В темноте было тесно, вокруг громоздились лыжи, палки, снегоступы, похожие на великанские сита, какие-то непонятные устройства из веревок, железок и ремней — вероятно, охотничьи снасти. Хозяин уже манил нас в комнату. В комнате оказалось немногим светлее, зато было замечательно тепло. Но тоже тесно.

Небеленая и очень большая печь, громоздкая мебель, сам хозяин, два здоровенных пса, проявившие сдержанный интерес, нас трое — все это неловко толпилось, топталось и задевало друг за друга.

— Доброе утро…

— Доброе утро…

— Сюда можно положить?..

— Ох, извините…

— Не боись, не укусит. А ну, кыш.

— А где пациент?

Сыч рыкнул на собак и посторонился.

Печь перегораживала комнату почти пополам. Со стороны входа находилась плита и дверка для дров, а с обратной стороны — маленький закуток. В закутке располагалась койка. А на койке лежал — он.

Вернее, на койке возвышался ворох шкур и одеял, и сперва даже было непонятно, где здесь изголовье. Но тут Ильдир прошептала: «Ой, мамочки…», а Летта нагнулась и разгребла сверток с одного конца. И я увидела черную кляксу на подушке. А в кляксе этой — очертания человеческого лица. Почти человеческого. Нет, правда. И дело не в том, что лицо это было испятнано обморожением, исцарапано и избито, причем раны оставались свежими и кровь, казалось, только-только стерли влажной тряпицей. И не в том, что оно было жуткого зеленого цвета. Просто…

Ладно, сейчас не время праздно таращиться. Вон девушки уже распаковали пациента и теперь перекидывались отрывистыми фразами:

— Свеженький. Не больше шестой четверти.

— Кровопотеря. Обезвоживание.

— Само собой. Это доберем.

— Подвешен?

— Нет, остановлен.

Сыч за нашими спинами крякнул. Профессиональный марантинский жаргон смутит кого хочешь.

— Хозяин, забирай одеяла. Поставь кипятить воду. Принеси сюда лампу. Альса, доставай подстилку.

Сыч уволок одеяла и приволок лампу. Я вытащила принесенное с собой вощеное полотно, не пропускающее влагу. Пока охотник бережно приподнимал свою добычу, а девушки готовили операционный стол, я жадно разглядывала стангрева.

Грубо и в общих чертах: это был человек с крыльями, как у нетопыря. Подробнее: никакой это был не человек, а самое немыслимое, невероятное, удивительное, фантастическое существо, из всех, созданных Единым.

У него были крылья. С ума сойти, какие у него были крылья! Даже сейчас, сложенные, свернутые и, кажется, искалеченные, они были огромны, когтисты и черны. К крыльям крепилось какое-то тощее, изломанное и ребристое тельце. Ниже талии оно ничем не отличалось от человеческого. Имело две голенастые ноги и все, что положено индивидууму мужского пола, правда, такого кошмарно провалившегося живота я еще ни у кого не встречала. Выше же талии начинался неизведанный ландшафт, неопознанная страна, не имеющие названия кручи, овраги и буераки.

Девушки как раз распороли довольно грамотную повязку, стягивавшую стангреву грудь или то, что у него находилось на этом месте. Грудина сильно выдавалась вперед, отчего ребра стангрева сходились под гораздо более острым углом, чем у нас с вами. Узкая и высокая грудная клетка была прихотливо опутана слоями сухих, тонких, как ремни, мышц. Похоже, плечевой пояс стангрева дублировался. Ключицы, лопатки — еще раз, немного ниже и заметно мощнее — автономная конструкция для крепления крыл.

Меня охватило острое желание заглянуть внутрь этого загадочного тела — посмотреть, как оно все-таки устроено. Но, пока существо дышит, вскрытие отменяется.

Девушки срезали последние повязки и теперь ощупывали пациента — стремительно и методично, не пропуская ни дюйма израненной плоти. А еще были крылья: завалив стангрева набок, немного приподняв и разведя — сначала одно, потом — другое. Буровато-черные, с прутьевидной арматурой полых сверхдлинных костей. С тисненым ветвистым узором вен, с плоскими, как лезвия, иззубренными и обломанными когтями, Господи, зачем ему когти на крыльях?

Наконец осмотр был окончен. Летта оглянулась.

— Вода готова, хозяин?

Сыч хлопнул себя по лбу и утопал к плите. Летта тем временем уселась у стангрева в изголовье, подобрала ноги, чтобы нам не мешать, прислонилась к стене и сказала:

— Ну, с Богом.

После чего закрыла глаза. Летта начала «стеречь Тень», то есть, занялась тем видом целительства, которое прямо использовало магические практики, культивируемые орденом святой Маранты. Летта владела этими практиками почти виртуозно. Ильдир сильно уступала ей, а обо мне и говорить нечего.

Этарда полностью подготовила пациента для работы. Она «остановила» его, поместив его Тень в место вне времени, по правде говоря, в шаге от смерти. Собственно, Тенью у марантин для простоты назывался грандиозный пласт сознания не подчиняющийся контролю разума, то есть «затененный». Работа с этим пластом позволяла марантинам творить чудеса, она же позволяла им называть свои действия магией. Увы, мне, как вольной слушательнице, сия магия была недоступна.

Кроме того, Этарда «освежила» больного, то есть вернула раны и все внутренние повреждения в первоначальное состояние. В итоге мы получили пациента, можно сказать, только-только с места катастрофы. Вернуть его к жизни и привести в порядок — наша задача.