В трущобах Самары

— Молодец, Яшка! — крикнул Истомин, поднося стакан спирта докладчику — Пьем за твое здоровье и пожелаем вечной памяти намеченным к отходу в царство небесное. Да здравствует наш священный союз!

Снова все пятеро чекнулись и осушили стаканы.

На молитву! — скомандовал Истомин.

Все опустились на колени, обратив пьяные лица к стоявшему на сундуке деревянному изображению идола.

Истомин импровизировал:

— «Помяни, великий Зевс, и упокой в местах злачных тех рабов твоих, кои прибудут к тебе по милости нашей. Помяни и нас, благодарных чад твоих, и неоставь своей помощью. Аминь».

— Аминь, — повторили все остальные, поднимаясь с колен.

— Ну, а теперь ты, Зевс великий, не мешай нам выпить за собственное здравие и благоденствие, —проговорил Истомин и, схватив фигурку идола, кинул ее на пол, расколов надвое сильным ударом сапожного каблука.

Началась разгульная пирушка.

V.

В сыскном отделении.

На грязном полу канцелярии сидели, распивая чай из почерневшего от дыма чайника, три писца отделении. Старший из них, именующийся Ванькой, носил почетное знание письмоводителя и потому одет был в худенький засаленный пиджачишка и заплатанные суконные штаны, прикрывающие дырявые штиблеты. Остальные двое довольствовались опорками и посеревшими от грязи рубахами. Один из них ночевал обычно в ночлежке, другой в арестантской и лишь письмоводитель занимал для ночлега, небольшую территорию в одном из углов канцелярии. Жалованье за службу получали поденно от 20 до 50 к. и пропивали коллегиально. Опохмелялись на доброхотные даяния просителей, нуждающихся в каком либо совете. Обычно в этих случаях письмоводитель принимал официально-деловую позу и внимательно выслушивал просителя. Затем предлагал подать ненужное по существу заявление, которое тут же и строчилось одним из остальных писцов за 20-30 к., причем иногда взималось столько же на нетребующиеся марки. Так протекала их мирная жизнь изо-дня в день.

— Ну и будет же теперь потеха! — говорил, хихикая, письмоводитель товарищам. — Вчера отпустили двух остальных катаржан. Да ведь как ловко проделали, дьявол их побери! Привели этих Сашку и Ваську к следователю и поместили в нижней судейской камере. Явился кто-то из их же бежавшей компании, перепоили всех конвоиров «собачкой». переодели арестантов и до свиданья.

— Недурственно работают! — завистливо пробормотал один из писцов.

— Не то что, недурственно, а прямо молодцевато, — поправил письмоводитель. — Да и как не работать в такое время, как теперь. Тут и забастовки, и разгромы помещиков, и бунты запасных. Вся полиция закружилась и в конце концов у всех руки опустились — никто делать ничего не хочет. Да и составъ-то, прости Господи, подобран... Шваль народ! Порядочного работника теперь калачем не заманишь, ну и набирают таких фруктов, как мы. Возьмем соседнюю часть. «Утиный нос» постоянно за картами. Выиграет — пьет, проиграет — деньги ищет. До дела ли тут! Околотки пьют почище нас, напьются — дебоши по кабакам устраивают. Один извозчиков «с примочкой» бьет — уму-разуму учит. Другой неделями по шинкам пропадает — с собаками не отыщешь.

— Что верно, то верно, — закартавил один из писцов. — Как-то пришлось мне у «Великана» работать — смехота! Утром старший городовой становится у дверей начальства. За ним жмутся в страхе и трепете помощник и дежурный околоток. Выскочит этот сумасшедший и начнется баталия... Полы и потолки от грохота сотрясаются... Наорется досыта и с рапортом. Оттуда в гостинницу. В 2 ч. перед обедом выпивают с братцем четверть спирту.

— Э-э, вот это порция!— вставил другой писец, штопая прорвавшуюся штанину.

— Да, брат, не понашему!- продолжал рассказчик. — Вечер в клубе за картами, а утром начинай с начала. Жизнь! Один из околотков постоянно за биллиардом трется, другой является в участок лишь по утрам и, вытянув полбанки, отправляется в шинок к «Дуге» до следующего утра. В канцелярии торчат лишь два старых дурака и целый день грызутся. Один сидит и шамкает: «штарый черт, дома нажил»! А другой шипит в ответ: «а тебе завидно, седая крыса»! Потеха! А вот еще два фрукта — Рыбник Сапыкин и «Управитель» Матушковой. Чтоб избавиться от мобилизации — первый околотком зачислился, второй городовым. Один в полицейских штанах торчит за прилавком, да осетров «Великану» присылает, другой по вечерам заходит квитанции писать. То-же служаки!

— Что вы, черти, рано растараторились, али водки много добыли? — полунасмешливо кинул собеседникам вошедший сыщик «Удочка».

— Тебя, брат Петя, поджидаем; чует инструмент обонятельный, что принес ты нам толику малую.

— Вижу, Ванька, нос твой не дурак, давай стакан, лопай!

Осушив бутылку, компания оживилась, языки развязались и заработали более энергично.

Явился репортер местной газеты с новой бутылкой и беседа полилась во всю.

Пиши «Бердыш», — скомандовал «Удочка» репортеру, — в ночь на вчерашнее число зверски убита на Заводской улице домовладелица Огородникова. Труп изуродован до неузнаваемости. Похищена крупная сумма денег и много ценных вещей. К розыску преступников приняты энергичные меры. Настрочил? Жарь другую заметку: в следующую ночь на Предтеченской убит в своей квартире чиновник Любимов. Убийство совершено, повидимому, с целью ограбления, на что указывает взлом сундуков и чемоданов. Полиции удалось напасть на след преступников.

— Ой, чай, врешь?

— А ты, черт полосатый, не разговаривай, пиши, что говорят! На бутылку настрочил? Дуй теперь в редакцию. Вечером на четверть будет...

Через некоторое время в соседней комнате происходила другая беседа. «Удочка» докладывал начальству о новом убийстве вблизи мельницы Лапшина.

— Все последние разбои, — говорил он, совершены при одинаковых условиях. Очевидно, действуют одни и те же лица из шайки бежавших каторжан.

— А, черт с ними, — махнул рукой начальник, прозванный «Сахалинцем», — все равно нам не сладит с ними. Ты, брат, вот что сделай: есть тут жид один... Много он закладов принимает. Поищи-ка у него, да кой-что по ценнее прибери. Потом доложишь.

Начальство исчезло с рапортом.

«Удочка» завернул в кабинет другого начальника, по меньше первого, и долго жаловался ему на тяжесть службы.

— Был я торговцем, портным, биллиардистом, музыкантом и черт знает чего только не делал на своем веку, но не видал такой катаржной жизни, как здесь. Ни кто не черта неделает, а разбои увеличиваются, грабежи уже никого не интересуют, мелкими ворами заниматься вовсе некогда. Сейчас докладываю «Сахалинцу» о новом убийстве, а он толкует о каком-то жиде... Да черт с ними, с этими жидами и другой сволочью, тут не до них теперь!..

— Не волнуйся, брат, ничего мы с тобой не поделаем. Революция, анархия — и черт с ними!.. Будем делать — что в силах, а там будет видно.

В соседней комнате один из надзирателей «выбивал» сознание у какой-то кухарки, заподозренной в краже медной ложки у барина. Слышались дикие крики и вопли...

V.

„В Вагончике“.

В чайной и дешевой столовой, на Набережной, сидели за грязными столами представители разных категорий объединенной воровской организации. Содержатель чайной, отставной солдат Николаевских времен — Лагунов, с большим количеством на груди крестов и медалей, в качестве старосты отдела организации давал урок.

— А ну-ка Нос? скажи нам, что такое паутинщики? Что, не знаешь? А еще, говорит, — я экзамент в Москве выдержал, — хвальбишка! Паутинщики действуют на пристанях, на базарах, на толкучках. Один предлагает какие нибудь медные часы, али там, скажем, браслетку; говорит — чистого золота, краденые. К нему подходит «затыльщик» и рядится, набивает цену. Можно для успеха трех-четырех таких затыльщиков иметь. Соблазн всегда хорошо действует. Одураченный покупатель верит, что вещь золотая и дает 20-30 р. за рублевую безделушку. Лучше всего попадают на удочку деревенские попы, монашенки, богатенькие мужички. Хороший паутинщик может до десятка в день сбывать таких медяшек. Дело самое выгодное.