Параллельные

Когда после Илья попытался прижать меня к груди, я выскользнула из его объятий, совершенно не стесняясь своей наготы, как будто лишая секс даже остатков интимности.

Моего самообладания хватило лишь на банальное:

— Если любишь, отпусти.

***

Мы уехали с острова в обед. Пашка смотрел на меня несчастным взглядом, но так и не решился спросить: «А как же Илья?», видимо, что-то прочитал по моему отрешённому лицу.

На этот раз я знала точно, это конец. Понимала, что сделала то единственное, чего он никогда не сможет мне простить, — отвергла его чувства, ведь именно этого он боялся — быть уязвимым.

Глухие рыдания застряли где-то у меня в горле, но слёз не было. Я верила, знала, что так будет лучше… для обоих. Ведь я так и не смогла его простить до конца, а дать ему свою любовь с кучей обид и подозрений было слишком нечестно по отношению к нам обоим.

— У него всё будет хорошо, — шептал внутренний голос, хоть и без особой веры. — Он справится.

Лишь однажды я позволила себе печально шмыгнуть носом — при въезде в посёлок. Пашка сразу прижался к моему плечу и уверенно заявил:

— Мы справимся.

Глава 20.

Спустя пять месяцев

Я была счастлива. Каким-то очень простым, первобытным счастьем, чистым и прозрачным, как воды Байкала в безветренную погоду. Мне поначалу даже страшно было думать об этом — словно могла спугнуть, а когда уже стало понятно, что вот оно, моё, долгожданное и вымученное, то расплакалась. С улыбкой на губах.

Но обо всём по порядку.

Зимовать мы с Пашкой решили в посёлке. Просто потому, что нам там было хорошо. Несмотря на все бытовые неудобства, здесь мы были… дома. В тишине и будто бы безопасности. Вопреки воспоминаниям о том ужасе, что я испытала, не обнаружив Пашку в доме, когда дружок его отца расквасил лобовуху моего авто, наш домик вдруг стал казаться лучшим местом на земле. Я даже Серафиме обрадовалась, которая вполне справлялась без нас и не померла от голода.

Но главным всё же были люди. Просто люди, с которыми за это лето мне удалось обрасти достаточно прочными связями.

— Мы скучали, — бросилась обнимать нас с Пашкой Янжин, стоило нам показать носы из машины. Нас приветствовали едва ли не всем посёлком, заставляя меня попеременно то краснеть, то бледнеть.

— А я уже думал, что не вернётесь, — погрозил мне пальцем глава поселения.

— Ну вы же понимаете, что однажды мне всё равно придётся уехать, — пожала я плечами, чувствуя себя не в своей тарелке от такого тёплого приёма.

— Понимаю, — с нарочитой печалью вздохнул он, — но искренне надеюсь, что вы успеете нас к этому подготовить, Нина Евгеньевна.

А Надежда Николаевна и вовсе на радостях от нашего приезда разграбила мужнины запасы заветного копчёного омуля, который слопал довольнёхонький Пашка.

В школе его встретили едва ли не овациями. После неудавшейся истории с похищением он стал легендой, чему мы оба не могли нарадоваться. Собственно, это и послужило главной причиной моего решения не уезжать сразу — дать ребёнку возможность осесть на одном месте и насладиться надёжными отношениями. Вряд ли Юлька в последнее время баловала его этим.

В общем, как-то так и вышло, что зимовать мы остались в посёлке. Приняв это решение, я успокоилась. Мама с отцом, правда, не были в восторге, ставя мне в упрёк моё безрассудство.

— Ты себя там похоронить решила, — ругалась матушка с экрана телефона. — Нина, ты хоть понимаешь, что содержать частный дом зимой — это… это крайне паршивое удовольствие?! Да и сколько можно уже в отшельничество играть?

А я не играла.

Ещё совсем недавно мне казалось, что годы уходят, и срочно нужно навёрстывать упущенное. Но сейчас… Сейчас я вдруг поняла, что не хочу никуда спешить. Хочу просто жить тем, что для меня важно, и делать только то, что хочу. А общественное мнение… Да ну его в топку!

На самом деле мне даже было любопытно, как это — перезимовать на краю света?

Ну и главным моим достижением стало развитие умения принимать чужую помощь. И если я оказалась сама не в состоянии осилить процедуру растопки печи, то… то всегда можно было попросить знающих объяснить и показать, и не было в этом ничего… порабощающего или уничижительного.

***

Зимы здесь были суровые. С глубокими снегами и обжигающе колючими ветрами. Но от ветра спасали балаклава и накрученный до самого носа шарф, а от сугробов — до смешного нелепые валенки, настолько огромные, что передвигаться в них было непросто, зато тёплые. Пашка во всём этом облачении походил на мальчика-с-пальчика, а я с улыбкой вспоминала свои любимые брендовые сапоги, оставшиеся где-то в прошлой жизни.

Центром притяжения для меня по-прежнему оставался Байкал, больше похожий на бескрайнюю снежную долину, чем на озеро. Байкальский лёд я видела всего лишь пару раз, когда местные мальчишки расчищали небольшую часть ледяной поверхности для покатушек. Но даже этих нескольких метров мне хватило, чтобы задохнуться от восторга. Это было лучше любого фильма или фотографии, потому что ничто из этого не могло передать всей природной мощи. В эти моменты мне верилось в то, что я тоже могу всё.

Я отдыхала здесь душой, неожиданно осознав для себя одну простую вещь — я устала. И даже не от переживаний, а от моей жизни, которая в своё время свалилась мне на голову вместе с нечаевскими заводами и деньгами. Конечно, у меня были амбиции, но я никогда не стремилась к роскоши и статусу. Да и Илюха в этом плане был «свой парень», абсолютно не стремившийся в олигархи. Только и его достижения навязывали нам обоим определённые рамки и обязанности, что также выбило меня из колеи.

Теперь же я могла думать и делать всё, что было угодно моей душе. Впрочем, понимание того, что это ненадолго, слегка пугало.

Наш развод, случайно тормознувшийся осенью, сейчас набирал новые обороты. Нечаев оказался верен себе и таки отписал мне весь свой бизнес, чем вверг меня в полный аут. Одно дело делить всё это на словах, а владеть… В общем, я трусила. Но Илья позаботился и об всём, найдя мне толковых юристов и помощников, которые стремительно вводили меня в курс дела. В первую очередь меня спасало то, что без пяти минут бывший муж согласился и дальше управлять всем этим счастьем. Моя роль была больше номинальной, однако и этого хватило, чтобы привести меня в лёгкую панику.

И вот почти полгода спустя все документы были готовы, оставалось только поставить свои подписи и разойтись в разные стороны навсегда.

Ну, или почти в разные… только Илья ещё об этом не догадывался.

— На этой неделе нужно будет подписать документы, — сообщил он мне по телефону одним февральским вечером. — Кирилл привезёт всё необходимое.

Мы не виделись и не разговаривали с той самой ночи на Ольхоне. Его голос казался далёким и в то же время таким родным, вызывая целую бурю эмоций, но за эти месяцы тишины я научилась справляться со своей тоской.

— А самому слабо? — зачем-то фыркнула я, в тайне надеясь, что мой голос не дрогнул и не выдал волнения.

— Слабо, — устало подтвердил он.

В трубке повисла гнетущая тишина. Мне столько всего нужно было сказать ему, но нужных слов никак не находилось, видимо, как и у него для меня. А может быть, он просто начал ненавидеть меня, и эта мысль отчего-то пугала.

Градус напряжения между нами упрямо полз вверх, поэтому я не придумала ничего лучше, чем спросить:

— Как там Егор?

Получилось на удивление легко.

— Зачем спрашиваешь? — с ноткой недоверия уточнил Нечаев.

— Просто.

— Дань вежливости?

— Да нет, мне правда интересно, — не соврала я.

Он ещё немного поколебался, после чего сухо признался:

— Неплохо. Идёт на поправку после операции полным ходом. Его выписали из цетра месяц назад, теперь они с Кариной учатся жить новой жизнью.

Упоминание Карины странным образом не вызвало никаких эмоций.

— Какие прогнозы?

— Осторожные, но оптимистичные…

— Тогда я рада. Действительно рада за… вас.