Страница 20 из 83
— Бросай. Чего ждешь? Гитлер не обеднеет, — сердито сказал Франтишек.
— Нет, друг, не брошу, — тихо ответил Звара, — может, еще понадобится. Иной раз и лопата смерть отведет. А я хочу дождаться конца войны. У меня в деревне школа, ученики.
— Дождаться конца войны? — Кузнец даже присвистнул. — А по-моему, Гитлер вовсе не собирается ее кончать.
— Похоже, не собирается. Видишь, куда нас загнали, — угрюмо подтвердил Звара.
— Говорят, гитлеровцы еще дальше хотят идти — в Индию. А это далеко. Мне с ними не по пути. Но что поделаешь, сила железо гнет.
Звара внимательно посмотрел на кузнеца, снял с пояса флягу, зубами вытащил пробку и, сделав несколько глотков, неожиданно спросил:
— А ты хочешь кончить войну?
— Кто же этого не хочет?
— Тогда слушай, — Звара заговорил быстро, не глядя на товарища: — Вчера из роты связи четыре солдата перебежали на сторону русских. Решились. А ты, кузнец, взял и противогаз выбросил, — как будто в этом спасение! Ну? Чего молчишь?
Франтишек остановился и, повернув к товарищу измученное лицо, коротко ответил:
— Надо подумать.
— Эх! Пока ты будешь раздумывать, Гитлер всю землю кровью затопит. Решай…
— Не так легко это решить, Звара…
— Боишься?
— Не за себя боюсь. Родных жаль. Жандармы Тиссо жестоко расправляются с семьями перебежчиков, загоняют всех в концлагеря.
— Всю Словакию не загонят, — возразил учитель. — Можешь мне довериться, кузнец! Будет случай, уйдем, у немцев спрашивать не будем.
Они убежали ровно через неделю после этого разговора. Франтишек Совияр считался в полку лучшим минером. И, когда его послали минировать старинный каменный мост на реке Псекупс, он попросил себе в помощники бывшего учителя. Оба они не вернулись с задания. В условиях горной войны, где не существует непрерывной линии фронта, друзьям сравнительно легко удалось вы-полнить задуманное.
На рассвете, измученные и усталые, они уже сидели в блиндаже командарма Леселидзе на окраине Фальшивого Геленджика и, обжигаясь горячим чаем, рассказывали, с каким трудом пробирались по незнакомому горному лесу. Говорили торопливо и не очень связно, со многими неинтересными генералу подробностями, но он терпеливо, не останавливая, слушал солдат и почти незаметным движением руки подвигал им тарелки с хлебом и ветчиной. В штабе армии, разумеется, было кому заниматься пленными и перебежчиками, но перебежчикам из словацкой дивизии Леселидзе уделял особое внимание и, как правило, лично разговаривал с ними. Леселидзе знал, что фашисты не доверяли словакам, и поэтому дивизия генерала Туранеца прошла от Высоких Татр до предгорий Кавказа, так и не приняв участия ни в одном значительном сражении. Словацкие полки несли караульную службу: охраняли мосты, дороги, конвоировали пленных.
Но когда гитлеровцы вышли к Черноморскому побережью Кавказа, словацкие части были немедленно брошены в бой — братские славянские земли уже остались позади, а за этими горами, как писал хромой Геббельс, жили дикие кавказские племена, чужие словакам и по крови, и по культуре.
«Но фашисты и здесь прогадают», — подумал Леселидзе, вспоминая все недавние свои разговоры со словацкими солдатами и офицерами.
— Значит, не хотите с нами воевать? — спросил Леселидзе.
— За всех не отвечу, пан генерал. А за себя скажу, — кузнец проворно вытащил из-за голенища сплющенную металлическую ложку и, высоко подняв ее над головой, почти торжественно провозгласил:
— Отныне долой всякое оружие, кроме этого! Войну я закончил, пан генерал.
Генерал улыбнулся, потому что нельзя было без улыбки смотреть на сияющее от счастья лицо кузнеца.
— Ну, что ж! Ложка так ложка! — сказал генерал и повернулся к учителю: — А вы тоже так думаете? Ложку на плечо и марш по домам? А с Гитлером пусть чужой дядя воюет?
Звара опустил голову, потер небритую щеку и не ответил. И это не на шутку испугало кузнеца, — а вдруг генерал рассердится, тогда не сдобровать им. Он локтем толкнул товарища: отвечай, когда спрашивают.
Генерал усмехнулся.
— Ты что его за язык тянешь, дай человеку подумать!
Леселидзе видел, что бывший учитель не разделяет бурного восторга своего товарища, и этим он сразу расположил его к себе.
— Нам с вами делить нечего, пан генерал. Враг у нас общий — Гитлер, — сказал Звара и посмотрел прямо в глаза Леселидзе.
— Тогда скажите, почему словаки переходят к нам поодиночке? Вы же знаете, чем дышат ваши земляки.
— Людей запугали, пан генерал, — сказал Звара. — Фашисты на это мастера. Недавно они фильм показывали, как русские пленных расстреливают. Страшно было смотреть! И в газетах об этом пишут, и в листовках. А человек есть человек.
— Понимаю, — сказал генерал, — значит, надо убедить ваших земляков, что все это фашистские враки. А кто лучше вас это сделает, пан учитель? — спросил он Мишо Звара. — В моей деревне учителю верили больше, чем священнику.
— Ну нас учителю верят, — вдруг вмешался в разговор Франтишек Совияр, ничуть не задумываясь над тем, куда клонит генерал.
Леселидзе одобрительно кивнул головой и снова посмотрел на Звару.
— Я смерти не боюсь, пан генерал, — сказал Звара, отвечая на его безмолвный вопрос. — Я не хотел умирать за Гитлера, а за Словакию…
— Вы храбрый человек, Звара, я верю вам!
— Спасибо, пан генерал!
— А теперь вам лучше отдохнуть. Можете идти. Завтра, если пожелаете, поговорим.
Обросшего, оборванного Мишо Звара немецкий патруль нашел в каштановом урочище на Старом кордоне. Он сказал, что еще на прошлой неделе бежал с двумя солдатами — немцем Фогелем и словаком Совияром — из русского плена. Они наткнулись на казачий разъезд. Товарищей его убили, сам он чудом уцелел, но заблудился в лесу. Все эти дни он питался только сырыми каштанами.
Его допрашивали и полевые жандармы, и в штабе словацкого полка, но рассказ учителя не вызвал подозрений. Его вскоре вернули в роту и выдали оружие. А через несколько дней в сводке Советского Информбюро было напечатано следующее сообщение: «В горах Кавказа днем и ночью не стихают кровопролитные бои. Части Н-ского соединения переправились через реку Псекупс и выбили противника из нескольких населенных пунктов. В ходе этих боев перешла на сторону Красной Армии большая группа словацких солдат во главе с подпоручиком Петером Транчиком».
Это была первая большая удача бывшего учителя Мишо Звара. Он проявил немалую смелость и находчивость, почти в каждой роте у него были теперь надежные помощники, и Звара уже начал готовить крупную операцию — переход отдельного саперного батальона словацкой дивизии.
Но однажды, когда Звара разговаривал с саперами второго отделения, неожиданно поднялся сидевший на ступеньке траншеи чатар Млинек, подошел вплотную к бывшему учителю и сказал:
— А ну, парень, следуй за мной!
— Куда? — спросил Звара.
Не думал бывший учитель, что неразговорчивый, тихий и как будто незлой чатар Млинек способен на подлость.
— Иди! Там ты расскажешь, почему бежал из русского плена.
В траншее стало тихо.
— Плохо шутишь, Млинек, — бледнея, сказал Звара.
— Какие шутки, предатель? Сдай оружие, — гаркнул чатар. Он протянул руку, чтобы забрать у Мишо винтовку, но тот отпрянул назад.
Раздался выстрел. Чатар был убит наповал.
Прибежал дежурный офицер.
— Кто стрелял? — спросил он, оглядев всех солдат отделения. Ему никто не ответил.
— Господин поручик, — доложил запыхавшийся взводный. — Оружие сегодня чистили, все стволы в масле, кроме…
— Понятно, — оборвал его поручик. — Проверить винтовки!
Но тут произошло то, чего никак не ожидали офицеры. Перед ними стояли двенадцать солдат: самый старший по возрасту — рабочий пивоваренного завода из города Кошице, и самый младший — совсем еще юный пастух из горной Словакии, и кельнер из ночного бара, и скромный конторский служащий, и органист сельского костела — словом, люди самых разных профессий, самых разных характеров. Были среди них и смелые, были и робкие, запуганные, никогда не посмевшие ослушаться начальства, но Мишо Звара, своего товарища, они ни за что не отдадут гестаповцам на расправу.