Страница 6 из 29
В середине 1917 г. в Буэнос-Айресе и некоторых провинциальных столицах борьба между сторонниками сохранения нейтралитета, и теми, кто требовал немедленного разрыва дипломатических отношений с Германией, усилилась. 12 сентября того же года ситуация резко взрывается: толпа людей атакует немецкий клуб, разбивает окна и мебель, затем отправляется громить Немецкую трансатлантическую электрическую компанию и ресторан «Ауэ Кеуэр». Причиной послужила получившая известность расшифрованная телеграмма немецкого посла графа Люксбува, который рекомендовал, если необходимо, топить аргентинские корабли, но «не оставляя следов». Тем не менее президент Иригойен продолжал защищать политику нейтралитета. Влиятельные круги аргентинского общества, среди которых находились и многие радикалы (то есть представители президентской партии), настаивали на том, чтобы правительство разорвало отношения с Германией, но защитники политики нейтралитета оставались по-прежнему влиятельными, хотя их позиция стала менее однозначной. Их политическую линию поддерживали иммигранты немецкого происхождения, воинствующие иригойенисты, анархисты и даже священники. Все это сильно осложняло деятельность правительства. И хотя Конгресс проголосовал за рекомендацию о разрыве отношений с Германией, президент Иригойен невозмутимо отказывался изменить свою прежнюю позицию60.
С начала войны в прессе Буэнос-Айреса обозначились серьезные разногласия по вопросу о причинах происхождения войны. Так, анонимный комментатор газеты «Tribuna» отмечал наличие высоких и благородных идеалов, на роль поборников которых претендовали все европейские державы, — французское стремление к реваншу за позор 1871 г., германский пангерманизм, русский панславизм и английское морское владычество. Однако, по мнению автора, все эти «высокие идеалы», в сущности, были простым стремлением к империалистическому господству. Другие объяснения происхождения конфликта носили более общий характер, не возлагая ответственность ни на одну конкретную страну. Например, в католицизме война традиционно считалась Божьим наказанием за плохое поведение людей. До начала войны 1914-го года применялась та же аксиома. Как и следовало ожидать, эта позиция отстаивалась газетой «El Pueblo», которая поддерживала политику властей. Правительства, участвовавшие в этом вопросе, пытались возложить всю ответственность за конфликт на ближайших соседей и умывали руки, подобно библейскому Понтию Пилату61. Немцы утверждали, что русские первыми вторглись на их территорию и нарушили нейтралитет, сосредотачивая большие массы войск на австрийской границе. Русские, со своей стороны, утверждали, что получили ультиматум от правительства Германии, когда они даже не думали о войне, и все, что они сделали, это просто принудительные меры для того, чтобы избежать осложнений, которые могли бы произойти. Франция утверждала, что немцы первыми вторглись в их страну, в то время как Берлин настаивал на обратном. Австрия, из-за которой все это началось, заявляла, что единственным ее желанием было наказать сербов, которые убили наследника престола. В этой интриге все государства провозглашали свою невиновность, но это не мешало им мобилизовать свои войска и нападать первыми, когда они могли62.
Многие аргентинцы видели в Великой войне настоящее «самоубийство Европы»63. Такой диагноз предполагал цивилизационный разрыв, так как участвовавшие в войне страны традиционно воспринимались аргентинской элитой как образец для подражания. По словам одного анонимного комментатора ежедневной газеты, начало конфликта являлось «страшным прыжком в темноту», что делало его последствия трудно предсказуемыми, поскольку в нем участвовали «старые нации, служившие оплотом мировой культуры и цивилизации». Автор считал, что эта характеристика войны послужит отправной точкой, которая позволит критически подойти к идее о необходимости продолжать преклоняться перед европейской цивилизацией.
После всего сказанного выше трудно утверждать, что Аргентина, которую в Европе называли «плавильным котлом рас»64, оставалась в стороне от Великой войны. Уже одно то, что она снабжала продуктами одну из воюющих сторон (Антанту), много значит. Кроме того, большая часть населения Аргентины, возмущенная жестокостью и варварством Германии, встала на сторону союзников. Для аргентинцев, привыкших преклоняться перед Европой, оказался совершенно неожиданным апофеоз варварства на Старом континенте. Война в Европе стала восприниматься как цивилизационный распад, а также заставила усомниться в превосходстве европейской цивилизации и задуматься о собственной идентичности65. В конце войны аргентинцы убедились, что она приносит только вред и надо решать проблемы мирным, демократическим путем, к чему с самого начала призывал И. Иригойен. Несмотря на то, что Аргентина в период войны успешно торговала своей сельскохозяйственной продукцией на мировых рынках, это не способствовало существенному улучшению ее положения. Напротив, как считают некоторые авторы, именно в годы Первой мировой войны было положено начало конца «аргентинского чуда». Успешная и богатая в начале ХХ в. Аргентина, «которая самой природой предназначена быть местом великой цивилизации европейского характера»66, не оправдала возлагавшиеся на нее надежды. И к середине ХХ в. она сдала большинство своих позиций, испытала кризисные ситуации в экономике и политике. Все это приводило к недовольству и возмущению народа, которое выплескивалось на улицы городов. Вторая мировая война стала кульминацией этого процесса.
Особый интерес исследователей вызывает вопрос, почему это произошло. Этому способствовало много факторов. В.П. Казаков считает, что в 1920-е гг. обозначилось основное противоречие социально-экономического развития Аргентины: растущее несоответствие между уровнем и потребностями дальнейшего развития производительных сил, с одной стороны, и существовавшей социально-экономической системой, основанной на господстве ла-тифундизма в сельском хозяйстве и контроле иностранным капиталом экономики страны — с другой стороны. Необходимо стало возвращение нации командных высот в экономике и ликвидация латифундизма. Общество становилось все более гражданским, а политический режим оставался олигархическим. Начался кризис традиционных методов господства олигархии67. Этому способствовали некоторые слабости в политике Иригойена, который не желал осложнять ситуацию в Аргентине, придерживаясь своих демократических позиций. В результате борьба рабочего класса ширилась, раскачивая обстановку в стране.
Российского ученого удачно дополнил английский исследователь А. Билл. Он основательно изучил социально-экономическую систему Аргентины до войны и после нее и пришел к выводу: «Годы войны не были лучшими для промышленного прогресса Арген-
тины, но драматически демонстрировали слабость и зависимость национальной экономики перед “вероломством иностранной”. Первая мировая война привела к формированию идеологической позиции, которая оказалась более влиятельной, чем старые концепции экономической природы прогресса»68. Автор отмечает, что во время войны экономика Латинской Америки не была свободна от иностранного воздействия. Зарубежный капитал продолжал следить за ростом промышленности в подопечных странах по собственным каналам и твердо охранял свою гегемонию в них. «Империалистическая война в Европе открыла “золотой век” в развитии зарубежной экономики в Латинской Америке, а поля политических и военных сражений сменились более мелкими битвами на улицах латиноамериканских городов»69. Автор имел в виду уличные сражения трудового народа с властными структурами за улучшение своего тяжелого положения, в котором он оказался в годы войны. Советский историк В.Г. Ревуненков отмечал: «Экономический подъем, который переживала Аргентина, и колоссальный рост прибылей иностранных компаний и местной буржуазно-помещичьей олигархии не сопровождались улучшением положения широких народных масс. Заработная плата не повышалась. Между тем цены на все товары бурно росли. Увеличились налоги. Крупные помещики, расширявшие свои посевные площади, массами сгоняли крестьян-арендаторов с земли. Это вызвало широкую волну стачечного движения, особенно по окончании войны»70. Автор приводил данные, свидетельствовавшие о росте забастовочного движения в Аргентине во время войны. Если в 1914 г. было 64 забастовки и 14 137 участников, то в 1917 г. — 138 забастовок и 136 тыс. забастовщиков, а в 1919 г. уже 367 забастовок с 308,9 тыс. бастующих71. Аргентинский историк Хуан Сориано в своей работе72 дает те же цифры, но уточняет, что они относятся только к федеральной столице и не охватывают важные секторы рабочих за ее пределами — это железнодорожники, моряки, работники крупных холодильных установок, строители и многие другие. Причинами забастовок, как считает исследователь, в 40% случаев было снижение заработной платы (за годы войны зарплата рабочих снизилась более чем на 30% — и это при росте цен примерно на 50%, в то время как до войны она находилась на уровне зарплат самых промышленно развитых стран). 32% забастовщиков выступали за право создания и защиты своих организаций, а в остальных случаях — за сокращение рабочего времени и улучшение условий труда. Сориано подтверждает: «несомненно, после 1913 г., с начала войны, условия жизни и труда аргентинского рабочего класса стали серьезно ухудшаться. В первые годы высокий уровень безработицы и снижение заработной платы обескураживали рабочих. Лидеры профсоюзов отмечали сокращение участников профсоюзов и сложности мобилизовать их на массовые выступления, в то время как любой из них мог потерять работу»73. Такая ситуация продолжалась до начала революционных событий в России.
60
Ibidem.
61
Sanchez E.G. 6Quicn ha invocado a Marte?.. P. 49-73.
62
Ibid. P. 61.
63
Sanchez E.G. La prensa de Buenos Aires ante ‘el suicidio de Europa... P. 132-146.
64
Ibid. P. 144-145.
65
Ibidem.
66
Kirkpatrick F.A. A History of the Argentina Republic. Cambridge, 1931. P. 12.
67
Казаков В.П. Радикалы в истории Аргентины... С. 73, 109.
68
Bill A. Op. cit. P. 222, 232.
69
Ibid. P. 321.
70
Ревуненков В.Г. История стран Латинской Америки в новейшее время. М., 1963. С. 33.
71
Там же.
72
Suriano J. La Primera Guerra Mundial, crisis econdmica y agudizacidn del conflicto obrero en Argentina // Estudos Histdricos (Rio de Janeiro). 2017. Vol. 30. No. 60. P. 99-100.
73
Ibidem.