Страница 6 из 27
Ничего не поделаешь. Не убежишь ведь, никто не поверит, что я ради старушки маялся, чтоб ей не надо было с утра до ночи сидеть и караулить груши. А заодно хотел Зуру в свой отряд заманить и, главное, проучить разбойника и хулигана Джимшера Долаберидзе!
ПРОЗРЕВШИЙ ЩЕНОК
Ветер всю ночь боролся с нашим домом, даже пошатывал его, но дом, как хороший борец, сопротивлялся ветру. Наутро с запада нагнало свинцовых туч. Ветер затих, но солнца не видно. И конечно, холодно.
В чашке у меня оставалось ещё два-три глотка молока, когда со двора послышался голос:
— Каха! Эй, Каха!
Это был Гиви.
Я выскочил и бросился к калитке.
— Привет! — сказал я, подходя к перелазу. — В чём дело?
— Ты же сам велел: когда у щенка откроются глаза…
— Я велел: когда прозреет и научится есть.
— Молоко уже лакает. Только в миску падает.
— Молоко, говоришь, лакает? Это главное. Остальное я научу его есть. Где же он?
Щенка не было видно, и я решил, что Гиви запихал его в сумку.
— Ты что, спятил — крошечного щенка в портфель посадил!..
— Нет, Каха, он у меня за пазухой, — смутился Гиви и полез за пазуху…
Какое-то время без толку копошился, копошился, но вот наконец вытянул за лапку щенка, который тут же вскарабкался ему на плечо и заскулил.
— Эй, осторожно, не сломай ему лапу! — прикрикнул я и обеими руками подхватил щенка.
— Видно, будет обжора! — сказал Гиви. — Больше других растолстел и вырос.
Мне не понравилась такая характеристика моей собаки.
— Сам ты обжора! Просто он уважает себя.
— Да, себя он уважает, а других щенков обижает.
— Значит, сильный.
— Очень. Раза два уже даже лаял!
— Вот молодец. Давай помоги устроить его в конуре.
— Но ведь опоздаем на урок.
— Раз такое дело, иди, воля твоя.
Я направился к конуре, бросился туда-сюда, достал сена из стога, ваты из подушки и чуть не до половины набил ими конуру. И едва запустил туда своего нового дружка, он стал тыкаться по углам и скулить.
— А, ты, верно, хочешь есть. Сейчас принесу тебе молока, только посиди и подожди, — предупредил я и припустился к дому.
Взял бабушкину глиняную миску с обломанным краем, из которой она поила кур, тщательно вымыл её у колодца, спрятал под курточку и, проходя мимо бабушки, улыбнулся:
— Э, совсем было забыл, бабушка…
— Ты чего в школу не идёшь? — спросила она, не взглянув на меня.
— Я и хотел объяснить: вот уже третий день у нас не бывает первого урока.
— Почему это? Учитель, что ли, заболел?
Я много раз обманывал бабушку болезнями учителей, и она могла не поверить.
— Нет, не заболел. Его на курсы отправили.
— Что ещё за курсы?
— Курсы? А там его будут учить.
— Учить? До сих пор он пе учёный был, что ли?
— Кто его знает, нм виднее.
Я вошёл в кухню, но молоко уже было заквашено в горшке. Поискал свою чашку — пустая и даже вымыта.
— Ты что тут ищешь? — насторожилась бабушка.
— Ничего, бабуля. Мне бы немного молока. Гиви щенка принёс…
— Ах вот почему у вас нет урока! Ступай сейчас же отсюда! Ты же видишь — нет у меня ни капли молока.
Я выбежал во двор и слышу:
— Ах, внучек, внучек! Неплохой ведь мальчишка, только шустрый уж очень… Курсы теперь, видите ли, выдумал, хитрец!
Что мне было делать? Кукурузную лепёшку щепок не ест и лобио тоже. Думал я, думал и вдруг решил — яйцо!
Гиви оказался прав: щенок как-то неумело и неаккуратно хлебал яйцо — желток, перемешанный с белком. Передние лапки и грудь у него вымазались. Потом он ткнулся носом в миску и стал искать воду.
— Эй! — прикрикнул я на него. — Ты чего это разошёлся? И такой грязнуля… Если с самого начала не научишься культурно есть и пить, потом уже пиши пропало.
Я принёс ему ещё одно яйцо и стал втолковывать всё, что знал о дрессировке и воспитании собак. Говорил строго и чётко. Я давно слыхал, что если с собакой с малых лет разговаривать, она прекрасно научится понимать человеческую речь.
На этот раз щенок очень аккуратно выхлебал яйцо, хотя, говоря откровенно, я держал его в руках и не давал ему расшалиться.
Я прислонил к лазу в конуру фанеру, прижал её ломиком и пошёл в школу. Вернее, побежал, чтобы поспеть хоть ко второму уроку.
НЕВЕРУЮЩИЙ СОПЕРНИК
Зура сообщил мне новость о Джимшере. Вернее, он случайно проболтался, а уж я выспросил подробности. Джимшер будто бы смеётся над ним.
— За что? — спросил я. — За то, что ты перешёл в мой отряд?
— Каха, говорит, надул вас. Тот дядька в резиновых сапогах в самом деле родной его дядя.
— А ты что? Может, и ты так считаешь?
— Я-то не считаю, но всех остальных он убедил…
— Ладно, ладно! — прервал я. — Знаю я, что он, лютый враг мой, ни днём ни ночью не находит покоя…
Мне захотелось бранить и поносить Джимшера, но за глаза я не люблю ругать человека. Нужно было быстро придумать что-то. Сделать какое-то дело, настоящее дело, не то… я чувствовал, что ребята уже не заодно со мной.
— Вы же все знаете, какой он мне враг, этот Джимшер! — начал я.
— Знаем, конечно, знаем, — согласился Зура.
— Во сне и наяву он только и делает, что враждует со мной.
— Это верно.
— А теперь скажите, он сам тоже мне дядя родной?
Ребята от удивления поразевали рты.
— Ну что? Дядя он мне или нет?
— Ещё чего выдумал, скажешь тоже!
— Значит, не дядя?
— Да ты что? Конечно, нет!
— А вы всё-таки порасспросите в деревне: не приходится ли он мне, случаем, какой-нибудь дальней роднёй? А когда убедитесь, что нет, не родня, скажите вашему Джимшеру: теперь, мол, Каха вынужден обобрать твою грушу.
— Ту, что растёт перед его окном? — поразились ребята.
— Нечего глаза таращить. Сделайте, как сказал.
— Хе-хе, так-таки заранее и предупредить?
— Вот именно. Завтра после уроков я соберу урожай с его дерева, когда он сам будет дома. А вы сами своими глазами увидите всё. Может, хоть тогда поверите, что я…
Прозвенел звонок.
Зура побежал в класс. А я ещё долго стоял и думал, думал, как же мне исполнить то, что я сгоряча пообещал ребятам и моему недремлющему врагу. История с грушами моего «дяди» казалась мне теперь такой незначительной, что не хотелось её и вспоминать. Предстоящее дело заняло все мои помыслы.
Есть такие везучие: подберут в собственном дворе два опавших яблока, их уже молодцами называют, в герои записывают. А я… Но вы-то знаете, что он никакой мне не дядя. Однако…
Такая уж у меня судьба…
«МОИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ»
— Девдариани!
— Я.
— Опять опоздал? — разволновалась учительница маленького роста.
Когда она злится, мне всегда кажется, что большой котёл поставили на огонь и кипятят в нём воду.
Вот учительница обернулась к классу:
— Хотела бы я знать, о чём думает Девдариани? Журнал пестрит отметками о его опозданиях. Вызвала родителей — мать плачет, убивается. Обещает сделать всё, чтобы он больше не опаздывал. И вот пожалуйста… Вы же сами видите… Куда смотрит староста? — Она поглядела на Дато. — Куда смотрит пионерская организация? — Это уже обращение к Лали.
Всех оглядев, учительница опять принялась за меня. Оказывается, все педагоги в один голос заявляют, что не смогут аттестовать меня в этой четверти. Особенно кипятится математик: Девдариани, мол, даже не считает нужным собственноручно переписать из книги условие задачи.
Но вот учительница угомонилась. Я сел и стал нехотя перелистывать учебник по грузинской литературе. Листаю себе и читаю, чтоб она видела.
«А разве не случается, что запустишь руку под речной камень, думаешь, там стайка бычков, — вытащишь, а это оказывается гадюка».
Ого, гадюка! А он, видать, смельчак — рассказчик этот. Так говорит о гадюке, будто конфетки таскает из-под камня.
«Обовьётся гадюка вокруг руки», — продолжает хвастун в книжке.