Страница 85 из 115
— Остаться? — проговорила Мака, удивленно поджимая плечи.
«Только бы никто не заметил, что он говорит со мной».
Все слушали Хибрадзе, определенно докучавшего теперь своими историями, не выражали одобрения, но слушали.
— Не уходите.
Мака подняла брови, улыбнулась и, вставая, спросила:
— Это еще почему?
— Останьтесь! — негромко повторил Тхавадзе. — Ничего не случится, если вы останетесь.
— Но когда я не хочу…
— Тогда идите, только не задерживайтесь долго.
Мака покачала головой и собрала со стола несколько тарелок, чтобы вынести их по пути.
— Обязательно возвращайтесь.
Мака наклонилась через стол за кувшином для вина, стоявшим перед Тхавадзе.
— Вы должны вернуться!
— Я никогда не делала, чего не хотела.
— Вернитесь!
— А если нет?!
«Боже мой, как я с ним разговариваю? Уж не пьяна ли я?» — Она поставила кувшин перед собой и подняла взгляд на Тхавадзе.
— Вы придете, — уверенно сказал Джумбер.
Мака нахмурилась. «Заметил, что я думала о нем и пожалела… Но если и заметил, как он посмел?»
— Я не вернусь.
— Вернись, — теперь это слово, сменившее множество оттенков, больше походило на просьбу.
— А если нет?
— Пожалеешь.
— Я?! — Мака почувствовала, как у нее от злости задрожала нижняя губа.
«Грозится?»
— Пока ты здесь, я не вернусь, но знай — с сегодняшнего дня ноги твоей в этом доме не будет!
— Ты пожалеешь об этом!
— Я?! — опять вырвалось у Маки, она взяла кувшин и повернулась, чтобы уйти, но поскольку не собиралась возвращаться к столу и не думала еще когда-нибудь увидеть Тхавадзе, обернула к нему пылающее лицо и сказала:
— Не вздумай искать встреч со мной!
— Это невозможно.
— Уж не собираешься ли поджидать меня на дороге? — Она тут же осеклась, — этого не следовало говорить, — но не особенно огорчилась, ибо своими словами до боли остро дала понять Джумберу, что не простила ему даже прошлого.
Кто-то захохотал за столом. Мака не взглянула в ту сторону, заторопилась и вышла из комнаты.
На рассвете к Бичико прибежали инженер с завода и начальник купажного цеха. Мака спала в это время с матерью в дальней комнате. Сперва со двора послышался крик Бичико, потом взволнованный говор нескольких голосов. Затем Бичико вернулся в дом и, громко топая босыми ногами, пробежал по балкону.
«Разбудит ребенка, ненормальный», — испугалась Мака.
— Что случилось, дорогой? — послышался встревоженный голос Мери.
«Интересно, что у них стряслось?» Мака приподнялась на постели и вся обратилась в слух, боясь пропустить ответ брата. Бичико натягивал брюки и впопыхах никак не мог попасть в штанину.
— Тхавадзе покончил с собой.
— Что ты говоришь, Бичи?!
— Застрелился.
Мака уронила голову на подушку. До ухода брата она ни о чем не думала. Слышала его бесконечную суматошную возню, пока Мери не встала и не помогла ему.
— Что там, дочка? — спросила сидящая на постели Ольга — старуха была уверена, что неверно расслышала сына.
«Тхавадзе застрелился, чтобы я пожалела о своих словах», — мысленно ответила ей Мака.
— Мака, слышишь?
Мака молчала.
Ольга в ночной рубашке вскочила с постели и подбежала к дверям.
— Бичи, сынок!
— Что тебе?
— Это правда, или…
— Нет, пошутил…
— Пошутил, — пробормотала Мака, хотя прекрасно слышала, с какой желчью процедил Бичико свое «пошутил».
— Ой ты, госпо-ди! — дошло наконец до Ольги. — Ой, несчастье-то какое! Верно, на машине разбился… Пьян был, родимый, пьян, пьян… Господи, грех-то какой! Погибли мы!
— Заткнись! — гаркнул Бичико и опять пробежал по балкону, на этот раз в ботинках.
«На машине разбился, — подумала Мака. — Наверное, много выпил после моего ухода…» Мака думала обо всем этом, как о чем-то услышанном краем уха, где-нибудь в поезде или на улице.
«Сколько человек гибнет ежедневно в Нью-Йорке? Я совсем недавно читала где-то…»
Ольга кинулась искать свое платье.
«Не видит, с той стороны, в изголовье кровати висит. Все-таки удивительно бестолковая женщина моя мать».
Вошла Мери. Она стояла посреди комнаты, бледная и растерянная.
— Мака!
— Почему ты так рано? — спросила Мака, медленно приподнимаясь, и вдруг заново услышала слова брата.
— Тхавадзе застрелился? — спросила она кого-то: Мери, Ольгу или себя самою, и вскочила с постели.
Никто не ответил ей.
— Что за Тхавадзе? Тут есть еще в округе какие-нибудь Тхавадзе?
— Не знаю, Мака, откуда мне знать! — Широко раскрытые глаза Мери были полны слез.
— Мама!.. Мама!!
— Какие-нибудь Тхавадзе, говоришь? А разве начальник нашего Бичи…
— Нет, не этот! — оборвала ее Мака. — Других Тхавадзе нет в нашем селе?
— Те, что приходили к Бичико, говорят, будто он… — припомнила Мери и попятилась, не досказав и пропуская Маку к дверям.
— Почему? — Мака вышла в другую комнату и посмотрела в окно на закрытую калитку. — Почему? — повторила она и вернулась назад. — Почему он покончил с собой?
— Он ничего не сказал.
— На нашей совести такое несчастье, вот беда! — причитала Ольга, завязывая тесемки длинных вязаных носков. — Пьяный от нас уехал…
— Авария? — Мака заглянула в глаза Мери.
— Нет, застрелился.
— Почему?
— Не знаю, Мака. Ничего не знаю.
— Из-за кого… Господи! Почему?
— Не будет мне счастья, — вдруг всхлипнула Мери.
— Тебе? Почему — тебе?
— Из-за меня были приглашены гости.
— Нет, — Мака надела платье. — Нет. Иди, накинь что-нибудь, ты вся дрожишь.
— Пойду, — Мери повернулась к дверям.
— Куда они забрали Бичи?
— Не знаю…
— Мама, смени свой платок, сходи к соседям и узнай, что говорят…
— А что мне делать? — проговорила она, оставшись одна, и присела на кровать. Гоча спал. — Да, не разбудить ребенка… Еще ничего не известно. Может быть, случилась авария, столкнулся с кем-нибудь. На днях где-то огромный самосвал налетел на «Москвич» и смял четырех человек. Сколько аварий происходит ежедневно в Нью-Йорке? Почему я забыла? В школе я всегда выписывала даты и отучилась запоминать цифры. Однажды я рано ушла с уроков. Как он узнал об этом, никому не понять! И как умудрился уйти следом за мной?.. Вероятнее всего, нарочно натворил что-нибудь такое, что его выгнали из класса. Только я перешла через мост, как он показался. О чем это я?.. Почему он должен был застрелиться? Чтобы я пожалела о своих словах? Только для этого? Ох, почему Гено не увез меня, — я же так просила! А он оставил… Когда я в самый первый раз заметила, что Тхавадзе любит меня? Да, когда он встретил меня в коридоре, — я опоздала и спешила в класс, а он преградил мне дорогу. Или раньше? Нет, раньше не помню… Ах, зачем только я родилась на свет! А он?! Это я сделала его несчастным и погубила. Или он разбился на машине? «Пожалеешь…» Гоча, Гоча, сынок, проснись, родной мой, мы должны уехать, бежать отсюда… Почему хоть ты не заплакал, не затопал ножками, не закричал — поедем, поедем, поедем с папой!.. Странный ты: заигрался… Но хотя бы из-за машины, ты же так любишь кататься на машине… Радость моя, что стоило тебе не ходить к соседям. Неужели не хватило такого большого двора для игр? Мы должны уехать отсюда… Сынок, хоть ты увези меня. Я всегда здесь была несчастна. Ничего хорошего меня не ждет. Увези и больше никогда не отпускай. Плачь, кричи, запри все двери, но не выпускай меня за калитку…
Ребенок спокойно спал в утренней прохладе. Он только едва, почти незаметно вздрогнул, когда Мака, пугаясь собственных слов, прошептала в душе: не отпускай или останешься без мамы.
Вести, принесенные Ольгой, все-таки оказались утешительными: Тхавадзе и вправду стрелялся, но пока жив, а из-за чего стрелялся, неизвестно. На заводе он недавно, за это время как бы ни куролесил и ни тащил (а этого за Тхавадзе не замечали), не мог расхитить и растратить столько, чтобы ему, человеку со связями и бесчисленными друзьями, пришлось становиться под пулю.