Страница 67 из 115
— Нас они ни о чем не спрашивали. А теперь, когда дело сделано, разбитые горшки предлагают склеить.
— О чем же было спрашивать? Парню Мери нравилась, к тому же он брат твоей жены. А ты же знаешь, как они относятся к Маке, прямо боготворят.
— При чем тут Мака?
— Брат он ее, вот при чем!
— Брат. Но Мака есть Мака, а ее брат дурень, оболтус и пошляк.
— Никакой он не дурень. Ты это брось.
— Да говорю я тебе…
— Ничего, поумнеет. Молод еще, остепенится.
— Вот когда остепенится, тогда и женится, если захочет.
Гено встал.
— И, пожалуйста, мама, больше не говори об этом ни со мной, ни с Макой. Мы ничего не знаем.
— Послушай, сынок… Марго то же самое говорит — не дело из-за этого Гено с Макой беспокоить, но… — Она наклонилась к камину, подсыпала щипцами жарких угольков на глиняные сковородки и проговорила: — Совсем плохи дела.
Гено тут же припомнил вчерашний разговор с женой. «Может быть, она все знает и скрывает от меня? Хочет обелить братца в моих глазах?»
— А что случилось? — громко спросил он.
— Время не терпит, сынок… Только не хочу, чтобы Мака от меня об этом узнала: кто меня спрашивает! Теперь со старшими не считаются.
— Беременна Мери, что ли?
— Марго говорит, что да. Умоляла не передавать тебе, чтобы Мака ненароком не узнала. Но жаль девчонку до слез. А я, как сыну, тебе скажу: ради бога, ради всех святых поторопите вы это дело, допускать не надо было, но теперь уж ничего не попишешь…
— Да, дела… — пробормотал Гено и вышел из дому.
В редакции еще не было ни души, и он сразу же заказал разговор с Ианиси. Пожалуй, он не предполагал, что так рано Симон уже в больнице, но ему не терпелось. Его соединили с дежурным врачом. Потом, когда Мака сама позвонила ему, он не стал говорить с ней о брате, а сказал только, что ребенок не спит и не ест, а бабка волнуется.
«Ублюдок», — твердил он целый день, вспоминая о Бичико, и это слово так привязалось к нему, что ему стоило усилий, разговаривая с кем-либо, не сболтнуть его случайно.
В перерыв он выскочил из редакции, взял такси и съездил домой. Гоча играл с дочкой Авксентия — Цабу. Это немного успокоило Гено, но мысли о Маке не оставляли его ни на минуту. «Только бы отец ее немного оправился, только бы отец не был так плох. А с этим ублюдком будь что будет — негодяев не стоит жалеть. Но Мака?.. Это ей урок — нечего защищать такого братца…»
На обратном пути, когда показалось невзрачное, покосившееся здание редакции с типографией в полуподвале, он вдруг вспомнил: «Да… что это еще за Тхавадзе там объявился? Откуда он знает Маку, и что за дружба связывает его с Бичико?..»
Вечером, в начале одиннадцатого, в палату тихонько вошел Бичико. Он принес какой-то сверток, положил его на шкафчик возле койки больного, а сам остановился, виновато озираясь.
«Что это с ним? — Мака с удивлением наблюдала за братом. — Работа Джумбера? Ну, раз пришел, может быть, останется на ночь, а я съезжу домой и утром вернусь».
— Что говорят докторишки? — спросил Бичико.
Пожилой больной, закинул голову, глянул на него и почмокал губами. Молодому днем сделали операцию, и теперь ему было не до разговоров. Возможно, он и соглашался с Бичико и тоже невысоко ставил местных врачей, — в таком случае он соглашался с ним в душе.
— Отложили на завтра, — сказала Мака, не глядя на брата.
— Кто будет оперировать?
— Я не знаю этого врача.
— Но есть же у него фамилия?
— Хиджакадзе.
— А-а, это Джумбер его уговорил.
— При чем тут Джумбер? Он врач этой больницы. Не тбилисская знаменитость.
— Много ты понимаешь!
— И не хочу понимать, — Мака взглянула на спящего больного и, понизив голос, прибавила: — Ты должен сегодня остаться!
— Где?
— Здесь, вот в этой палате. Если отец спросит, где я, скажи — пусть не волнуется, я скоро вернусь. Мне надо съездить за Гочей. Утром сменю тебя.
— На чем собираешься ехать-то?
Мака не хотела затягивать разговора с братом:
— На чем люди ездят?
— Поезд завтра утром будет там, а не здесь. До половины третьего через Ианиси ни один поезд не пройдет.
— Проклятие! — в сердцах вырвалось у Маки. — А ростовский?
— Ростовский здесь не останавливается.
— Что же делать? Мальчишка опять не будет спать. Где ты пропадал до сих пор? Я бы на автобус успела.
— Если его завтра оперируют, ты и без меня могла уехать, чего ты, собственно, ждала?
— Ласки твоей и внимания. Только не я, а вот он! — Мака кивнула на спящего отца, но тут же прикусила язык и постаралась придать лицу спокойное выражение — ей не хотелось спорить с братом, особенно здесь, в больнице. — Ни на шаг меня не отпускает. Ты прекрасно знаешь, отец никогда не беспокоил нас…
— Это он тебя не беспокоил.
— А тебя? Хотел уму-разуму научить, так для тебя это беспокойство?
Дверь в палату приоткрылась, и вошла толстенькая, румяная медсестра. Мака с изменившимся лицом обернулась к ней:
— К телефону?
— Маку Лежава.
— Да, да, это я! Звонят?
— Да, к телефону.
— Господи, что же делать? — проговорила Мака, вскакивая, и почувствовала, как задрожала у нее нижняя губа.
Она оттолкнула остановившуюся в дверях медсестру и выбежала в коридор.
— Гражданка!.. — донесся до нее изумленный возглас толстушки.
Коридор показался бесконечно длинным. В комнате дежурного врача она не увидела ничего, кроме черной телефонной трубки, лежащей на толстом стекле стола, и, еще не поднеся ее к уху, крикнула: — Алло!..
— Алло! — повторила она, распутывая шпур и морщась, как от нестерпимой боли. — Что случилось, Гено, почему ты звонишь? Гено, ради бога, я слышу плач! Это Гоча? Откуда он?.. Ах, на машине Авксентия… Он и сейчас плачет, я же слышу. Боже мой! Дай ему трубку! Дай скорее! Гоча, Гоча! Родной мой, это я, мама!.. Да, мама, — она улыбнулась, прислушиваясь к детскому голоску в трубке. — Я сейчас приеду. Ты больше не плачь. Гено, не сердись на него! Я еду. Прямо отсюда. Да, да… Перехвачу какую-нибудь машину. Бичико здесь, он мне поможет. Через полтора часа буду у вас, сынок.
У дверей дежурки столпились санитарки и больные. Они удивленно переглядывались и пожимали плечами.
Даже не поблагодарив врача и медсестру, вызвавшую ее к телефону, Мака выбежала в коридор.
Когда она вернулась в палату, отец уже не спал.
— Что у них там, дочка?
— Ничего, отец, не волнуйся.
— Худо мне без тебя. Как в лесу я…
— Не бойся. Завтра все будет хорошо. Я сейчас говорила с Гено, — мне придется ненадолго съездить…
— Да, да, берегите Гочу. А мое дело пропащее. Маленького береги.
— Ступай! — Мака обернулась к Бичико. — Сейчас же ступай и достань машину!
— Вот дает! — усмехнулся Бичико. — Где я ее теперь возьму?
— На что в городе такси?
— Такси всего шесть штук, да и те такие раздолбанные, что за город не поедут.
— Не знаю! Достань частную! — Мака торопливо сняла халат и повесила его в изголовье отцовской кровати. — Пошли!
Бичико встал.
— Что за мальчишка у вас там такой? Видно, тоже буян растет.
— Тебе этого не понять. Ступай вперед.
— Мака! — окликнул ее отец.
— Я привезу его сюда, папа. Ты ведь тоже хотел его повидать, — она прикрыла за собой дверь.
Пройдя весь длинный больничный двор, она буквально пробежала через проходную у ворот и остановилась. Сзади слышались шаги Бичико.
Улица была пустынна.
Она огляделась. Бичико вышел на середину мостовой и встал там, засунув руки в карманы.
Мака подошла к нему.
— Позвоню Джумберу. Может быть, он согласится поехать, — сказал Бичико.
— Тхавадзе?
— Кто же еще? Остальные Джумберы на своих на двоих ходят.
— Ни в коем случае! Хватит и того, что он с тобой возится.
— Ни с кем он не возится. А ты лучше укороти язык и не болтай, чего не знаешь.
— Это я-то болтаю! — Мака вспыхнула от возмущения, но Бичико не мог увидеть этого в темноте. — Что может быть общего у меня с Тхавадзе? — сказала она и, понизив голос, добавила: — Я не знаю, кто такой Тхавадзе.